Октябрь Николай встретил в Москве. Взять власть в Первопрестольной оказалось далеко не так просто, как в Петрограде. И последовавшие за тем кровавые события произвели на Николая самое удручающее впечатление. Взаимное ожесточение и пролившаяся кровь никак не рисовалась со светлым образом народной революции. Но, как говаривал Михаил Васильевич, теперь или они нас или мы их, и третьего не дано. Контрреволюционные силы организовались, были мобилизованы юнкера и студенчество, созданы офицерские отряды, которые и заняли Кремль и все ключевые объекты города. Пытавшиеся прорваться к Моссовету революционные солдаты-«двинцы» были встречены шквальным огнем офицеров и юнкеров и… гимназистов. Многие были убиты, раненых юнкера добивали штыками. Революционный переворот оказался под угрозой. Поэтому, отбросив сантименты и совсем уж не нужную рефлексию, Николай по заданию ВРК отправился в казармы 56-го пехотного запасного полка, чей полковой комитет накануне отказался выделить солдатские роты в распоряжение Военно-революционного комитета. Несмотря на противодействие, ему удалось призвать солдат на выступление. Был наскоро сформирован отряд, командование над которым принял Николай Заломов. Стали подтягиваться и другие части. Из Петрограда прибыл на подкрепление отряд Балтийских матросов, в составе которых Николай с удивлением обнаружил своего друга-недруга Сеньку. В перепоясанном ремнями матросском бушлате он имел вид бравый и залихватский и первым подошел к Николаю. — Здоров! — как ни в чем не бывало, Сенька протянул руку. — Здорово! — не без некоторого внутреннего сопротивления пожал ее Николай. — Вместе одно делать идем, как в той драке? — Пожалуй, если как тогда за спиной не припрятан у тебя кастет или нож. Арсений натужно засмеялся: — Чать не дети уже, шутки в сторону. — Лады, забудем прошлое. — снизошел Николай. — А где Наташа? — неожиданно задал вопрос Сенька. Николая вопрос застал врасплох и он не знал, что ответить. — Не знаю, — сдавленным голосом, наконец, сказал он, — Пропала! Накануне войны пропала. Где только ее не искал! — А вот этого я тебе никогда не прощу! — ответил Сенька и голос его прозвучал зловеще. — Я ведь любил ее, понимаешь? На все преступления пошел ради нее. А ты взял и потерял ее. Вы ведь вместе тогда уходили! Николай чувствовал, что голова его опускается против его воли. А Сенька меж тем продолжил: — Не боись, в спину стрелять не стану. Но после того, как все кончится, буду искать Наташу и если найду, то не обессудь, не отдам. * * * После первых дней растерянности Военно-революционный комитет постепенно смог овладеть ситуацией. Спешно создавались отряды Красной Гвардии из рабочих, открыли свои ворота оружейные склады. На сторону восставших перешли артиллерийские части и начали планомерный обстрел тех пунктов, которые находились под контролем противников переворота. К двадцать девятому октября революционные силы блокировали центр города, и началась его планомерная зачистка. Отряд Заломова наступал от Леонтьевского переулка вдоль Тверской в сторону Охотного ряда. Юнкера, офицеры и студенческие дружины отчаянно сопротивлялись. Наступающие несли большие потери. В этот критический момент атакующим подоспела помощь: это подошел и с ходу вступил в бой большой красногвардейский отряд Ивано-Вознесенских рабочих под руководством Фрунзе. Положение дел сразу же изменилось в пользу наступающих, и вскоре были заняты Охотный ряд и Театральный проезд. Артиллерия начала обстрел гостиницы «Метрополь», где укрепились офицерские отряды. На следующий день сразу после окончания перемирия начался штурм «Метрополя». Он велся радиально с трех сторон: вдоль Моховой, Охотного ряда и Театрального проезда наступали отряды левого эсера Саблина[19], и большевика Заломова, со стороны Театральной площади атаковали матросики анархиста Яценюка, а со стороны Лубянки продвигался красногвардейский отряд иваново-вознесенских рабочих под командованием большевика Фрунзе. Ожесточение сражения достигло наивысшего предела. Отстреливаясь, противник медленно отступал к гостинице. Красногвардейцы и солдаты, понесшие потери, были злы на упорно сопротивляющихся мальчишек-юнкеров, и Николай боялся, что не сможет удержать своих людей от самосуда. Горькая ирония, думал Николай, целясь в очередного противника, состоит в том, что бывший юнкер Заломов стреляет в юнкеров, недавний студент Саблин восстал против таких же, как и он, студентов, а левый социалист Фрунзе сражается с правыми социалистами. В этот момент он ощутил какое-то прикосновение в его мозг, словно кто-то мягко и настойчиво пытался пробиться в его сознание. В голове возникло острое чувство нависшей опасности. Повинуясь неясному инстинкту, Николай скорее машинально, чем осознанно, немного повернул голову. И в тот самый момент ему обожгло левый висок, а затем всю его голову пронзила острая боль. Прижав ладонь ко лбу, он почувствовал, что пальцы стали липкими. Николай отнял ладонь от головы и посмотрел на неё: вся ладонь была в крови. Он даже не успел удивиться этому, как на глаза опустился красный туман, свет померк, все предметы вокруг стали размытыми и каруселью закружились вокруг него. Теряя сознание, он только и успел услышать: — Товарищи, юнкера командира подбили! Он уже не чувствовал, как его, падающего, подхватили и отнесли в тыл. Очнулся только от того, как нежные руки протирали ему глаза и лоб. Открыв глаза, он увидел перед собой улыбающееся и одновременно тревожное лицо Глаши в красной косынке. — Привет, сестренка! — слабым голосом вымолвил он. — Привет, братишка! — в тон ему ответила девушка и поцеловала его лоб. — Везунчик ты, пуля только слегка висок задела, кожу расцарапала. — А Кирилл где? — спросил он, ощущая, как к нему медленно возвращаются силы. Глаша меж тем ловко бинтовала ему голову. — Здесь он, а как же без него! Мы вместе с товарищем Арсением пришли, а то, видать, вы без нас никак не справитесь. Николай сел и потрогал повязку на голове и прислушался к своим ощущениям. Рана саднила, и еще легкое головокружение, которое, однако, уменьшалось. — Ну, я пошел. — сказал Николай и не без труда поднялся, слабость пока отступала неохотно. — Ты куда? — обеспокоенно заметалась Глаша. — Тебе нельзя, нужно отлежаться. — К своим, а то без меня, боюсь, они таких делов наделают. Сама же сказала, что царапина. Поняв, что Николая не остановить, Глаша только сокрушенно махнула рукой: — Увидишь Кирилла, посмотри, чтобы не лез на рожон. А то он у меня такой же отчаянный, как и ты: два сапога пара. Он успел вовремя. Оставшиеся в живых офицеры и юнкера сдались, и повстанцы постепенно втягивались в здание и начали зачистку огромного комплекса гостиницы. Злость на офицерье был так велика, что солдаты бросились избивать сдавшихся. Едва Заломов вошел в фойе, как его взору сразу бросилась картина расправы победителей над осужденными. Несколько солдат прикладами и ногами были юнкера, совсем еще мальчишку, впрочем, такого же, как он. Юноша уже не сопротивлялся, а только сжался в комок и стонал. — Прекратить! — бешено заорал Заломов. Солдаты замерли. Он понял, что их нужно было срочно чем-то отвлечь. — Петров! Часовым на вход марш! Начальникам отделений, каждому отделению по этажу. Пройти по всем номерам, заглянуть в каждое помещение. Всех подозрительных обыскать, разоружить и арестовать! Юнкера и офицеры могут быть переодеты, поэтому прошу обращать внимание на нагар на правой руке от пороховых газов и синяки на плече от приклада. Место сбора арестованных — здесь, в фойе. Замеченные в самосуде и издевательствах над пленными будут отданы под революционный трибунал. Уже отвыкшая от повиновения солдатская масса, почувствовав твёрдую руку, инстинктивно стала выполнять приказания. — Сходи за сестричкой. — послал он одного из солдат. — Пусть посмотрит этого. — Николай кивнул в сторону юнкера. В это время в гостиницу стал врываться поток людей в бескозырках и тельняшках. «Это матросики подоспели!» — подумал с неприязнью Заломов. Раскрасневшийся, возбужденный Арсений Яценюк, коротко кивнув Николаю, махнул рукой с наганом: — Вперед, братва! Посмотрим на буржуйское житье-бытье. — Да, эти уж церемониться не будут! — услышал он за спиной знакомый женский голос. Это подошла Глаша. — Осмотри его. — он показал на юнкера. — Если сам идти сможет — пущай дует домой, к мамке. Сам же решил пройтись по этажам. На третьем этаже он увидел, что Сенька, прицелившись из нагана, пытается добить раненого офицера. Он лежал возле пулемета у разбитого окна и холодными от ярости глазами смотрел прямо в направленный в него ствол револьвера. Вокруг раненого лежали открытые пустые коробки и использованные пулемётные ленты. Резким движением плеча Николка толкнул готового выстрелить Сеньку. — Ты чего? — возмущенно спросил Сенька. — А ничего! ВРК распорядился всех пленных доставить в Лефортово. — И ты их жалеешь? Они наших раненых добивали! — Я не допущу самосуд! А ты упырь, поди, напился уже русской кровушки? Буде с тебя, вали отсюда со своей матросней. Вон твои уже грабить начали, защитнички революции, тьфу! — зло сплюнул Николай в сторону Сеньки. Под его глазами, горящими праведным непреклонным огнем, Сенька вынужден был отступить и удалиться, бормоча под нос что-то угрожающее. — С вами все в порядке? — участливо осведомился Заломов. — Зачем вы меня спасли? — настороженный и даже враждебный взгляд впалого лица с офицерскими усиками над верхней губой. — Я ведь враг! — Русские не должны убивать русских! — убежденно ответил Николай. — Русские, Россия… Где она, эта Россия? — горько произнес офицер. — Вы уничтожили ее. — За нами — правда! А Россия? Россия никуда не денется. Мы сражаемся за новую Россию! — Я не понимаю вашей России и буду с ней драться! — предупредил офицер. — Вы и теперь сохраните мне жизнь? — Да. — просто сказал Заломов. — Во имя будущего этой страны я вас отпускаю. — Позвольте узнать имя моего спасителя. — Поручик (незадолго до октябрьских событий он получил это звание) Заломов, Николай Георгиевич. — Прекрасно! Офицеры вместо того, чтобы защищать страну, ее губят. — с сарказмом произнес офицер. — Подполковник Чащин, Вадим Петрович, к Вашим услугам. — Надеюсь еще встретиться с Вами, Вадим Петрович. — Лучше не надо, мы встретимся как враги, и за исход того поединка я не ручаюсь. — Честь имею. — насмешливо откланялся Заломов и пошел к выходу. Когда Николай вышел из гостиницы его ожидал новый удар: солдаты и матросы приканчивали не успевших разбежаться юнкеров и офицеров. Острая боль пронзила голову Заломова возле виска, и он потерял сознание. * * * Последующие, заключительные дни восстания Заломов провел в госпитале. Рана, которую в пылу боя посчитали пустяковой, оказалась гораздо серьезнее, и на фоне общего нервного перевозбуждения дала осложнение. В перерывах между боями его навещали Глаша и Кирилл, и им было о чем поговорить. Кирилл заключил Николая в свои медвежьи объятия и сказал: — Я так рад, братан! Наконец свидеться довелось! Да, кстати, наши победили в губернском городе С., и мы можем вернуться! После занятия «Метрополя» чаша весов окончательно склонилась в пользу восставших, и спустя два дня был очищен Кремль. Пришел Михаил Васильевич Фрунзе, неизвестно каким образом раздобывший свежих яблок. Поглаживая свою русую бородку, он говорил: — Давай, Коля, выздоравливай. Дел невпроворот. Чует мое сердце — это не последние наши бои. Мы их здесь разбили, так они могут попытаться выступить в другом месте. Нужно срочно создавать новую, революционную армию. А ведь революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться. И запомни, это не я так сказал, это — товарищ Ленин!