– Сотня дэриков, – опять вздохнул я. – Солидно они поживились, – присвистнул оборванец. – Не повезло тебе, парень. Обычный штраф за переход дороги в неположенном месте – десятка. Нарушение общественного порядка – в твоем случае еще десятка. А теперь только будешь работать на фабрике полицмейстера. Полы мести, ящики таскать. Зато сыт будешь, – подвел итог мой товарищ по несчастью. Я сел на лавку и позвал Шизу: – Шиза, что за дела? Почему меня не разбудила? Что теперь делать будем? Я за год третий раз в тюрьме оказываюсь. Мне уже наколки впору делать. Три ходки – три купола. – Я не могла тебя разбудить, шла инсталляция базы, – отозвалась Шиза и добавила, правда как-то неуверенно: – И неделя в общем-то это небольшой срок. Зато будет что вспомнить! – Спасибо, утешила, – с сарказмом ответил я. – Читать, считать не научила, зато помогла в тюрьму сесть. Но Шиза, как всегда, когда назревала ссора, исчезла и не стала отвечать. Я нахохлился, как воробей под дождем, сложил руки на груди и стал ждать. Сокамерник с разговорами не приставал, он просто закрыл глаза и дремал. Через полчаса появился человек в черной форме, с палкой на одном боку и пистолем на другом. – Проснулся! – констатировал он очевидный факт, обращаясь ко мне. – Тогда пошли на зачитку приговора. Руки за спину, роомшталец, и не балуй, а то пристрелю. Понял? Я кивнул, сложил руки за спиной и вышел в открытую калитку решетки. Местный полицейский пропустил меня на полшага вперед и приказал: – Стой! Лицом к стене. Я повернулся к стене и подождал, пока он закроет калитку на ключ. – Задержанный, иди вперед! – получил я приказ и, повернувшись, направился вдоль длинного коридора. – Господин полицейский, не подскажете, чем можно искупить свою вину? Полицейский неопределенно хмыкнул. – Кровью, конечно, – произнес он и заржал во все горло. – Ты националист, верно? Как ты кричал… Родина или смерть? С родины тебя прогнали, значит, остается только смерть. Готов умереть за идеалы Роомшталя? – Нет, не готов, – ответил я и удивился. Надо же! Кто-то слышал, как я пошутил над стариком, и уже донес! Вот дела! – Ну я так и понял. Это ты так шутил, значит. Прибыл на Пранавар и решил пошутить. Верно? Какие-то нотки в его голосе меня насторожили. Я не стал отвечать, думая, что он тащит меня в словесную ловушку. Может, он тоже пранаварский националист? Вместо этого я вкрадчиво произнес: – Господин полицейский, я могу вас отблагодарить… Помогите мне, и моя благодарность будет безгранична в пределах моих возможностей. – Помогу! Почему не помочь такому хорошему парню, как ты, – ласково отозвался конвоир и тут же разрешил все мои сомнения по поводу себя, треснув меня палкой по спине. – Хватит помогать или еще добавить? – со смехом спросил он. А я не стал обострять отношения и тихо ответил: – Хватит. – О! Так ты с понятиями? Сколько ходок? Я не стал врать: – Эта третья. – Сказал бы раньше, был бы другой разговор, – проворчал мой конвоир. Но уточнять, какой бы был разговор, я не стал. Кто его знает, шутника, может, пристрелил бы, а может, срок бы добавили, как рецидивисту. – Стой! Лицом к стене, задержанный. – Он постучал в дверь, открыл ее и с подобострастием доложил: – Ваша почтительность, задержанный нарушитель общественного порядка для разбирательства дела доставлен. – Вводи! – услышал я брюзгливый голос. – Задержанный! Шаг влево, и вести себя прилично! – скомандовал конвоир и подтолкнул меня к двери. – Два шага вперед, задержанный, и стой, – строго добавил он. Я остановился, сделав два шага. В кабинете за массивным столом сидел человек, который осознает свою значимость и исключительность, вершитель судеб людей в этом поселке. Глядя на него, понимаешь: он может сделать с тобой все что угодно, и ему за это ничего не будет, а ты ему ничего сделать не можешь. За ним система, которая вознесла его на это место, и она его оберегает, пока он ей служит. Отдельная каста небожителей. Но я хорошо знал слабость этих неприкасаемых: жадность и продажность. Их можно купить. Для них должность – доходное место, где можно набивать карманы, притесняя или отбирая у других. Когда, зная их возможности, люди сами заносят мзду, решая те или иные вопросы. Пока он сидит на этом месте, он будет хапать, хапать и хапать. Почему? Да потому, что, купив власть за деньги, он привыкает извлекать из нее прибыль. Это не я сказал, а Аристотель. Пока не зарвется и система его не сожрет за то, что он потерял меру. Потому что он не один такой, и его снизу тоже подпирают, а еще есть несколько других конкурирующих башен власти, которые хотят поставить на его место своего человека и тем самым упрочить свою власть на местах. А власть на местах – это дойная корова для обитателей башен власти. Оттуда к ним стекаются ручейки денежных потоков. А его коллеги будут говорить о таком, как о глупце, и делать в точности то же самое, что и он, наивно думая, что вот их-то пронесет. Ну что же, послушаем, что скажет этот барин с кичливым, высокомерным, скучающим лицом. – Имя! Фамилия! – Ирри Аббаи. – К какому сословию принадлежишь? – К баронам. В его глазах блеснул огонек интереса. – Откуда родом? – С Роомшталя, ваша почтительность. – Судимости были? – Нет, ваша почтительность, дэры миловали. – Врет он, ваша почтительность, он с понятиями, – встрял конвоир. – Три ходки у него. – Что скажешь? – Барин приоткрыл глаза и уставился на меня. – Ходки были, но до суда дело не доходило, ваша почтительность. – Не доходило, – задумчиво повторил он. – Почему? – У меня были смягчающие обстоятельства, – спокойно ответил я. Мы понимали друг друга. Чиновник и бандит – это почти одно и то же. Только один прикрывается служением государству, а другой берет свое от жизни, не заморачиваясь этим. Они входят в касту уважаемых людей. Рано или поздно оба оказываются на скамье подсудимых. Барин усмехнулся: – За что задержан, знаешь? – Нет, ваша почтительность, не знаю. Буду признателен, если сообщите мне. – Проступки твои тяжелые, – сурово произнес он, и я понял, что начался торг. – Переход улицы в неположенном месте – это раз. Пьянство и сон в общественном месте – это знаешь что? – Увидев мой отрицательный кивок, сообщил: – Это бродяжничество. Документов у тебя нет. Ты опасный асоциальный элемент. Все вместе потянет на один год каторги или полгода службы в доблестных вооруженных силах империи. То, что год каторги заменялся полугодом службы в армии, говорило мне, что там столько не живут. Кроме того, мой сокамерник бродяга говорил, что за мои проступки дают неделю исправительных работ. – Ваша почтительность, максимум, на что я могу рассчитывать, это неделя исправительных работ, – без всякого почтения ответил я. – Но я хочу получить освобождение, приложив смягчающие обстоятельства. Барин с полицейским переглянулись. – Законы, значит, знаешь? – Барин откинулся на спинку кресла и уселся поудобнее. – А знаешь ли ты, червяк, что закон здесь я? Как прикажу, так и будет. Захочу – отпущу тебя, захочу – служить отправлю. А там ты дней через двадцать сдохнешь. – Знаю, – спокойно ответил я, – поэтому хочу приложить смягчающие обстоятельства. Барин некоторое время рассматривал меня с интересом в блеклых серых глазах. – Ну прикладывай, – усмехнулся он. Я полез в сумку, нашел золотые серьги и положил их на стол перед полицмейстером. У того вытянулось лицо. Он ошарашенно посмотрел на серьги с изумительными изумрудами и, сглотнув слюну, перевел взгляд на меня. Потом набрал в грудь воздуха и завизжал: – Констебль! Почему задержанного не обыскали? А если у него в сумке пистоль? – Никак нет, ваша почтительность, – испуганно и запинаясь, начал оправдываться мой конвоир. – Задержанный обыскан. Ничего подобного у него не было. А сумка была пуста. – Как это пуста?! – возмутился я. – Там было сто дэриков и золотая цепочка с кулоном. Все это пропало, – убитым голосом сообщил я. – Ах ты, крыса! – еще громче завопил барин, сорвавшись на фальцет. – Дэрики отдал, а цепочку присвоил? – Никак нет, ваша почтительность! Задержанный был хорошо обыскан. Ничего подобного у него не было. – Констебль стоял вытянувшись в струнку, не шевелясь. – Как это не было?! – вновь возмущенным голосом заговорил я. – Там были мои фамильные драгоценности, доставшиеся мне в наследство от безвременно почившей бабушки. – Чтобы к вечеру цепочка лежала у меня на столе, – стукнул кулаком по столу барин, – иначе пойдешь под суд как вор. Ты понял меня? – привставая, заревел он. – А чего ждать до вечера, ваша почтительность, – подзуживал я. – Цепочка у него в кармане штанов. – Затем вышел в режим ускорения, засунул полицейскому цепочку в карман и вышел из ускорения, встав с безмятежным видом. – Подойди! – тихо приказал констеблю барин. Тот послушно приблизился. – Ближе, – прошипел начальник, и мне почудилось, что в комнате появился удав Каа, вот сейчас он скажет: «Еще ближе, бандерлоги». Но вместо этого я услышал: – Выворачивай карманы! Полицейский с обиженным видом стал выкладывать все, что у него было в карманах. Перочинный нож, завернутый в бумагу бутерброд с колбасой. Пачка папирос. Мелочь монетами, и среди нее блеснула цепочка.