Она вложила пальчики в его ладонь и поднялась со стула. По телу детектива промчалась волна тепла и возбуждения. Он чувствовал шелк ее кожи, смотрел в ее темные манящие глаза, на непослушные завитки волос, на мягкие приоткрытые губы, потемневшие от вина. — Ален, рыба в холодильнике, — вырвал детектива из приятного тумана подтрунивающий голос отца. Расмус отпустил ее руку, хмуро покосился на отца и направился к холодильнику. Иллая хихикнула, и на ее щеках вспыхнул румянец. Они вышли во двор, на поля уже опустилась мягкая ночь, в небе зажигались звезды. — Надеюсь, он не утомил тебя? — Нет, он очень обаятельный и милый. Расмус рассмеялся и прошептал, почти прижавшись к ее уху: — Только ему это не говори. Она чуть отодвинулась и глубоко вдохнула. Он растерянно посмотрел на нее, а потом переключил внимание на рыбу и мангал. — А что это за постройки? — спросила Иллая, прерывая повисшую тишину. — Это теплицы. А там, — Расмус показал направо, — тот самый сарай, который мы ремонтируем. Чувствуешь запах краски? — Немного есть. — Это мы сегодня облагораживали фасад. Я весь измазался, а эта краска еще и очень плохо оттирается. — Он продемонстрировал свои руки. Девушка взяла одну ладонь и внимательно осмотрела. — Все в порядке, краски почти нет. — Она мягко сжала его руку. — Как дела с расследованием? Он тяжело вздохнул. — Глухо? — Наоборот. Узнали много нового, даже есть подозреваемые. — Это же отлично, — воскликнула Иллая. — Почему же ты не рад? Он нахмурился, опустил плечи, на лице отразилась злость, смешанная с тоской. — Это касается Милли. — Милли? — удивилась она. — Не думаешь ли ты, что Милли замешана в убийстве? Этого не может быть! Ей всего тринадцать, и она очень хорошая девочка. — Нет, нет, — прервал ее Ален. — Мы не думаем, что Милли замешана в преступлении. Но мы узнали кое-что… В общем, я собираюсь в понедельник заехать в приют и поговорить с девочкой. — Это плохая идея, детектив Расмус. Он заметил резкий переход в интонации, жесткие ноты в ее голосе, то, как она к нему обратилась. Иллая отпустила его ладонь и сложила руки на груди. Ему показалось, что ей стало холодно, хотя они стояли перед пышущим жаром мангалом. — Давай не сегодня, Иллая. Не будем о работе. Я хотел поговорить с тобой, но сначала поужинаем. Иди в дом, помоги отцу накрыть на стол. А то готовить он умеет, а вот раскладывать приборы совсем не мастак. Девушка кивнула, внимательно посмотрела на него и быстрыми шагами направилась в дом. За ужином он чувствовал ее напряжение, она улыбалась, но не открыто и не так, как ему хотелось бы. Она ела спагетти, рыбу и салат, но он видел, что она делала это через силу, и удовольствие на ее лице было притворным. После ужина Март накинул ей на плечи плед, налил смородинового ликера и отправил на веранду к мангалу. — Милая, начинай, мы сейчас к тебе присоединимся. Поверь, это самое приятное на ферме, сидеть завернутой в плед и попивать смородиновый ликер. Она кивнула, вышла на веранду, устроилась в большом плетеном кресле, поджав под себя ноги. — Что произошло, Ален, что ты там ей наговорил, а? — О чем ты? — Да на ней лица нет, после того как она вернулась с улицы. Не смей обижать эту девушку. Она и так осталась без родителей. Ей нужен человек, который о ней позаботится, — если ты этого еще не понял. — Я и не обижал, просто ляпнул кое-что. — Ален замер. — Что? Что ты сказал про ее родителей? Откуда ты знаешь? — Она сказала, что ее родители давно погибли. Это я, как дурак, спросил, чем они занимаются. Представляешь, как я мог ее обидеть. Почему ты этого не знал? Ты же, черт побери, детектив. Ты хоть что-то о ней знаешь? Интересуешься ее жизнью? Или, как обычно, думаешь только о себе и своей работе? — Вот такой я детектив, мужчина и сын. Ален чертыхнулся и пошел в туалет. Хотелось смыть с себя напряжение. Иллая, его отец, Агнес. Они все правы. Он погряз в работе, утонул в этом зыбком, протухшем болоте преступлений. Впервые ему по-настоящему понравилась девушка, но он даже не удосужился ничего о ней узнать. Не спросил, чем она увлекается, что предпочитает, есть ли у нее семья или она совсем одна в этом мире. Плеснув несколько раз себе в лицо прохладной водой, Ален вернулся на кухню. Отец убирал остатки пиршества со стола. — Иди к ней и загладь свою вину, исправь все, что натворил. Такую, как она, еще поискать. А ты… — Отец тяжело выдохнул. — Я не хочу, чтобы ты на пенсии остался один. Я не вечный, мое время тоже придет. А у тебя ни семьи, ни детей. Ни одного человека, которому ты небезразличен, который бы заботился о тебе. А на работе они отправят тебя на пенсию и забудут в тот же день. Март всучил Алену плед, рюмку с ликером и подтолкнул к двери. — Я тут сам все уберу. И не возвращайся, пока все не исправишь, — добавил он и похлопал его по плечу. Ален накинул плед и вышел во двор. Пододвинул второе кресло к Иллае, которая смотрела на поле, затянутое мглой, сел рядом и взял ее руку. Она чуть дернулась, но руку вынимать не стала. — Мне здесь нравится. Чувство ностальгии, — произнесла она мягко, уже без напряжения и сухости в голосе. — Тогда почему ты не живешь в пригороде, в доме? — В таком доме нужно жить семьей. У меня осталась только сестра, но она живет далеко и перебираться ко мне не намерена. А раньше мы любили с ней смотреть на звезды. — Познакомишь нас? Я бы очень хотел с ней познакомиться. Она еще раз посмотрела на звезды и сказала: — Да, когда-нибудь я вас обязательно познакомлю. — Отлично, я могу надеть костюм. Она посмотрела на него и мягко улыбнулась: — Мне и так нравится. Он расплылся в улыбке. — Ты первая женщина, которой я нравлюсь в футболке, потрепанных джинсах и с краской на руках. — Это добавляет тебе шарма, — усмехнулась она. — Вот это признание. — Здесь ты выглядишь собой, истинным собой. Здесь ты — Ален, сын Марта, который красит сарай и жарит рыбу на гриле. А в костюме ты — детектив Расмус, расследующий убийства. — Иллая пожала плечами. Они сидели, глядя на спящие поля, и слушали потрескивание углей в мангале. Ален, ничего не говоря, нежно сжимал ее руку, а Иллая наслаждалась простором и свободой этого места. Глава 20 На отшибе Время шло своим чередом. Пролетело еще три года, а за ними еще три. Сестра стала скованной, зажатой и почти не разговаривала. Она по-прежнему брала меня за руку, и мы бродили по лесу, слушали скрип деревьев, шум ветра, пение птиц, шорох трав и жужжание насекомых. На свалку ходили только при крайней необходимости, еду приносили из школы, одежду мать доставала на барахолках и в благотворительной организации нашего округа. Осенью мне стукнуло тринадцать, и мой мир разбился вдребезги. Твердую почву, на которой мы с сестрой стояли, прорезали огромные бездонные трещины. Как нам удалось не упасть в них, я и сейчас не знаю. А может, не получилось, может, нас давно заполнила черная бездна. Наши тела менялись, мысли накалялись, мне хотелось выплыть на поверхность, а сестре — погрузиться на дно. — Ну скажи, что со мной? — Ты взрослеешь, — отвечала она, поджимая губы. — Но другие так не взрослеют. — На то они и другие, — убеждала меня Си, при этом ее глаза блестели от едва сдерживаемых слез.