– Проклятье! – сказал Василий Иванович. – Никто не может превратить скакуна в тяжеловоза. – Кира, разве тебе не интересно? – спросила Ирина. – Интересно, – спокойно ответила Кира, – но я думаю, что обсуждать здесь нечего. Я поступаю в Технологический институт. – Кира! Семь пораженных голосов произнесли одно имя. Затем Галина Петровна сказала: – Вот такие дочери даже собственную мать не посвящают в свои планы! – Когда ты это решила? – задохнулась от удивления Лидия. – Лет восемь назад, – ответила Кира. – Но Кира! Что ты будешь там делать? – открыла рот Мария Петровна. – Я стану инженером. – Откровенно говоря, – подал голос Виктор, – я думаю, что инженерия – это профессия не для женщин. – Кира, – робко сказал Александр Дмитриевич, – тебе же никогда не нравились коммунисты, а теперь ты выбираешь эту модную профессию, которая так нравится им. – Ты хочешь строить для Красного государства? – спросил Виктор. – Я хочу строить, потому что хочу строить. – Но Кира! – широко раскрыв глаза, пораженная Лидия смотрела на нее. – Ведь такая работа – это грязь, железки, ржавчина, газовые горелки, грязные потные мужики и никакого женского общества, чтобы хоть как-то скрасить жизнь. – Потому мне она и нравится! – Это некультурная профессия, совсем не для женщины, – презрительно сказала Галина Петровна. – Это единственная профессия, – произнесла Кира, – для которой не нужно учиться лгать. Сталь – это сталь. Бо?льшая же часть наук – это чьи-либо размышления, чьи-то желания и ложь многих людей. – Чего в тебе нет – так это духовности, – заметила Лидия. – Честно говоря, – сказал Виктор, – твоя позиция слегка антиобщественна, Кира. Ты выбираешь профессию лишь потому, что ты этого хочешь, не подумав над тем фактом, что, как женщина, ты была бы намного полезнее обществу на более женской работе. Мы все должны считаться с тем, что у нас есть свои обязанности перед обществом. – Кому конкретно ты обязан, Виктор, и чем? – Обществу. – Что такое общество? – Если позволишь так выразиться, Кира, – это детский вопрос. – Но, – проговорила Кира; ее глаза были широко раскрыты, а взгляд – устрашающе мягок, – я не понимаю. Кому это я обязана? Вашему соседу за смежной дверью? Или милиционеру на углу? Или служащему в кооперативе? Или старику, которого я видела в очереди, третьим от входа, в женской шляпе, со старой корзинкой? – Общество, Кира, это огромное целое. – Если ты напишешь целую вереницу нулей, они так нулями и останутся! – Дитя, – сказал Василий Иванович, – что ты делаешь в Советской России? – И сама не пойму! – Дайте ей поступить в институт, – сказал Василий Иванович. – Придется, – горько согласилась Галина Петровна. – С ней не поспоришь. – Она всегда добивается своего, – обиженно сказала Лидия, – не понимаю, как ей это удается. Кира наклонилась над огнем и подула на затухающее пламя. На мгновение, когда яркий язычок вырвался наружу, красный жар выхватил ее лицо из мрака. Оно было словно лицо кузнеца, склонившегося над горном. – Я боюсь за твое будущее, Кира, – сказал Виктор, – сейчас самое время примириться с жизнью, такой, какая она есть. С подобными мыслями ты недалеко уйдешь. – Это, – сказала Кира, – зависит от того, в какую сторону я хочу идти. Глава III Две руки держали маленькую книжечку в серой обложке. Две высохшие, мозолистые руки, познавшие многие годы труда – в машинном масле, в жару, в смазке грохочущих машин. В морщины на загрубевшей коже въелась черная многолетняя копоть. У потрескавшихся ногтей была черная кайма. Один палец украшало тусклое кольцо с искусственным камнем. В кабинете были голые стены. Множество грязных рук использовало их в качестве полотенца: они были сплошь покрыты волнистыми следами, оставленными бесчисленными ладонями на выцветшем рисунке. До революции в этом доме, теперь национализированном для государственных учреждений, здесь размещалась ванная комната. Сама ванна была выброшена, но ржавая полоса с зияющими дырами от гвоздей все еще ухмылялась со стены, а две изломанные трубы висели словно выпущенные кишки раненого здания. В окне торчала чугунная решетка и разбитые стекла, которые паук попытался склеить. Окно выходило на голую стену из красного кирпича, где картинка, когда-то рекламировавшая средство от облысения, теряла последние краски. Совслуж сидел за массивным столом. На столе затаились полувысохшая чернильница и клякса, размазанная в одном углу. Совслуж был в военной форме и в очках. Словно два безмолвных судьи, восседающих за спиной своего глашатая, два портрета расположились по бокам от его головы. Они были без рам, прикрепленные к стене четырьмя кнопками. На одном был Ленин, на другом – Карл Маркс. Красные буквы над портретами гласили: «В единстве – наша сила». С гордо поднятой головой Кира ожидала перед столом. Она пришла сюда, чтобы получить трудовую книжку. Трудовую книжку должен был иметь каждый гражданин старше шестнадцати лет. Было приказано носить ее с собой постоянно. Ее нужно было предъявлять, и в ней ставилась печать всякий раз, когда владелец ее находил работу или увольнялся, въезжал в квартиру или выезжал из нее, поступал в институт, получал хлебные карточки или женился. Новый советский паспорт был больше чем паспорт – это было разрешение на жизнь. Он назывался трудовой книжкой, так как труд и жизнь считались синонимами. Российской Советской Федеративной Социалистической Республике предстояло заполучить нового гражданина. Совслуж держал маленькую книжечку в серой обложке, страницы которой он собирался заполнить. У него что-то не заладилось с пером; оно было старое, ржавое и тщетно выцарапывало капли со дна чернильницы. На чистой первой странице он начертал: Имя: Аргунова Кира Александровна. Рост: Средний. * * * Тело Киры было стройным, слишком стройным, и, когда она резко, быстро, с геометрической точностью двигалась, людей очаровывали сами ее движения. Всегда, какую бы одежду она ни надевала, даже «скрытое» присутствие ее тела придавало ей вид обнаженной. Люди не понимали, почему у них возникает такое ощущение. Казалось, что даже слова, которые она произносила, рождались из желаний ее тела, а резкие движения бессознательно отражали танцующую, хохочущую душу. Таким образом, душа ее казалась материальной, а тело – духовным. * * * Совслуж продолжал: Глаза: Серые. * * * Глаза у Киры были темно-серые, цвета грозовых облаков, из-за которых в любой момент может выглянуть солнце. Они всматривались в людей тихо, прямо, с выражением, которое называют высокомерным. На деле это было лишь глубоким, уверенным спокойствием, которое, казалось, говорило людям, что взгляд ее слишком проницателен и, чтобы разглядеть жизнь, ей никогда не понадобятся столь обожаемые ими очки. * * * Рот: Обычный.