— Он с министром в канцелярии. — А-а-а, — растерянно протянул Хартманн. — Как в таком случае быть с речью Чемберлена? — Он сказал, чтобы речь передали ему немедленно. Постойте! — окликнула она его, стоило ему повернуться. — Что это у вас на лице? Пауль покорно застыл под люстрой, дав ей осмотреть его щеку. Ее волосы и пальцы пахли духами и табачным дымом. В волосах пробивались седые пряди. «Интересно, сколько ей лет?» — подумалось ему. Сорок пять? В любом случае достаточно много, чтобы потерять мужа на прошлой войне. — Чернила! — проворчала секретарша. — И не просто чернила, а коричневые! В самом деле, герр фон Хартманн, нельзя идти в канцелярию в таком виде. Что, если вы наткнетесь на фюрера? — Она извлекла из рукава платок, смочила уголок языком и аккуратно вытерла ему щеку. Потом отступила на шаг, чтобы полюбоваться результатом. — Вот так-то лучше. Я позвоню и сообщу, что вы идете. На улице наступила ночь, но было еще тепло. Довоенные фонари, редко расставленные вдоль Вильгельмштрассе, образовывали отдельные озерца света в темноте. Прохожих почти не было. Посреди дороги дворник сметал кучки конского навоза после парада. Тишину нарушал только скрежет его лопаты по асфальту. Сжимая папку, Хартманн быстрым шагом шел вдоль фасада министерства, пока не достиг ограды рейхсканцелярии. Одни из больших кованых ворот были открыты. Из них выехал «мерседес». Пока машина поворачивала в направлении Анхальтского вокзала, Пауль успел назвать свою фамилию и департамент, и полицейский молча махнул, разрешая пройти. По всему периметру двора в здании светились окна — хотя бы здесь ощущалась жизнь, дыхание кризиса. Под балдахином у входа один из эсэсовцев-часовых с автоматом потребовал документ, потом кивнул, разрешая войти в вестибюль, где стояли еще два солдата СС, вооруженные пистолетами. Хартманн снова предъявил пропуск и сообщил, что пришел к статс-секретарю фон Вайцзеккеру. Его попросили подождать. Один из часовых направился к телефонному аппарату на столе у дальней стены. Пауль сделал в уме зарубку: двое полицейских во дворе, четыре шютце[5] здесь и еще по меньшей мере трое — в караулке. Прошло около минуты. Большая двойная дверь внезапно распахнулась, и из нее вышел адъютант в форме СС. Он щелкнул каблуками и вскинул руку в гитлеровском приветствии, четко, как заводной солдатик. — Хайль Гитлер! — дал Хартманн положенный ответ. — Прошу следовать за мной. Они прошли через двойную дверь и зашагали по бесконечной дорожке персидского ковра. В помещении царил аромат кайзеровских времен: старого сукна, пыли и воска. Не составляло труда представить себе прохаживающегося тут Бисмарка. Под наблюдением очередного караульного эсэсовца — это какой уже по счету, восьмой? — Пауль поднялся по мраморной лестнице мимо гобеленов на второй этаж, прошел через очередные двойные двери и оказался в личных апартаментах фюрера — от этой догадки у него участилось сердцебиение. — Позвольте забрать это? — сказал адъютант. — Подождите, пожалуйста. Он взял папку, тихо постучал и проскользнул внутрь. За миг перед тем, как дверь закрылась, Хартманн услышал голоса, потом негромкий разговор оборвался. Он огляделся. Комната оказалась обставлена на удивление современно, даже со вкусом: приличные картины, столики с лампами и вазами живых цветов, ковер на отполированном паркетном полу, простые стулья. Можно ему присесть или нет? Пожалуй, не стоит. Время шло. Женщина в накрахмаленной белой блузе вошла в кабинет с кипой бумаг и почти в ту же секунду вышла — уже с пустыми руками. Наконец, примерно через четверть часа, дверь снова открылась и появился мужчина лет пятидесяти пяти, с прилизанными седыми волосами и значком нацистской партии на лацкане. Это был барон Эрнст фон Вайцзеккер, хотя в духе этих эгалитарных времен аристократ отрекся от титула почти сразу, как приобрел партийный значок. Он вручил Паулю конверт. — Спасибо за ожидание, Хартманн. Это ответ фюрера Чемберлену. Пожалуйста, доставьте его немедленно в британское посольство и передайте либо сэру Невилу Хендерсону, либо мистеру Киркпатрику лично. — Он наклонился и доверительно прибавил: — Обратите их особое внимание на заключительное предложение. Скажите, что это прямой ответ на сегодняшнее выступление. — Потом еще понизил голос. — Сообщите, что это было непросто. — Вайцзеккер! Властный голос из кабинета, как понял Хартманн, принадлежал Риббентропу. Легчайший намек на неудовольствие пробежал по правильным чертам статс-секретаря, и он удалился. Английское посольство располагалось в пяти минутах ходьбы, в северном конце Вильгельмштрассе, прямо за Министерством иностранных дел. Ожидая, пока полицейский откроет ворота рейхсканцелярии, Хартманн осмотрел конверт. На нем рукой Вайцзеккера был выведен адрес: «Его превосходительству сэру Невилу Хендерсону, послу Великобритании». Конверт был не запечатан. — Доброй ночи, господин. — полицейский взял под козырек. — Доброй ночи. Хартманн прошел немного по широкой улице, миновал темные безжизненные окна Министерства иностранных дел, а потом, как будто само собой — любой наблюдатель счел бы его поведение вполне естественным — свернул к главному входу. Ночной швейцар узнал его. Пауль взбежал по устланным ковром ступенькам лестницы с каменными сфинксами, помедлил, затем свернул налево в пустой коридор. Его шаги гулко отдавались от каменных плит пола, покрытых зеленой штукатуркой стен, сводчатого потолка. Двери по обе стороны коридора были закрыты. Посередине размещался туалет. Молодой человек вошел и включил свет. Отражение в зеркале над умывальником испугало его: сгорбленная, вороватая фигура, подозрительная на любой взгляд. Воистину он совсем не создан для такого рода занятий. Хартманн зашел в кабинку, запер дверь и присел на край унитаза. Уважаемый мистер Чемберлен! В ходе переговоров я в очередной раз известил сэра Хораса Уилсона, передавшего мне ваше письмо от двадцать шестого сентября, о моем окончательном решении… Письмо состояло из семи абзацев, некоторые большие. Общий тон был воинственным: чехи тянут время, их возражения против немедленной оккупации немцами Судетенланда носят надуманный характер и вообще Прага стремится «разжечь пожар всеобщей войны». Заключительное предложение, которым так гордился Вайцзеккер, не внушало особой надежды на мир: Должен предоставить вам самостоятельно определить в свете указанных фактов, продолжите ли вы свои усилия, за которые я вас еще раз самым искренним образом благодарю, чтобы побудить правительство в Праге принять разумное решение в последнюю минуту. Отпечатанное на машинке письмо было подписано росчерком «Адольф Гитлер». До кабинета Вайцзеккера Хартманн добрался как раз в тот миг, когда фрау Винтер, в модной широкополой шляпке, запирала дверь, собираясь домой. Секретарша удивленно уставилась на Пауля: — Герр Хартманн? Статс-секретарь все еще в канцелярии. — Знаю. Жутко неудобно просить вас… Я бы не стал, не будь это так важно. — О чем? — Не могли бы вы сделать копию с этого документа? Срочно. Он показал ей письмо с подписью. Глаза у нее расширились. Она бросила взгляд в оба конца коридора, повернулась, отперла дверь и включила свет. Работа заняла у нее пятнадцать минут. Хартманн стоял на страже в коридоре. Она не сказала ни слова, пока не закончила. — Похоже, он твердо намерен развязать войну, — произнесла фрау Винтер ровным голосом, не отворачиваясь от пишущей машинки. — Да. А англичане в равной степени намерены избежать ее. К сожалению. — Вот. — Она извлекла из машинки последнюю страницу. — Идите. Коридор по-прежнему был пуст. Пауль стремительно проделал весь путь обратно, и едва достиг последнего пролета ведущей в вестибюль лестницы, как заметил спешащую к нему по мраморному полу фигуру в черном мундире СС. Голова штурмбаннфюрера Зауэра из личного офиса Риббентропа была опущена, и на миг Хартманн взвешивал возможность избежать встречи, но потом Зауэр поднял взгляд и узнал молодого человека. Лицо его приняло удивленное выражение. — Хартманн? Офицер был примерно ровесником Паулю, с белесым лицом, из которого словно откачали большую часть красок, — блондин с бледной кожей и светло-голубыми глазами. Не зная, что ответить, Хартманн вскинул руку: — Хайль Гитлер! — Хайль Гитлер! — машинально отозвался Зауэр. Но потом пристально посмотрел на собеседника. — Разве вам не полагается быть в английском посольстве? — Как раз туда направляюсь. Хартманн прыжком одолел последние ступеньки и устремился к главному входу. — Бога ради, Хартманн, поторопитесь! — крикнул ему вслед Зауэр. — Судьба рейха на кону… Пауль был уже на улице и шагал вдоль здания. В мыслях мелькали картины: Зауэр бежит за ним, окликает, выхватывает пистолет, приказывает остановиться и вывернуть карманы, находит записную книжку… Пауль велел себе успокоиться. Он третий секретарь Английского департамента, среди прочего несущий ответственность за перевод. Если при нем обнаружат копию официального письма британскому премьер-министру, которое в любом случае окажется в Лондоне меньше чем через час, едва ли это сочтут изменой. Он сумеет выкрутиться. Как почти из любой ситуации. По пяти сильно стертым каменным ступенькам Пауль взбежал к входу в английское посольство. Внутреннее пространство большого портика освещалось одиночной тусклой лампочкой. Железные двери были заперты. Он нажал на кнопку и услышал где-то внутри здания звонок. Звук стих. Такая тишина! Даже в стоящем через улицу «Адлоне», самом фешенебельном из больших берлинских отелей, было тихо. Казалось, весь город затаил дыхание. Наконец до Хартманна донеслись звяканье отпираемого засова и щелчок замка. Из-за двери высунулась голова молодого человека. — У меня срочное послание из рейхсканцелярии, которое я должен передать послу или первому секретарю лично в руки, — по-английски сказал Пауль. — Разумеется. Мы вас ждали. Хартманн вошел и поднялся по еще одному пролету ступенек во внушительный вестибюль, высотой в два этажа, с овальной стеклянной крышей. Здание построил в прошлом веке один знаменитый железнодорожный магнат, вскоре после этого разорившийся. До сих пор здесь сохранялась атмосфера крикливой роскоши: не одна, а две лестницы с фарфоровыми балюстрадами вели наверх, огибая две противоположные стены и встречаясь в центре. По левому пролету с легкостью Фреда Астера спускался высокий худощавый мужчина; франтоватую фигуру облекал смокинг с красной гвоздикой в петлице. Он курил сигарету в нефритовом мундштуке. — Добрый вечер! Герр Хартманн, если не ошибаюсь? — Добрый вечер, ваше превосходительство. Он самый. Я доставил ответ фюрера премьер-министру. — Чудесно. Английский посол взял конверт, быстро извлек три машинописные страницы и не сходя с места принялся читать. Глаза его стремительно бегали по строчкам. Продолговатое лицо с обвислыми усами, и без того носившее печать меланхолии, вытянулось еще сильнее. Посол бурчал что-то себе под нос. Закончив, он вздохнул, снова сунул мундштук в зубы и устремил взгляд в небо. Сигарета была ароматная, турецкая. — Статс-секретарь просил обратить ваше особое внимание на заключительное предложение, сэр Невил, — сказал Хартманн. — По его словам, это было нелегко. Хендерсон снова посмотрел на последнюю страницу. — Не велика соломинка, чтобы за нее цепляться, но хотя бы что-то. — Сэр Невил передал письмо своему молодому помощнику. — Переведите и немедленно отправьте телеграфом в Лондон, будьте добры. Шифровать нет необходимости. Он настоял на том, чтобы проводить Хартманна до дверей. Манеры посла были так же безупречны, как его костюм. По слухам, он был любовником югославского принца Павла. Однажды Хендерсон заявился в рейхсканцелярию в малиновом свитере под светло-серым пиджаком; Гитлер, как говорят, несколько недель вспоминал о том случае. О чем думают эти англичане, когда посылают таких людей вести дела с нацистами? На пороге сэр Невил пожал Хартманну руку. — Передайте барону фон Вайцзеккеру, что я ценю его усилия. — Его взгляд устремился вдоль Вильгельмштрассе. — Странно подумать, что к концу недели нас тут может уже не быть. Не могу сказать, что так уж сильно пожалею об этом. Он в последний раз затянулся сигаретой, затем аккуратно зажал ее между большим и указательным пальцем, извлек из мундштука и бросил на мостовую, вызвав фонтанчик оранжевых искр. 5