Август Энгельгардт улыбнулся и сразу стал похож на невыносимого задаваку. Должно быть, это самый первый служебный успех в его жизни, подумала Эйра и посмотрела на часы. Сразу отсюда никто не уйдет, все еще будут какое-то время находиться на ипподроме. – Пойдем, угощу тебя чем-нибудь в ресторане, – предложила она. – Картошкой с мясным соусом? – Надеюсь, несколько листочков салата у них тоже найдется. Вегетарианская революция еще толком не добралась до ипподромов в Норрланде, поэтому Августу достались скудный салатик и бутерброд с сыром, и мясные тефтельки с картофельным пюре и брусникой для нее самой. Им удалось разыскать столик с самым плохим видом на беговую дорожку, больше свободных мест не было. Август наклонился вперед, чтобы его можно было расслышать сквозь шум и гомон и занудную музыкальную заставку, которая предшествовала старту забега – наихудшую версию «Попкорна», хита 70-х. Человека, который выиграл тысячу крон, звали Курт Улльберг, он еще раньше сам держал беговых лошадей. Август порылся в своих несколько беспорядочных записях и прочел вот что: «Итак, прошлой весной, в начале мая, как ему кажется, он услышал от своей кузины, чей зять живет по соседству с этой женщиной, или это был не зять, а его шурин… В общем, эта самая женщина узнала одного мужчину в «Железе Нюланда», это такая скобяная лавка… – Я знаю, что это такое. Давай дальше. – Было что-то такое в его голосе и манере выговаривать слова, что она сразу его узнала, хотя уже почти сорок лет прошло. – Кого узнала? – Адама Виде. Эйра покопалась в памяти, но не сумела найти ничего похожего ни в связи с расследованиями, ни в связи с чем-либо еще. – Хотя сейчас у него, вероятно, другое имя, – продолжал Август. – Этот самый Улльберг говорит, что народ постоянно ищет убежища в здешних лесах – то американские дезертиры, бежавшие от войны с Вьетнамом, то еще совсем зеленые смельчаки, а бывает, и женщины, с которыми плохо обращались мужья. Совсем недавно он лично столкнулся с одним членом профсоюза из Стокгольма, который прятался в избушке в чаще леса. Помнишь скандал с участием стриптиз-клубов и стройфирм, занимавшихся элитным ремонтом? – Добро пожаловать в глушь, – развела руками Эйра. – А с какого бока это связано с нашим случаем? Август Энгельгардт вытер уголок рта от салатной заправки и опорожнил бокал содовой. – Он живет в Кунгсгордене, – объявил он. – Вот почему Улльберг рассказал об этом Свену Хагстрёму, посчитал, что старику будет полезно об этом узнать. Цитирую: «Потому что там была почти та же история, что и с его парнишкой, так что пусть перестанет сгорать от стыда – такого добра везде хватает». – Что за изнасилование? – Групповое изнасилование где-то в северной части Норрланда. Судя по всему, и впрямь жесть. Теснота, душный жаркий воздух, пропитанный влажными испарениями большого количества потных тел, шумная обстановка – слишком много всего было вокруг, чтобы Эйра могла ясно мыслить. Они покинули ресторан и выбрались на открытое пространство, прежде чем она добралась до самых животрепещущих вопросов. – Улльберг знает, как этого человека зовут сейчас? – К сожалению, нет. Его кузина или зять кузины не хотят разбрасываться именами – вдруг эта женщина обозналась, а может, они просто не знают. Завершился последний забег, но старики из числа завсегдатаев продолжали толпиться возле беговой дорожки – издалека она увидела, что их пластиковые бокалы все еще полны пивом. – Но я знаю имя этой женщины, – сказал Август, – она проживает в Престмоне. И я взял у Улльберга его номер телефона на тот случай, если он нам еще понадобится. – Хорошая работа, – похвалила Эйра. Ее напарник улыбнулся и выудил билетик из заднего кармана. – Если все в порядке, то тогда я, может, пойду заберу свой выигрыш? Обычно Эйра никогда не ходила с коллегами выпить пива после работы. Вместо этого она садилась в машину и ехала прямиком домой в Лунде приглядеть за тем, чтобы ее мама хорошенько поужинала и чтобы все было в порядке. Кстати, в шведском языке бокальчик пива означает как минимум три, а то и все четыре кружки. Что, в свою очередь, предполагает почти целую милю в такси до дома. И все же на этот раз именно она предложила пойти выпить. После того как они раздобыли на ипподроме важные сведения, в голосе Августа Энгельгардта появилось что-то бесприютное и одинокое. На обратном пути он спросил, нет ли у нее каких-нибудь интересных телевизионных сериалов, которые она могла бы порекомендовать, и это несмотря на то, что он сам говорил, что смотрел почти все. – А чем еще можно заняться по вечерам в Крамфорсе? – А ты был в «Крамме»? – спросила Эйра и тут же об этом пожалела. Она же не виновата в том, что он чувствует себя одиноким. – Звучит захватывающе, – вяло отреагировал Август. – Подожди, скоро сам все увидишь. Несколько букв на неоновой вывеске отеля «Крамм» погасли, оставшиеся светили вполсилы. Много лет назад Эйра здорово здесь напивалась и вовсю оттягивалась со случайными мужиками. В памяти остались одни лишь тела, без лиц. Август вернулся от бара с двумя порциями виски «Хай Коуст». – Что думаешь о том насильнике? Может нам это что-то дать? – Ты не находишь, что не слишком-то умно говорить о расследовании в баре? – Но мы же говорили в ресторане на ипподроме. – В тот раз ты сообщал мне информацию. К тому же там нас никто не слышал. Они оглядели бар. Ковер-палас и мягкие стулья, группа местных женщин лет сорока, парочка угрюмых коммивояжеров. Август отпил прямо из горлышка бутылки. – Холоднокровные рулят. Это что-то норрландское, да? – спросил он. – Чего? – Так сказали те старички на ипподроме, что холоднокровные скакуны горячее, чем обычные лошадки. – Рабочие лошадки – усердные, – наставительно сказала Эйра, – и не такие нервные и чокнутые, как эти. А так ты, пожалуй, прав, это действительно нечто исконно норрландское. – Не представляю, каково это – всю жизнь жить на одном месте, где все друг друга знают. Август откинулся назад, его глаза блестели. Эйра почувствовала, что постепенно пьянеет – обострившееся ощущение жизни, того, что она существует, здесь и сейчас. Она ничем не рискует. Он еще слишком молод, и к тому же у него есть девушка, он сам говорил. – Я жила несколько лет в Стокгольме, – сказала Эйра. – Я всегда думала, что должна уехать отсюда, как только мне разрешат самой строить свою жизнь. – Но потом между делом вклинилась любовь, да? – В каком-то роде. – Она посмотрела в окно – асфальт и парковка. Это мама вклинилась, а не любовь, но говорить об этом было тяжело, слишком личное. Заболевание, ответственность, страх, что она не там, где нужно, – вот почему в прошлом году Эйра вернулась обратно домой. Но ведь ее поступок отчасти тоже продиктован любовью. Август звякнул своей бутылкой о ее бокал. – Эйра, – проговорил он. – Красивое имя. Необычное. – Только не для Одалена. – Она выждала, чтобы поглядеть, последует ли какая-нибудь реакция. Реакции не последовало. – Так звали девушку, которая погибла от срикошетившей пули. Одален, 1931 год. Эйра Сёдерберг. Меня окрестили в ее честь. – Вот оно что. Круто! Эйра до сих пор не была уверена, что Август понимает, о чем речь. Она не учла, что ему никогда не стать тем, кто из-под каждого камня выуживает истории. Как бы то ни было, про расстрел в Одалене писали даже в школьных учебниках. Эйре Сёдерберг было всего двадцать лет, когда она погибла. Ее даже не было в колонне демонстрантов, она просто стояла рядом и смотрела, когда в нее угодила пуля. Это событие в корне изменило Швецию, отныне армии было запрещено выступать против рабочих. Именно здесь было положено начало тому, что позже назовут «шведской моделью общества» – свобода на рынке занятости и компромиссный подход ко всему. Эйра допила пиво. – Выпьем же за это, – сказал Август и отправился за новой порцией. Спустя три, а может, и все четыре кружки пива Эйра стояла перед дверями отеля и набирала номер «Такси Крамфорс». Август отправился в туалет. Неоновая вывеска на крыше отражалась в капотах машин. В какой-то момент она услышала, что он возвращается, и обернулась. И неожиданно выяснилось, что он стоит слишком близко от нее. Каким-то совершенно непостижимым образом она очутилась в его объятиях, ее губы на его губах. Это появилось из ниоткуда – Эйра даже не заметила, когда это случилось. – Что ты делаешь, – пробормотала она. Она не понимала. Ее язык был уже глубоко погружен в его рот. Он был слишком молод, слишком красив. Я просто изголодалась, подумала она. Когда я в последний раз спала с мужчиной? – Нам еще работать вместе, – напомнила она. Слова прозвучали в перерыве между поцелуями, когда они чуть отстранились друг от друга, чтобы перевести дыхание. – Можешь просто помолчать? – Ты же говорил, что у тебя есть девушка. – У нас с ней свободные отношения. Такси так и не дождалось ее. Эйра забыла, что она его заказывала. Квартира, которую снимал Август, находилась слишком далеко отсюда, стойка регистрации отеля была значительно ближе. Она позволила ему снять номер на его имя и заплатить за него его карточкой. «Выигрыш из Даннеро», рассмеялся он, когда прижал ее к стенке лифта, прямо к панели с кнопками, от чего этот чертов лифт остановился не на том этаже. Ночной портье был сирийцем, одним из тех, кто остался и осел здесь после бегства из своей родной страны, и это было хорошо. Потому что он не знал, кем она была, а значит, не станет распускать сплетни. Это просто одна ночь, подумала Эйра, пока Август возился с ключами, то и дело роняя их. А раз так, то и думать не о чем.