– Ужасно, – сказала я. – Так жаль человека. – Я тоже жалею его страшно. Сама от себя не ожидала, что буду так убиваться. Когда мне об этом сказали, я рыдала и не могла остановиться. Вроде мы и не были так близко знакомы. Так, иногда болтали вместе, когда бывали в суде. У него во рту вечно была сигарета, вечно он жевал что-нибудь. Не знаю, не могу привыкнуть, что его нет. Почему они не заботятся о своем здоровье, эти мужики? Телефон зазвонил снова, и она опять ушла в разговор. Я попрощалась и пошла к выходу. В сущности, то, что нужно, я узнала. Полицейские не сомневаются в виновности Дэвида Барни. Это ничего не доказывает, но кое о чем говорит. Дойдя до приемной, я решила позвонить оттуда Иде Руфь, чтобы она договорилась о свидании в тюрьме с Кэртисом Макинтайром на сегодня. Вообще-то посещать изолятор можно было только по субботам, с часу до трех, но не представителю Лонни Кингмана. Да, завидная доля официального следователя! Я так долго совалась всюду через черный ход, что никак не могла привыкнуть к новому амплуа. После этого Эмерод выдала мне домашний адрес Морли Шайна. Оказалось, что Морли жил в Колгейте, северном пригороде Санта Терезы. Раньше там были фермерские участки и цитрусовые рощи, теперь их сменило невообразимое нагромождение мотелей, ресторанов, супермаркетов, похоронных контор и жилых домов. Полная безвкусица! Морли и его жена Дороти занимали непритязательный домик на три спальни к югу от Саут-Петерсон, там, где между автомагистралью и горами когда-то и зарождался Колгейт. Судя по внешнему виду, дом строили в пятидесятые годы, когда архитекторы не задумывались об индивидуальном облике жилища. Шале швейцарского типа были или грязновато-коричневые, или синие и такие бездушные, что их не оживляло даже рождественское убранство, – я увидела во дворе у соседей Морли такие рождественские персонажи из пластмассы. Сегодня был вторник. И, хотя Морли умер в воскресенье, было как-то неловко вторгаться в его дом. Но дело есть дело: мне позарез нужны были бумаги Морли. Я постучала в дверь и стала ждать. Морли никогда не был рабом быта, и дом также нес отпечаток небрежности своего хозяина. Краска на нем облупилась от времени и непогоды. У меня возникло смутное ощущение, что когда-то я уже была здесь. Я заранее представляла, что увижу внутри: на кухне треснутую плитку на стенах, отошедший линолеум, в коридоре – ковровую дорожку всю в пятнах, которую уже никто никогда не чистит. Потемневшие окна из алюминия, потемневшая ванна. Прямо на газоне у крыльца стоял "меркюри". Я сразу поняла, что он принадлежал Морли. Наверно, он купил его на какой-нибудь распродаже и собирался ездить до тех пор, пока у машины не отвалятся колеса. На дорожке рядом стоял новенький красный "форд" с рекламой компании, сдающей автомобили в аренду. Вероятно, в доме есть кто-то, приехавший издалека... – Да? – Вышедшая на крыльцо небольшого роста женщина лет шестидесяти на вид была весьма энергичной особой. На ней был халат в цветочек, на ногах шлепанцы. Она не красила свои седые волосы и почти не пользовалась косметикой. Вытирая руки о кухонное полотенце, перекинутое через плечо, она внимательно изучала меня. – Добрый день. Меня зовут Кинси Милхоун. Вы – миссис Шайн? – Нет, я сестра Дороти, Луиза Мендельберг. Мистер Шайн совсем недавно скончался. – Да, я знаю, примите мои соболезнования. Дело в том, что он был занят расследованием одного дела по поручению адвоката Лонни Кингмана. Я сейчас веду это досье. Извините, кажется, я пришла не вовремя. – Когда человек умер, удачного времени не бывает, – сказала она сухо. Сестра Дороти явно была из тех женщин, которые больше заняты по хозяйству, чем организацией похорон. – Я отниму совсем немного времени. Так жаль, что Морли ушел от нас. Он был прекрасный человек и мне очень нравился. Она согласно тряхнула головой. – Я познакомилась с Морли и Дороти в колледже еще во времена Великой депрессии. Мы обе были в него влюблены. Но как же по-дурацки он вел себя все эти годы! Эти вечные сигареты, лишние килограммы, да еще выпивка. В молодости еще можно все это выдержать, но в его возрасте? Нет, тут уж не до шуток. Мы его все время предупреждали, но разве он слушал? Конечно, нет. Если бы вы видели его в это воскресенье! Весь багрово-синий, бедняга. Сердце, да еще этот грипп. Доктор сказал, что у него нарушился водно-солевой баланс, что-то вроде этого. Она снова тряхнула головой, пытаясь сбросить тяжкие воспоминания. – Как Дороти? – Ничего хорошего, поэтому я и примчалась сюда из Фресно, чтобы помочь обоим. Вы знали, что она уже много месяцев больна? – Нет, не знала, – повинилась я. – О, да, очень больна. В июне у нее определили рак желудка. Была операция, а потом химиотерапия. От нее остались кожа да кости. Морли ужасно переживал, а ушел первым. – Вы не знаете, вскрытие будут делать? – Не знаю, что решила Дороти. Он был у врача всего лишь неделю тому назад. Дороти настояла на лечебной диете, и он наконец-то согласился. В таких случаях вскрытие необязательно, но вы же знаете врачей – они своего не упустят. Я так переживаю за Дороти. Я вздохнула в знак сочувствия. Она сделала решительный приглашающий жест. – Ладно, хватит об этом. Я так понимаю, что вам нужно осмотреть его кабинет. Входите и покажите, куда вам надо. Берите, что необходимо, и в случае чего приходите снова. – Спасибо. Я могу оставить список досье, которые заберу. Она замахала руками: – В этом нет необходимости. Мы знаем мистера Кингмана много лет. Я прошла в прихожую. Миновав коридор, мы оказались перед дверью в кабинет. В доме совсем не чувствовалось рождественской атмосферы. Пахло куриным бульоном. – У Морли был еще офис здесь, в Колгейте? – спросила я. – Да, но из-за болезни Дороти он в основном работал дома. Только по утрам ездил туда забрать почту. Вы захотите и туда заглянуть? – Она открыла дверь, и мы оказались в спальне, которую Морли превратил в кабинет, поставив сюда письменный стол и шкаф для бумаг. Ковер на полу был именно такой, каким я его себе представляла. – Да, если я не найду эти досье здесь, вероятно, придется заехать в офис. Я смогу попросить у вас ключ? – Не знаю, где он хранил ключи. Спрошу у Дороти. Боже мой! – всплеснула она руками, оглядевшись. – Неудивительно, что Морли никогда не приглашал к себе людей. В комнате было довольно прохладно и царил такой беспорядок, какой может устроить только мужчина. "Интересно, если бы он знал, что смерть уже за углом, он бы поправил этот перекошенный стол? – подумала я. – Навряд ли". – Я сделаю ксерокопии и верну бумаги на место как можно быстрее. Завтра утром кто-нибудь будет дома? – Завтра у нас что? Среда? Да, наверное, я буду. Если же дверь будет заперта, то обойдите дом и положите папки на шкаф на заднем крыльце. Мы оставляем дверь открытой для женщины, которая приходит убирать, и для медсестры. Сейчас узнаю насчет ключа от офиса Морли. Дороти, вероятно, в курсе. – Спасибо. Женщина вышла, а я прошлась по комнате, пытаясь понять, как Морли работал с бумагами. Вероятно, время от времени он брал себя в руки и приводил кое-что в порядок. На столе валялись папки с надписями "Сделано", "В работе", "Срочно". Были еще две – "Необходимо сделать" и "Текущие дела". Была папка "Особое внимание". Но их содержимое не соответствовало названиям, здесь просто в беспорядке лежали старые бумаги. Луиза вернулась со связкой ключей. – Вам лучше взять все, – посоветовала она. – Бог знает, какой из них от двери его офиса. – Они вам пока не нужны? – Да вроде ни к чему. Занесите их завтра, если не трудно. Вот вам еще пакет, чтобы дотащить все эти бумаги. – Вы уже заказали поминальную службу? – Похороны состоятся в пятницу утром на кладбище Уинингтон-Блейк, здесь, в Колгейте. Не знаю, как перенесет их Дороти. Мы отложили похороны на конец недели, так как должен прилететь брат Морли. Он работает инженером на строительстве в Южной Корее и сможет быть здесь только в четверг. Если он опоздает, мы не сможем ждать. – Я постараюсь прийти, – сказала я. – Будет очень мило с вашей стороны. Морли всегда ценил внимание людей к нему. Разбирайтесь тут с бумагами, а когда закончите, поезжайте к нему в офис или куда нужно. Я должна идти делать укол Дороти. Я еще раз поблагодарила ее. Она торопливо улыбнулась мне в дверях. Следующие полчаса я провела за раскопками бумаг, относящихся к убийству Изабеллы и последовавшему уголовному процессу. Лонни хватил бы удар, если бы он узнал, как Морли ведет дела. В какой-то степени хорошее расследование невозможно без кропотливой бумажной работы. Если этого нет, человек может запросто оказаться в дурацкой ситуации, свидетельствуя в суде. Адвокат ответчика обычно норовит поймать детектива на какой-нибудь неточности. Я аккуратно упаковала папки в пакет, туда же отправился календарь Морли, в котором были отмечены его встречи с людьми. Осмотрев все ящики стола, я убедилась, что никакая бумага не завалилась куда-нибудь в угол. Бросив связку ключей в свою сумочку, я направилась к выходу. В другом конце коридора слышался приглушенный разговор сестер. По пути к выходу я заглянула в гостиную. Здесь стояло старое, потрескавшееся кожаное кресло и столик со следами от бокалов, когда-то стоявших на нем. В небольшом ящике стола было пусто, но я успокоилась, поскольку сделала все, что могла. Следующая остановка была в офисе Морли на одной из узеньких улочек Колгейта. Этот квартал занимали небольшие фирмы из сферы обслуживания – слесарная мастерская, домашний врач, бюро по продаже недвижимости. Вероятно, все они размещались в помещениях бывших квартир. Чтобы попасть в офис Морли, надо было сначала пройти через бывшую гостиную, ставшую парикмахерской. Я решила пройти в офис через черный вход, который для Морли был основным, так как здесь имелась табличка с его именем, но ничего не вышло – ни один ключ из связки не подходил к замку. Я осмотрела окно, но оно также было заперто. Тут я вспомнила, что не могу позволить себе запрещенные приемы: мое дело – собирать документы и свидетельства. О, где ты, время отмычек и взломанных дверей?! Пришлось уподобиться обычному законопослушному гражданину: я обогнула дом и вошла в парикмахерский салон. Окна, украшенные наклейками с рождественскими эльфами и надписями, елка в углу, четыре кресла. В одном женщине делали перманент, парикмахер разделял волосы на пряди и накручивал их на бигуди. Жидкость, которой он при этом пользовался, источала страшное зловоние – что-то вроде тухлых яиц. В другом кресле красотке делали массаж лица, картина была зловещей, поскольку у клиентки слезы лились, не переставая. Тем не менее она без устали щебетала со своей парикмахершей. В третьем кресле делали маникюр. В конце салона имелась дверь, которая, по моим понятиям, должна была вести в офис Морли. Какая-то женщина в углу складывала стопку полотенец. Заметив мое замешательство, она устремилась мне навстречу. На груди у нее была табличка: БЕТТИ. Меня удивила ее голова: воистину, сапожник без сапог. Какой-то мастер-фантаст так поработал над ее волосами (ей было за пятьдесят), что она выглядела устрашающе – бритый затылок и огромный начес на лбу. Женщина потянула носом воздух и поморщилась: – Ну и ну! Людей на Луну отправляют, а перманент с приятным запахом придумать, не могут! Она поправила свободное кресло и окинула меня оценивающим взглядом. – О Боже! Вам срочно надо подстричься. Садитесь. Я огляделась, не понимая, к кому она обращается. – Вы мне говорите? – Да вроде больше некому. – Нет-нет, я зашла по другому делу. Мне нужно попасть в офис Морли Шайна, а с улицы я зайти не смогла. – О, знаете, как это ни печально, но должна сообщить вам, что Морли скончался на днях. – Я знаю. Извините, что не представилась. – Я вынула удостоверение и протянула его женщине. Она долго изучала его, потом нахмурилась, указывая на мою фамилию. – Как вы это произносите? – Кинси. – Нет, фамилию. Оканчивается на "они"? – Нет. Милхоун. – О, Милхоун, – повторила она старательно. – Я подумала, что это звучит, как Милхони – знаете, есть такой сорт мяса к завтраку. – Она повертела в руках мое удостоверение. – Вы, случайно, не из Лос-Анджелеса? – Нет, я местная. Она вновь посмотрела на мои волосы.