— Так найдите приличную женщину. Это я мучился, пока Лену не встретил. Вам-то проще будет — известный человек… Иван Андреевич задумался, потом сделал еще один глоток. — Так мне и искать не надо. В прошлом ноябре, когда Ниночка Лосева проводила в нашем ДК мой творческий вечер, я познакомился там с прекрасной женщиной… Разговорились, обменялись электронными адресами… Теперь переписываемся. Ей сорок лет, она — вдова. Муж погиб, а я был любимым его писателем, он и в военное училище пошел, потому что прочитал мой роман об афганской войне. Теперь ее сын на втором курсе того же училища. У нее дома все мои книги, причем в разных изданиях и сериях. У нее дома, наверное, целый шкаф моих книг, я так думаю. А тогда после знакомства мы поговорили до глубокого вечера у меня тут, а потом я ее домой отвез. — Не встречались с ней после? — Сходили в Русский музей, посмотрели выставку картин Верещагина. Как оказалось, это любимый художник и ее тоже. Я, конечно, удивил ее, когда рассказал, что брат Василия Васильевича тоже был очень талантливым человеком и память о себе оставил неменьшую: ведь именно он создал лучшее в мире сливочное масло, которое получило золотую медаль на парижской выставке. Масло признали эталонным, и в России оно продавалось под названием «Парижское». Но потом, когда большевики пришли к власти, они зачем-то переименовали это масло в «Вологодское», так как Верещагины были из Вологодской губернии и там же это масло производилось. Большевики зачем-то все решили переименовать: пиво «Венское» назвали «Жигулевским», «Немецкая» колбаса стала «Докторской», «Любимые духи императрицы» сделались «Красной Москвой»… В кармане Францева прозвучала телефонная трель. Вызывал Кудеяров. — Ты долго еще там? — Выхожу. Николай поднялся. — Я спешу. Тут еще кое-что случилось, но об этом в другой раз. А напоследок мой совет: привозите вашу знакомую сюда, познакомьте со своими друзьями. Кстати, вы ее поздравили с праздником? Писатель кивнул. — Поздравил, но не лично. Отправил ей с курьером букет роз, она потом позвонила и поблагодарила. И я решил выпить коньячка, а потом пошел к вам. Кудеяров ждал его за воротами возле служебной «Нивы» участкового. — Ну как? — спросил он. — Прояснилось что-нибудь? Францев кивнул молча и ответил уже после того, как оба заняли свои места в салоне. — Он так и не смог найти свой нож. Скорее всего, Иван Андреевич оставил его на барной стойке в доме Дробышева, где теперь живет Лиза Романова. Она могла взять, а может, он там до сих пор лежит. Но все равно Синица к этому времени уже уехал из поселка. Установили хоть точное время его смерти? — Приблизительное, как это обычно бывает. Двадцать один час тридцать минут плюс-минус полчаса. Но что-то мне подсказывает, что этот плюс-минус может быть и больше, потому что в машине, после того как она постояла на морозе, тоже было весьма прохладно. — Это понятно, — согласился участковый, — но в любом случае получается, что стопроцентное алиби из многих людей имеем только я, писатель Карсавин и Елизавета Романова, потому что писатель и я находились в это время в ее доме. — Плюс-минус полчаса, — уточнил Павел, — а может, и больше. Вы вне подозрений в отрезке указанного времени, если, конечно, вы все трое не вступили в сговор с целью убийства крупного бизнесмена Аркадия Борисовича Синицы. — Что вообще в следственном комитете говорят? — А что они могут сказать? Молчат, но то, что Синица и ранее убитый чиновник Оборванцев были соседями и близкими приятелями, у следствия вызвало глубочайший интерес. Машина остановилась, и Кудеяров вышел на дорогу, шагнул к калитке и нажал на кнопку переговорного устройства. — Кто там еще? — прозвучал женский голос. — Следственный комитет и участковый, хотим задать вам парочку вопросов. — Господи, когда же это закончится! — Закончится, когда мы установим личность того, кто убил близкого вам человека. Щелкнула задвижка, Павел открыл калитку и пропустил вперед Францева, сказав ему: — Надо и в самом деле помягче с ней. Францев с Кудеяровым прошли через двор, девушка открыла им дверь. Вошли внутрь, участковый начал снимать ботинки, но Елизавета махнула рукой: — Так проходите. Здесь и без того не очень чисто. Сказала и шагнула в сторону, стараясь не попадать на освещенные солнечным светом участки комнаты, потому что на ее лице не было косметики. Николай, заметив ее смущение, не смотрел на нее, а оглядывал помещение. — Мы ненадолго, — предупредил он, — дело в том, что мы вчера нож здесь оставили. На барной стойке должен лежать. — Нож? — удивилась девушка. — Может быть, и лежит, но я его не видела. Вы проходите и посмотрите. Но на стойке ничего нет. На барной стойке ничего не было. Ни ножа, ни ножен, вообще ничего. Францев оглядел комнату. Павел остался у входа, ничего не высматривал, только спросил: — Кто-нибудь еще заходил вчера? — Сосед зашел сразу после того, как участковый с писателем ушли. — Какой сосед? — осторожно поинтересовался Николай. — Юрий Юрьевич. Но он ненадолго заскочил. Спросил, есть ли у меня соль. У него в солонке закончилась, и в пачке оставалось немного. Юрий Юрьевич решил досыпать, но пачка разорвалась, и вся соль просыпалась. Не с пола же ее собирать. А он салат какой-то собирался делать и вообще. Я сходила на кухню и принесла. Он поблагодарил и сразу ушел. Францев достал из кармана мобильный аппарат и набрал номер Диденко. И почти сразу женским голосом ему ответил робот-оператор: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». — А кто-то еще заходил? — продолжил опрос Кудеяров. — Нет, больше никого не было. Да мне и не до гостей, — ответила Лиза. — И я никуда не ходила, если вас и это интересует. Вчера, как только Юрий Юрьевич ушел, я почти сразу спать легла. Минут через десять после его ухода. — Во сколько это было? — Я на часы не смотрела. Около десяти. — О чем он разговаривал с вами? — Ни о чем, только попросил соль. А еще хотел узнать, что надо было участковому в моем доме в столь поздний час и как идет расследование убийства Эдика. Больше ни о чем не говорили. — Ну, если нет ножа, то мы пошли, — сказал Францев. — Если отыщется, то я позвоню, — пообещала Елизавета, — как он хоть выглядел? — Обычный финский нож, то есть не обычный, а изготовленный по образцу финки НКВД. Рукоять из карельской березы. — По-вашему, я знаю, как выглядят обычные финские ножи и как финки НКВД? — удивилась девушка. — Нет, конечно, — согласился Николай, — финка, кстати, в ножнах была. — Складно отвечала, — произнес Кудеяров, когда они сели в «Ниву». — А как она должна была говорить? — У меня только одно замечание. Лиза весьма приблизительно назвала время, когда она легла в постель, но когда человек ложится спать, он всегда смотрит на часы. В каждом человеке выработан подобный условный рефлекс: посмотреть на часы, чтобы проверить — не пора ли обедать, не опаздываю ли на работу, не пора ли в постель… Но если Романова и в самом деле отправилась спать в районе десяти, то вполне вероятно, что она непричастна к убийству. А вы с писателем во сколько ушли от нее? В районе половины десятого вечера? — Может быть, — согласился Николай, — мы на часы не смотрели. Без десяти, без пятнадцати, без двадцати минут — разницы никакой. Синица в любом случае к этому времени был еще жив, потому что нож лежал на барной стойке. — Если это тот самый нож, а не очень похожий, — возразил Кудеяров, — но я думаю, что один и тот же. Ты видел и писательский, и тот, что вонзили в Синицу. — Абсолютно идентичны. Сделанный на одном станке — это точно. А поскольку производство этих финок — штучное, вероятность того, что Синицу закололи писательской финкой — чрезвычайно высока, тем более что Карсавин не знает, где его собственный нож. В любом случае ясно одно: Лиза Романова — не убийца, это понятно хотя бы по тому, что она женщина… — произнеся это, Францев замер, вспомнив о Наташе Диденко. И продолжил: — Зато теперь у нас есть подозреваемый. Юрий Юрьевич зашел к соседке, увидев меня в окно… Придумал какую-то ерунду про соль… Потом он заметил приметный финский нож, и в голове родилась мысль убить кого-нибудь этим ножом. Схватил ножны и ушел. Выехал на трассу, остановился и тормознул проезжающий мимо «Бентли». Синица остановился, а потом уж дело техники… Как-то так мне все это представляется. Николай посмотрел на друга, проверяя его реакцию, но Павел покачал головой: — У меня сразу возражения. Во-первых, Синица никогда не остановился бы. Он всегда с охранником ездил, а на этот раз почему-то был один, а значит, тем более не притормозил бы. С Диденко он знаком не был. Среди ночи тебя вызвали к брошенной машине, в которой, по всей вероятности, был труп. Мы подъехали и увидели там Диденко. Что он делал возле машины через шесть часов после совершения преступления? Зачем ему возвращаться, если он убийца? Это второе возражение. — Потому он и вернулся, — уверенно ответил Францев, — убийц всегда тянет на место преступления. Я прежде думал, что это так, болтовня одна. Но теперь-то по опыту знаю, что это действительно так. Они приходят посмотреть, что там происходит. Вот и Диденко решил проверить, а вдруг Синица еще жив… Или узнать, известно ли полиции, что находится в машине. И потом, когда он увидел труп, ему даже заплохело, если ты помнишь. — Что? — удивился Павел. — Увидел мертвеца и голова у него закружилась? Ты же сам знаешь, что Юрий Юрьевич по молодости лет вкалывал в морге, зарабатывал капитал на аренду своего первого бокса, в котором потом промышлял ремонтом автомобильной электрики и установкой сигнализаций. Мертвых он не боится и отвращения к ним не испытывает. — А ты можешь позвонить и узнать, почему Синица был без охраны? Ведь он очень заботился о своей безопасности. Кудеяров достал свой мобильный и набрал номер. Услышав гудки, сбросил вызов. — Занято. Сейчас я эсэмэску отправлю. Скажу, что жду ответа немедленно. Павел смотрел в окно на пролетающие мимо деревья, на освободившиеся от снега крыши дачных домиков, на пятиэтажки городка, в котором он когда-то начинал свою службу. Они ехали в участковый пункт, чтобы там обсудить все вопросы. Светило солнце, оттаявшая накануне дорога была уже суха, и шипованная резина колес весело постукивала по асфальту. Потом он первым вышел из машины, принял звонок, выслушал сказанное ему и повернулся к Францеву. — Как установлено предварительным следствием, накануне Синица разорвал договор с охранным предприятием, обвинив их в некомпетентности и в завышении расценок на свои услуги. Сделал это он в весьма грубой форме. Выслушивать извинения не стал, сказал, что в услугах дилетантов не нуждается. При Синице не обнаружен его мобильный, вероятно, его прихватил убийца. Последним Аркадию Борисовичу позвонил некий Луценко, который всплывал у нас по делу об убийстве Оборванцева — он будто бы угрожал Семену Ильичу и вывел его из себя. Но предпоследней, как раз перед звонком Луценко, с Аркашей связалась Беата Александровна. Но беседа с ней длилась меньше минуты, а Луценко проговорил почти шесть минут. Францев вошел в свой кабинет, остановился в центре и оглядел знакомое пространство. — Ничего не изменилось, — произнес он с удовлетворением. — Прихожу сюда и радуюсь, домой возвращаюсь — тоже радуюсь. Вот что это? — Это счастье, — сказал Кудеяров. Николай опустился в свое рабочее кресло, придвинул к себе электрический чайник, потряс его, проверяя наличие воды, и посмотрел на друга.