–Смирнов, – так же коротко ответил командир взвода, – уже на выходе из боя. Сразу наповал. Даже не пикнул. –Напишешь подробный рапорт. Схему приложишь. Занимайтесь, – глухо произнёс сразу осунувшийся ротный и, ссутулившись, как будто взвалив на себя непосильную ношу, пошёл прочь. И тут из толпы раздался вопль. Какой-то боец рванулся из толпы к машине, вцепился руками в окоченевшее тело и запричитал: –Сёма! Что же ты? Да как же так? Что я тёте Вере скажу? Ты же мне как брат был! Гады! Стрелять их всех! Их давить надо! Всех давить! Что же это, Сёма? Как же ты так не уберёгся? Гады! Стрелять их! Он рванул к ближайшему солдату и попытался сдёрнуть автомат с его плеча. На нём повисло несколько человек, но боец всё старался вырваться. Солдаты отвязали тело и понесли куда-то вглубь лагеря под стенания друга погибшего, который всё рвался то к Сёме, то мстить… Тело погибшего мерно покачивалось в такт шагам, а из-под отогнутого края брезента в небо глядели невидящие глаза молоденького солдатика. Его обескровленное лицо ещё долго стояло перед глазами. Этот случай заставил Николая задуматься над тем, что в ближайшем будущем и ему со своим подразделением, возможно, придётся оказаться в бою. Здесь то он и вспомнил про Сашу Лошака, того самого офицера, с которым на аэродроме его познакомил Ринат. Санька с готовностью согласился быть консультантом. Вдвоём они быстро составили программу подготовки роты к боевым действиям, и Николай стал внедрять её в жизнь. Солдаты тренировались молча, недовольно сверкая глазами, а прапорщики почти открыто роптали, ссылаясь на другие роты, где люди спокойно готовили свои машины и отдыхали в свободное время. Коле и самому не очень улыбалось всё своё свободное время убивать на эту подготовку, но лицо убитого солдата постоянно стояло перед глазами, а впереди был первый рейс через раздираемую кровавой междоусобицей страну, и очень хотелось жить самому и сохранить жизнь своим солдатам. Санька часто забегал в модуль к ребятам и. рассказывая о боях, в которых ему приходилось участвовать, практически передавал им свой опыт. Рассказывал Лошак о зверствах духов. В этих краях жестокость по отношению к врагам исторически являлась вполне нормальным явлениям. Во время первых рассказов Саши, Коле казалась ужасной та ответная жестокость со стороны наших солдат. Однако потом он начинал понимать, что, находя своих друзей истерзанными, со следами жестоких пыток и издевательств, солдаты просто не могли не ожесточиться душой. И эта эфемерная идея урегулирования межнациональной розни уже после первых потерь перерастает в реальное оправдание своей войны с духами: «кровь за кровь». Естественно, Николай совершенно не был готов сейчас идти и резать всех подвернувшихся под руку «духов». Он понимал солдат умом. Но душа всё равно протестовала. –Ничего, – усмехнулся на это Санька, – это до первой потери. Как своего будешь по кускам собирать, так и сердцем поймёшь. Вы, вот, наших спецназовцев за жестокость осуждаете. Не отпирайся, Коля, осуждаешь. Недавно ты такой обличительной речью разразился, мол, не надо уподобляться этим зверям. Так, мол, недолго и самим в зверей превратиться. А вы знаете, что наши спецы чуть ли не в каждом рейде на трупы наших натыкаются. И видят, через какие мучения им приходится пройти перед смертью. Бывает, с рейдов в мешках куски пацанов приносят, чтобы, хоть похоронить по-человечески. Тут озвереешь. Мы ведь тоже, когда часть наша в Баку в осаде была, на лучшее надеялись. Ремни варили от голода, а надеялись. И когда с боем прорывались, стреляли не на поражение, а в воздух, больше для острастки, чтобы под гусеницы не лезли. Только когда по нам огонь открыли, мы в бой вступили. А когда здесь лагерем встали, знаете, сколько атак выдержали! Стольких ребят потеряли, пока не закрепились и пока нас не усилили танками и артиллерией. Самим жрать нечего было, а с местными последним куском хлеба делились. Не понимали тогда, откуда опасность ждать надо. Он тебе в лицо улыбается. А отвернешься – он тебе очередь в спину. У нас на четвёртом блокпосте часовой ночью заснул, так они весь взвод шомполом в ухо… По ночи их головы в лагерь забросали. Меня мои бойцы спрашивают: «Зачем мы здесь? За что воюем?» А я им ответить не могу. Несу что-то про помощь местному населению и долг перед Родиной. Какая к чёрту помощь. Им наша помощь даром не нужна. Мы этому населению землю делить мешаем. А про Родину, это отдельный анекдот. Вы видели, чем нас кормят? Мои бойцы недавно в наряде по столовой стояли. Так вот они мне показали тушу говядины со штампом 1937 года! Вы представляете, сколько раз она в хранилищах замораживалась и размораживалась! Ни вкуса, ни запаха. А махорка – одни палки. Хочешь – кури, хочешь – печку топи. Я про хлеб уже и говорить не хочу. Ребята на блокпостах уже давно сами себе хлеб пекут. Кто кому чего должен: мы Родине, или она нам – это ещё посмотреть надо. Мы здесь не нужны совсем. Все наши потери – бесполезная трата генофонда. Гибнут простые парни, которым ещё семьи создавать и детей производить на свет. А если уж так нужна эта земля нашему СССР, так пусть наших начальничков заменят на толковых командиров и замутят войсковую операцию масштаба республики, а не эти судорожные телодвижения. Ведь нас одной рукой с поводка спускают, другой – на строгий ошейник сажают. Наши начальнички боятся всего, а больше – потерять свои генеральские погоны. Санька затянулся самокруткой и замолчал. –Слушай, Санька, а что это за Магомед такой, про которого все вокруг только и говорят? –А это – всем зверям зверь, – продолжал Санька, мирно прихлёбывая чай, – он откуда-то с севера пришёл со своим отрядом и, в отличие от других, воюет только с нами. Ему до этих междоусобиц дела нет. Мы для него – враг номер один. Ветер уныло завывал в ущелье и стучался в двери старых заброшенных домов, в которых разместился отряд. Магомед устроился на грязной лавке возле стены и невидящими глазами уставился на забитое деревянным щитом окно. Возле печки суетился адъютант, стараясь разжечь сырые дрова и обогреть это выстуженное помещение. Посты на дальних и ближних подступах выставлены. Осталось только ждать, ещё и ещё раз перебирая в уме те доводы, которые он собирался изложить на встрече с полевыми командирами, работающими в этом районе. Именно для встречи с ними он выбрал этот давно покинутый жителями аул. Встреча должна проходить на нейтральной земле, чтобы ни у кого не возникло желание почувствовать себя хозяином положения. Конечно, он чужак здесь, пришлый с севера, а у других не одно поколение похоронено на этой земле. Однако это психологическое преимущество компенсировалось тем, что именно люди Магомеда будут обеспечивать безопасность переговоров. Эту встречу Магомед готовил несколько месяцев и очень рассчитывал на неё. Основная задача убедить полевых командиров выступить против неверных организованно, единым фронтом. Сосредоточить координацию и командование объединённых сил. Естественно, в роли главнокомандующего он видел только себя. Во-первых, он обладал определённым опытом и определёнными знаниями в военном деле. Во-вторых, он приехал с определёнными полномочиями, данными ему в штабе повстанческой армии Азербайджана. В-третьих, только его люди, обладающие необходимой выучкой и строгой дисциплиной, могли составить костяк будущей армии и взять на себя обучение остальных. Меньше всего в действиях Магомеда было личных амбиций. О себе он думал меньше всего. Кто он, чтобы думать о себе? Аллах велик и всё в руках Аллаха. Не зря его назвали именем пророка. Магомед свято верил в то, что он является карающей рукой Аллаха. И карать он должен именно русских. Вся его жизнь – подтверждение этому. Его жизнь.... Сколько ему пришлось вынести от этих гяуров. Ещё в молодости он понял, что не может быть на этой земле места русским. Русские топтали гордость его страны, диктовали ему, как жить, что выращивать, о чем говорить, во что верить. И Магомед решил посвятить себя борьбе за независимость своего народа. Но для этого нужно много знать. Нужно учиться. Русские добровольно власть не отдадут, поэтому нужно учиться воевать. Он выбрал Рязанское воздушно-десантное училище, как элитное. Ему помогло то, что он, как там говорили, национальный кадр, да ещё отец его ветеран Великой Отечественной войны, кавалер многих орденов. До поры до времени высовываться было нельзя. И Магомед упорно постигал военную науку, впитывая в себя всё, что ему давали. По окончании училища упекли его конечно, в дальний горизонт, но земляков среди солдат было много. Все молодые, только что призванные, они сразу столкнулись с грубым обращением и пренебрежительным «чурка». Магомед быстро собрал земляков вокруг себя и осторожно повёл подготовительную работу. И через полгода в части работала подпольная организация. Особый отдел сработал чётко. Его взяли прямо в комнате офицерского общежития и долго мурыжили на допросах, не давая ни спать, ни просто прикрыть глаза. От тех допросов до сих пор осталась память: дергающееся веко на левом глазу и неправильно сросшиеся два пальца на правой руке. Никого он не выдал, но за антисоветскую деятельность загремел в лагеря. В лагерях все началось снова: –Эй, чурка, а ну-ка иди сюда. –Отвали. –Я тебя сейчас научу вежливо разговаривать. Всё настолько просто, настолько по схеме, что и думать не надо. Пол шага назад, пропустить противника на пол корпуса мимо, резким ударом ноги сломать голень, и приложить лицо падающего об свою коленку. Шесть человек двинулись в его сторону. Один из них помахивая перед собой заточкой. –Ну, иди сюда. Я тебе сейчас кишки на кукан намотаю. Левой ногой отбивается заточка и правой с вертушки в челюсть. Так, один потерялся и, кажется, не на один месяц. Ну, всё, хватит играться. Магомед плавно, словно нож в масло, вошёл в толпу и, после серии ударов ногами и руками, учить его уже было не кому. В принципе, в зоне ему жилось неплохо, но зона есть зона. Опять русские виноваты. Кто же ещё? Ничего. Будет ещё время. За всё им отплатит. После зоны Магомеда ждал страшный удар. Мать, не выдержав позора и допросов в КГБ, умерла. Вышел на порог страшно постаревший отец, и проклял его на веки вечные. Проклятые русские. Всё из-за них. Отольётся всё это им кровавыми слезами. Вскоре в Нагорном Карабахе вспыхнул межнациональный конфликт и, почувствовав, что наступает его время, собрал Магомед своих бывших солдат, напали они на воинскую часть, вооружились и ушли в горы. Всем своим бойцам Магомед внушил: враг номер один – русские. За два дня до рейса напряжение возросло до предела. Толик лихорадочно инспектировал машины, насмерть ругаясь с завскладом автозапчастями за каждую форсунку. Николай доводил своих людей до изнеможения на практических занятиях по тактике. Капитан Спивак, командир второй автомобильной роты, с усмешкой наблюдал за тренировками. –И чего ты, старлей, над людьми издеваешься? Дай им хоть нормально отдохнуть перед рейсом. –Да вот именно, что перед рейсом, – горячился Коля, – мы идём в первый рейс. Люди необстрелянные. Да и мы с тобой под огнём ни разу не были. Случись что, нужно будет воевать. А как воевать, если не умеем. Так не долго и людей положить, и самому загнуться. –Да ладно! С нами боевое охранение пойдёт. Это их задача нас из засады вытаскивать. А если что – я солдатам своим объяснил, как действовать. –Да это всё туфта! – горячился уже вечером в модуле Санька, – что такое взвод боевого охранения? Двадцать восемь стволов с открытой местности против неизвестного количества духов на хорошо укреплённой и подготовленной позиции. А вас как минимум девяносто шесть. И если твои бойцы в панике не будут метаться между машин, а откроют более-менее организованный огонь, вы боевому охранению во как поможете. А теперь представь себе первый бой, где человека обычно охватывают животные инстинкты. Всё цивилизованное мигом слетает с человека. Вот тут-то и поможет мышечная память, полученная в результате длительных тренировок. И не слушай никого. Тебе твои солдаты после первого боя спасибо скажут! И вообще, расслабься. Поехали-ка лучше на аэродром. У меня БТР «под парами». Только меня дожидается. –Какой ещё аэродром? –Да наш! Сегодня два грузовых борта с большой земли прилетели. Там сейчас такой базар начался! Закачаешься. –Базар? Ты, по-моему, погнал. –Ты что, не знаешь? Вот темнота. Вот ты сейчас бы водочки вместо спирта макнул бы? А сигарет вместо этой махорки? А где это всё здесь взять? Вот и прилетают добренькие дяди-лётчики с большой земли, которые, разгрузившись, тут же приступают к торговле самым необходимым. Вот где навар, так навар! –Тебе что, водочки захотелось? –Да нет. Вам, мабуте, хорошо. И в ботинках можно ходить. А нам на боевых выходах в ботинках много не находишь. Нога по камню так стучит, за километр слышно. А на сыпучку попадёшь, прямо к «духам» в объятья въедешь. А с борта можно более-менее неплохие кроссовки купить. Милое дело в горах. Жаль только, что больше одного боевого выхода не держатся. Ну, что, поедешь? –Нет. Знаешь, ты сам езжай. У меня ещё здесь работы хватает. Скоро рейс. Санька в спешке дохлебал свой чай и выскочил из модуля. За стеной удалялся топот его ботинок. В модуле сразу же стало одиноко и тоскливо. Письмо домой как-то не писалось. Николай отложил ручку и, вопреки своему правилу не перечитывать написанное, перечитал. Письмо не понравилось. Длинные натянутые фразы, отсутствие чёткой темы. Сплошная фальшь. Письмо безжалостно полетело в «буржуйку». Коля наблюдал, как пламя, словно с опаской, хватануло бумагу по краям. Затем смелея прорвалось по центру и, вконец обнаглев, жадно пожрало письмо. Секунда, и только кусочек пепла напоминал о том, что здесь когда-то горели чьи-то мысли. Пришёл Толян. –Толик, ты не боишься? –Боя то? Ещё как боюсь. А прикинь, если мы с тобой облажаемся. –И не говори. Я этого больше смерти боюсь. Позору то сколько. Да и пацанов тогда положат уйма. –Это почему? –У нас в гарнизоне солдат с автоматом с караула сбежал. Нас на прочёсывание отправили. Все с оружием, как положено. Развернулись в цепь и идём. Время прошло, я оглянулся, а солдаты за моей спиной в кучку сбились, как бараны. Я им объясняю, что нужно рассредоточиться, чтобы одной очередью всех не срезало. Они головой кивают, а только отвернулся – они опять за спиной в кучу. Тогда я и понял древнюю пословицу о том. что лучше лев во главе стада баранов, чем баран во главе стаи львов. –Это ты к чему. –Да к тому я, Толик, что солдат только когда спокойно такой борзый и самостоятельный. А в случае опасности он что баран. Ему вожак нужен. Он тогда на офицера как на бога смотрит. И наша задача в ближайшем бою не обделаться, а постараться соответствовать. Разговор дальше не клеился. Каждый прекрасно понимал, что через два дня предстоит первый рейс по военным дорогам. Чем он закончится – одному богу известно. Легли спать, но сон не шёл. Первый рейс и, возможно, первый бой. Как они поведут себя в этом бою? Что предстоит им испытать? Чем закончится этот бой? Вопросы, вопросы, вопросы… Последние дни, как во сне. Автоматически выполняется всё, что необходимо сделать, а в нутрии, словно тугой комок, не дающий разогнуться и полной грудью вдохнуть свежего морозного воздуха. Что там впереди? Кто ответит? –Вот такая у нас оперативная обстановка на сегодняшний день, – Батя хлопнул ладонью по столу, как бы придавая своим словам больше весомости. Вокруг стола сидели командиры рот, что-то отмечая на своих картах, – участки, взяты под контроль, однако двигаемся мы очень медленно. Ещё, звонили разведчики. Говорят, что на нашем участке Магомед развил нешуточную активность. Хочет под своим началом всех полевых командиров объединить. –Этого нам только не хватало! – вскинулся капитан Прошин, начальник штаба, – нам от него одного хлопот полон рот, а если они все объединятся, тогда вообще свистопляска начнётся. –А что наши доблестные командиры рот делают? Вы там в поисках пикники устраиваете, что ли? Эмиссары Магомеда чуть ли не у вас по головам ходят. Вы представляете, сколько времени ему потребовалось, чтобы уговорить всех полевых командиров на встречу! И где она, по-вашему состоится? –А почему мы говорим о какой-то встрече? – поднялся командир второй роты, – где вероятность, что ему удалось их всех уговорить? Полевые командиры – люди недоверчивые. –Встреча будет. Это точные данные, и мы должны исходить из этого. Мне нужна точная информация. И лучше будет, если она попадёт мне на стол от вас. Другого такого щелчка по носу от разведчиков я не вынесу. Всех вас в мабуту отправлю. Вон, у нас автобат сформировали. Все туда пойдёте гайки крутить. И ещё. Магомед Магомедом, а про других тоже не забывайте. Вопросы ко мне? Нет вопросов? Тогда все свободны. Офицеры встали из-за стола и, негромко переговариваясь, потянулись к выходу. Комбат смотрел на ротных, столпившихся у двери, и думал. Не слишком ли много взвалил он на свои плечи в свои тридцать шесть лет? Командовал бы простым воздушно-десантным батальоном, делал бы то, что приказывают, разумно бы рисковал жизнью, но отвечал бы только за своих подчинённых. А сейчас он – одна надежда этой сводной дивизии, спешно созданной на базе мотострелкового полка. Только его батальон может противостоять хитрости, изворотливости и жестокости этих банд. Особенно банде Магомеда. Каждая засада, каждая находка растерзанных пленных солдат ложится на совести бати тяжёлым камнем. Однако в него верят. От него ждут действий. И вновь он садится за карту района и приступает к затянувшейся шахматной партии, где вместо фигур люди, а соперников у него несколько. Батя глянул на карту. Кое-что они сделать сумели. Оседлали несколько ключевых перевалов, взяли под контроль некоторые участки, сковав этим передвижения «духов». Практически, они оттеснили банды выше в горы. Но кордон ещё недостаточно плотный. Духи мелкими партиями просачиваются в долину и успевают организовывать засады, уничтожать колонны и нападать на блокпосты. Работы впереди много. Тем более, что наступает зима. К самым холодам необходимо блокировать духов в горах. Там, без еды и пополнения они долго не продержатся. Это его ребята выбивают банды с насиженных мест. Это они занимают перевалы и устраивают шорох в тылу у духов, не давая им нагуливать жир. Потом уже на подготовленные места садится пехота. Уже потом мотострелки оборудуют на основных направлениях неприступные укрепления и устанавливают минные поля. Но основная черновая работа ложится на его бойцов. Он всегда гордился своим детищем – батальоном спецназа. Он из простых увальней сделал героев. Да-да, именно героев. Каждый из них не раз побывал в бою, когда на одного бойца приходилось по три-четыре духа. И выходили победителями. Эти восемнадцати– девятнадцати летние пацаны вступали в единоборство с тридцати-сорока летними здоровыми мужиками, имеющими достаточно большой опыт боевых действий, нередко ходили в рукопашную и уже успели обрасти легендами. Это о них рассказывали были и небылицы в курилках лагеря, да и не только этого лагеря. Однако не только успехи боевых операций волновали комбата. Он ждал бойцов с каждого боевого выхода, уже на дальних блокпостах спрашивая по рации: нет ли среди них раненных или убитых. И каждое ранение было его ранением, каждая смерть была его смертью, и не могло быть иначе. -Магомед, зачем ты организовал встречу здесь, в этом заброшенном ауле? – произнёс рыжебородый Муса, поправляя гранату на щегольском разгрузжилете натовского образца, –разве ты не знаешь, что в наших краях все дела начинаются с дастархана? Ты чужой в этих краях, но ты наш единоверец. Если тебе негде нас встретить, мы бы могли собраться в каком-либо нашем ауле. По крайней мере, можно было бы рассчитывать на шашлык из молодого барашка. Магомед обвёл тяжёлым взглядом собравшихся полевых командиров, кружком рассевшихся на грязной кошме и брезгливо поморщился. –Я воин, а не политик и не привык устраивать пышные приёмы. Мы собрались здесь по делу, а барашков ваших вы и без меня съедите в своих аулах. Восемь пар глаз смотрели на Магомеда. Муса озадаченно ковырял ногтем кошму. Джаба запустил руки в свою редкую бородёнку, а Мамед нервно щипал усы. –Что ты хочешь? –Во имя Аллаха великого и милостивого ведём мы с вами эту войну с неверными. Однако наша борьба могла бы быть более успешной. Что вы делаете? Священную цель вы разменяли на простой разбой. Вы ведёте себя как обычные мешочники! У нас должен быть один враг – русские. –Ты сильно перегибаешь, брат, – возразил Али, рябой мощный сорокалетний мужчина с лопатообразнай бородой, – мы ведём войну за свою землю, которую у нас хотят отобрать армяне. Вот наш кровный враг. А русские просто мешают нам закончить уже начатое. Если бы не они, давно бы уже ни одного армянина не было бы на земле наших предков. И почему это мы не можем поживиться за счёт армян – наших кровных врагов? –Да как вы не понимаете, что армяне – только следствие. А причина в русских. Это они поработили наш народ. Это они дали возможность селиться армянам на вашей земле. Вот он, корень зла. А вы распыляетесь на дешёвые налёты на армянские сёла и мелкие пакости вроде бездарных засад, да ещё между собой цепляетесь за зоны влияния. –Ну, допустим, ты прав и русские – корень всех наших бед, – вмешался Джаба, – Но как ты представляешь себе войну против регулярной армии? Я слыхал, что ты с севера пришёл сюда раны зализывать именно после столкновения с русскими. Сколько человек ты сохранил из отряда, Магомед? –Да, я тогда потерпел поражение. Но почему? Потому, что там мы действовали каждый сам по себе. Точно так же, как и здесь. Нас и перебили поодиночке. Я не хочу опять наступать на одни и те же грабли. Аллах велик, и во имя аллаха я предлагаю вам объединиться под единым командованием и впредь координировать наши действия. Перед тем, как прийти сюда, я был в Баку в штабе повстанческой армии. Там серьёзно обеспокоены разобщённостью сил на всём театре военных действий. Я привёз оттуда полномочия по созданию южного фронта борьбы с неверными. –То есть ты уже назначил себя командующим над всеми нами? – у Мусы вспыхнули глаза над тонким орлиным носом, и он сразу стал похож на коршуна, – а с чего ты решил, что мы решим тебе подчиниться? –У меня есть связь со штабом в Баку, я умею воевать лучше вас, мои люди прошли войсковую подготовку и половина из них бывшие десантники. Чем не причины для того, чтобы возглавить сопротивление? –Ты, чужак, посмел сказать, что воюешь лучше, чем я? – вскинулся до поры молчавший Рахмун, – да я практически не несу потерь на протяжении уже полутора лет! А ты свой отряд ещё на севере растерял. У Магомеда потемнело в глазах от такого удара. Это был, как говорят в спорте, запрещённый приём, ведь Магомед и сам тяжело переживал утрату своего отряда. Такого костяка ему больше не собрать. –Ты людей не теряешь, потому, что ещё ни одного стоящего боя не провёл. Только и знаешь, что по кустам отсиживаться да на мирных армяшек нападать! –Меня ещё никто трусом не называл. О своих словах ты ещё пожалеешь, – прошипел в лицо Магомеду Рахмун и выскочил за дверь. Мгновение спустя цокот копыт возвестил о том, что Рахмун покинул аул. В хижине повисла тяжёлая тишина, которую, наконец, прервал Муса. –Ты зря Рахмуна обидел. Он самый уважаемый в нашем краю. Ты чужой, а к нам пришёл со своими порядками. Если так будет продолжаться дальше, лучше уходи назад. –Да как вы не поймёте, что наша сила в организованности. Мы должны действовать как отлаженное воинское соединение. Только так мы добьёмся своей цели. А вы со своими междоусобицами только губите себя. –А почему мы должны тебе верить, Магомед? – вдруг подал голос Икрам, бывший начальник районной милиции. – Обычаев наших ты не соблюдаешь, уважаемых людей в грош не ставишь, лезешь в великие командиры. Говоришь, полномочия у тебя от штаба? Я слышал, что этот штаб на одной улице с командованием Закавказским военным округом находится. Чуть ли не через дорогу. Где вероятность, что это не подстава? –Вы мне не верите? – изумился Магомед, – я жизнь свою на борьбу против гяуров положил, а вы мне не верите! Магомед задохнулся от злости, подбирая слова, и тут в дали раздались беспорядочные автоматные выстрелы и далёкие разрывы гранат. Все застыли, и в полной тишине из рации Магомеда донесся доклад дальнего дозора.