Первым подбираюсь к проходу; забор между домом и сараем (баней?) выломан: кто-то, видать, унёс на растопку. А ведь чуйка меня не подвела: с улицы лаз прикрывает ещё одна пристройка. Подав знак своим, прохожу вперёд, к углу дома. Осторожно высовываюсь: вроде пусто. Нашариваю правой рукой командирский наган, перехватив винтовку левой; самовзводный револьвер с семью патронами в барабане сподручней в ближнем бою. Судя по крепкому запаху навоза, устойчивому в пропитанном сгоревшей взрывчаткой воздухе, сарайчик напротив был совсем недавно пристанищем для коз или свиней — для коровника маловат. Ну и шут с ним, главное, что он закрывает нас от врага. — За мной! Обе хозяйские пристройки связывает нить забора. Правда, сейчас в ней зияют два широких прохода, пробитых, видимо, немцами. Стоит попробовать ими воспользоваться; в противном случае мы окажемся прямо напротив дома, занятого врагом. Бегом проскочив участок между сараями, прижимаемся к разбитому забору. Осторожно выглядываю в пролом: ещё один смежный соседский двор. Во время нашей атаки немцы не вели огонь из располагающейся в нём избушки; видимо, посчитали её чахлые стенки ненадёжным укрытием от пуль. Что же, стоит рискнуть продвинуться вперёд. Хозяева этого дома были людьми небогатыми: с улицы двор отгораживает лишь плетёная изгородь в половину человеческого роста; приходится ползти к ней гусиным шагом. В отличие от соседского двора, изгородь, как ни странно, уцелела. Приходится аккуратно приоткрыть дверцу, чтобы ещё раз осмотреть улицу. Фрицы ведут огонь не из каждого дома, выбирая в качестве опорных пунктов наиболее крепкие строения. Тот, что я намечаю в качестве цели, располагается метрах в тридцати справа на противоположной стороне. Занятый врагом крепкий пятистенок находится в 50 метрах слева и не имеет боковых окон; фрицы огонь ведут из него только фронтально. Ну что, стоит рискнуть! — Ребята, видите палисад перед хатой напротив? Бегом до него, укроемся. Второй рывок вдоль улицы до смежного с нашим дома, там забор всего ничего. Дальше двором немцам в тыл. Готовы? — Да! — Двойка Щуров, Морев, в прикрытие! И цельтесь нормально, косоглазые! Парни, вы со мной! Вперёд! Разделяющие нас с палисадом десяток метров мы пролетаем за пару ударов сердца. Но подбегая к проходу, я замечаю поднимающуюся с земли фигуру в форме серого цвета. — Твою ж…. Счёт идёт на мгновения. Вскидываю руку с зажатой в ней наганом, трижды бешено рву за спуск. С пяти метров попал только третьим патроном. Немец успевает вскинуть винтовку, но опрокидывается назад, поймав пулю в грудь. Оставшийся на корточках справа стреляет; сзади раздаётся приглушённый вскрик — и тут же ответный выстрел родной трёхлинейки. Держась за рану в животе, вдвое складывается ещё один противник. Ближний ко мне фриц встаёт; уже не успевая перезарядить карабин, он в отчаянном выпаде ищет штык-ножом мой живот. Но с двух метров я не промахиваюсь и первым выстрелом револьвера. Уцелевший Зайцев бросается вперёд, к развернувшемуся в нашу сторону пулемёту. Он закрывает его своим телом прежде, чем ударила очередь, отбросившая бойца назад. В последний миг я падаю на колени, пропускаю пули над головой и дважды стреляю. На третий слышу лишь глухой щелчок: барабан нагана пуст! Оба патрона я отправил в первого номера расчёта. Пулемёт замолчал, но последний немец схватился за висящую на поясе кобуру. Был бы в ней самовзводный наган, и мне бы пришёл конец. Но пока фриц возится с затвором пистолета, я вскакиваю на ноги и, перехватив винтовку, бросаюсь к врагу. Ударивший вблизи выстрел лишь царапает кожу на лице — и тут же четырёхгранный штык входит в живот фрица. Я уцелел чудом, в то время как оба мои товарища погибли. Но мы уничтожили замаскированный пулемётный расчёт, что удержал бы атаку красноармейцев огнём вдоль улицы; если бы не мы, немцы смогли бы ударить нашим во фланг во время атаки. Короткая схватка обратила на себя внимание противника, но немцы вступили в перестрелку с оставшимся прикрытием. Заслышав стрельбу, активизировались и Кириллов с Вавиловым, я определил это по частым выстрелам с их позиции. Откуда-то из-за села по полю вновь ударили миномёты. Этак немцы остановят подкрепление… Беру в руки пулемёт. Мощная штука, да только я им не владею, а разбираться с системой подачи тех же лент слишком долго, времени нет. Заткнув за пояс тройку немецких «колотушек» и трофейный пистолет, осторожно подаюсь вперёд. Сухие ветки фруктовых деревьев палисада — не слишком надёжная маскировка, но противник пока сконцентрировался на уцелевших стрелках моего взвода. Ну что, ещё один рывок, как и намечалось? И так часто бьющееся сердце ускоряется до такой степени, что я слышу его стук в ушах. Вены на висках налились кровью так, словно готовы прорваться. Надо решаться. Не придумав ничего умнее, как вскочить в полный рост, бросаюсь к намеченной цели. Враг не может достать меня из дома: боковых окон нет, а высунуться с фасада немцам не даёт отчаянный огонь моих стрелков. Ребята ведь ради меня рискуют жизнями… Вот и забор из берёзовых сучьев. Ещё мгновение — и я его перескочу. Из-за угла дома выскакивают двое фрицев, вооружённых карабинами. Один тут же вскидывает свой маузер; рывком бросаюсь в сторону. Удар пули в вещмешок лишь подстёгивает меня; одним прыжком перемахиваю через невысокую ограду, одновременно выстрелив в сторону врага. Попасть я не имел никаких шансов, но мой выстрел сбил прицел второго противника: его пуля прошла рядом. Ближний ко мне стрелок споро передёргивает затвор карабина, досылая патрон в ствол, но я одним броском перекрываю разделяющие нас метры. Фриц на мгновение закрыл меня от камрада; прежде чем он успел нажать на спуск, я с силой ударил по карабину стволом «мосинки», сбивая его вниз. Выстрел ударил в землю. Рывок винтовки на себя, и тут же короткий выпад в живот противника; «четырёхгранник» вошёл в человеческую плоть, словно в масло. Я несколько опешил от того, с какой лёгкостью убил человека в ближнем бою. Но штыковому бою меня учили добросовестно; я не провалился в удар, потеряв застрявшую винтовку в плоти врага. Прыгаю на колени, пропуская над головой выстрел второго противника, и с лёгкостью выхватываю из чужого тела «четырёхгранник». Крепкий немец бросился на меня, выставив вперёд узкий клинок штык-ножа. Фрицев крепко готовят: удар получился очень тяжелым. Но я успеваю принять его на ствол и, зацепив карабин шейкой крепления штыка, вырываю маузер из рук противника. Сложный, практически фехтовальный приём, что редко получался на учениях, сейчас сработал, словно был отточен до совершенства. Мгновение удивления, смешанного с ужасом на лице врага, — и винтовка по мушку уходит в его живот. …Ноги и руки трясутся так, словно я крепко выпил. Хотя на личном опыте я не знаю, каково это — быть пьяным. Зато теперь знаю, каково выжить в ближнем бою, когда шансов вчетверо меньше, чем у врага. Однако времени прийти в себя и полностью справиться с внезапно накатившим приступом слабости у меня нет. Трясущимися крупной дрожью руками пытаюсь вырвать винтовку из пробитого живота немца; не получается. Тогда я отпускаю её и достаю из-за пояса трофейный пистолет, а в левой стискиваю последнюю уцелевшую самоделку-лимонку. Счёт идёт на мгновения. Прохожу через калитку во двор, из которого выскочили немцы, прижимаюсь к торцу очередного сарая. Выстрелы стучат совсем рядом, отчётливо слышна короткая ругань на немецком. Языка я не знаю, но то, что они именно бранятся, понимаю как-то сразу. Выглядываю за угол. Двое немцев ведут огонь из карабинов, прикрываясь изгородью, дверь в дом открыта. Пора. Ощущение времени вдруг теряется. В каждую секунду помещается как будто бесконечное количество времени; я вижу всё предельно отчётливо, может, так, как никогда раньше не видел… Выскакиваю за угол. Первому стрелку пуля летит в спину. Фриц, выгнувшись, валится назад. Второй, в беззвучном крике раззявив рот, поворачивается ко мне. Невероятно, просто мучительно медленно. Не успевает. Одна пуля в живот, вторая — прямёхонько в лоб. И откуда такая точность? Поворачиваюсь к расположенному с торца входу в дом. В проёме появляется немец; дважды тяну за спуск. Противник пропадает. Бегу к двери, дёргая чеку из гранаты. Боком врезаюсь в деревянную стенку и закидываю в раскрытый проём самоделку. Мгновение спустя туда же бросаю «колотушку». Два глухих взрыва ухают с перерывом в три секунды. Раскручиваю колпачок второй «колотушки» и дёргаю за выпавший шарик, оборвав нить. Из раскрытой ручки повалил дым — загорелся запал гранаты. На этот раз я на мгновение высовываюсь в проём, чтобы посмотреть, куда бросить «колотушку». Ещё через секунду она летит вглубь дома. Взрыв следует через пять секунд. Покрепче сжав пистолет в запотевшей руке (сколько там патронов-то осталось? два, три?), врываюсь в дом. У фронтальных окон лежат трое фрицев. Эти не шевелятся. Прислонившись к стенке, выглядываю в соседнюю комнату. Вспышка пламени от глиняной печи — и веер свинцовых пуль с силой бьют по дереву, за которым я укрылся. Выхватываю последнюю гранату. Но трясущиеся руки никак не могут совладать с ручкой. Из комнаты раздаются быстрые шаги. Бросаю гранату внутрь и рывком смещаюсь по стенке влево. Фриц вылетает из проёма. Дважды жму на спуск, но вспышка пламени ослепляет меня; тяжёлый удар в грудь опрокидывает к стенке. …— Ромка, держись! Давай братец, не засыпай! Такие родные сейчас сослуживцы безжалостно ворошат меня, бинтуя грудь. Каждое их касание приносит невыносимую боль; пытаюсь поглубже вздохнуть — и тут же из раскрытого рта вылетает сгусток крови. Только теперь я слышу, с каким хрипом дышу, как в груди что-то булькает при каждом вздохе. Отбегался… С трудом разомкнув губы, всё-таки спрашиваю: — Как мы? — Бьёмся, но немцев крепко потеснили! Ты молодец, на нашем участке уже до следующей улицы дошли, возьмём Олыпанец! Ты только держись, командир… Район Аргамаченской слободы (северо-восточная часть г. Ельца). Лейтенант Владислав Велик, командир взвода 496-го стрелкового полка. Зараза! И что ротный отказался от моего плана?! «Очередная авантюра»! Да, два дня назад я потерял целое отделение из-за рискованной идеи Аникеева. Но ведь ребята действительно смогли заткнуть пулемётчика на колокольне, батальон на время потеснил фрицев. А скольких бойцов мы потеряли в непродуманных контратаках и толком не спланированном отступлении, больше похожем на бегство? Теперь снова атаковать в лоб надёжно закрепившегося врага. А ведь фрицы уже наверняка наметили сектора обстрела, подготовили пулемётные гнёзда, подтянули артиллерию. Да и под ноги стоит смотреть внимательно: просевший или взрытый в отдельных местах снег может означать наличие мин. Мой план был прост, а потому имел серьёзный шанс на успех: сделать самодельные маскхалаты, в сумерках подползти как можно ближе к фрицам, желательно на дистанцию метания гранат, и начать общую атаку на рассвете. Тогда выдвинувшиеся вперёд бойцы смогли бы забросать гранатами огневые точки противника, а наступление основных сил не позволило бы немцам уничтожить горстку смельчаков. Конечно, для выполнения подобной задачи лучше бы подошли разведчики, но и мои бойцы кое на что способны. Я предложил свой взвод и при этом ни на секунду не задумывался остаться в стороне. И хотя определённый риск имеется (те же мины, на которые в темноте гораздо легче наткнуться, бдящие немецкие пулемётчики, смертельная близость врага, что наверняка попробует подавить гранатомётчиков всеми доступными средствами), но он соизмерим с потерями в лобовой атаке. Зато полк в случае успеха понёс бы гораздо меньшие потери. Однако ротный просто отмахнулся от моего предложения. Впрочем, я уверен, что ему не план мой не понравился, а перспектива разговора с комбатом и даже, возможно, с комполка, на тему переноса времени начала атаки. Нет, ну а что, 10 часов — самое то. Как раз немцы выспятся и позавтракают тушёной с горохом свининой… Прыгать же через голову непосредственного командира, который и так подозревает меня в подсиживании, я посчитал перебором. Да и не добился бы ровным счётом ничего, никто из старших командиров не поддержал бы инициативу простого взводного. Так что придётся по старинке, в рост под пулями, при свете дня… 24 человека. Это считая вместе со мной — вот и весь взвод. Зато бойцы уже обстрелянные, и что важно — они сражались за город, а значит, неплохо ориентируется на местности. …Как и ожидалось, начавшуюся атаку немцы встретили свинцовым ливнем пулемётного огня. Правда, в начале нас неплохо поддержала приданная батарея противотанковых пушек, чрезвычайно метко содящая по расчётам противника. Но фрицы засуетились, ответили уже своей артиллерией, добавили из миномётов. «Боги войны» вступили в контрбатарейную борьбу, пока «царица полей» поглубже вжалась в снег. Однако долго это продолжаться не может. Фрицевские миномётчики очень быстро нащупали нашу батарею, и «огурцы» начали рваться уже совсем рядом с расчётами противотанковых орудий. Ещё немного, и мы останемся без прикрытия, и тогда уже и миномёты, и пушки врага ударят по пехоте. — Самойлов! Заставь уже людей стрелять! Серова сюда гони! Игнатов, Васюк, готовьтесь! Сейчас поползём в обход! Примерно представляя, как будет развиваться бой, я принял кое-какие меры. Может, мешать личный состав отделений было и не самым верным решением, но, на мой взгляд, единственным правильным. На Серёжку Самойлова, сержанта, замком-взвода, я повесил молодняк и наименее активных бойцов. Эти хоть с места немного постреляют, и то польза.