Ладно, она возьмется обзванивать все эти мерзкие стрип-бары и клубы эротических танцев, чтобы разыскать урода, шепнувшего ей в ухо «девочка». Впрочем, у нее наметились и свои планы. Она хотела поделиться ими со Страйком, но вначале не успела, поскольку провожала маму на поезд, а потом утратила всякое желание, поскольку он приказал ей сидеть дома. Потуже затянув пояс, Робин размашистым шагом пошла дальше и ни на миг не усомнилась, что имеет полное моральное право без посторонней помощи проверить одну версию, не докладывая об этом Страйку. 37 This ain’t the garden of Eden. Blue Öyster Cult. «This Ain’t the Summer of Love»[68] Если уж сидеть дома, рассуждала Робин, можно хотя бы королевскую свадьбу посмотреть. Рано утром, с открытым ноутбуком на коленях и с мобильным под рукой, она застолбила себе место на диване в гостиной и фоном включила телевизор. У Мэтью тоже был выходной, но он сидел на кухне, чтобы не пересекаться с ней. Сегодня он не приставал к ней с заботливыми предложениями чая, не расспрашивал о работе, не заискивал. Робин после отъезда мамы чувствовала в нем перемену. В нем появилась тревога, настороженность, серьезность. Вероятно, Линда во время их приглушенных разговоров убедила Мэтью, что возврат к старому невозможен. Робин хорошо понимала, что теперь сама должна поставить точку. Ее подхлестывали сказанные при расставании материнские слова. Она еще не подыскала себе жилье, но уже чувствовала, что необходимо предупредить Мэтью о скором разъезде и подобрать формулировки для извещения друзей и родных. Но пока что она сидела на диване и работала, вместо того чтобы заняться вопросом, который заполонял всю их квартирку, распирал стены, постоянно электризовал атмосферу. Комментаторы с бутоньерками в петлицах и букетиками на жакетах без умолку описывали, как украшено Вестминстерское аббатство. К входу змеилась очередь именитых гостей. Слушая репортажи вполуха, Робин записывала телефонные номера клубов эротического танца, стрип-баров и массажных салонов в пределах и окрестностях Шордича. Время от времени она скролила страницу вниз, чтобы ознакомиться с отзывами посетителей – вдруг кто-нибудь упомянул вышибалу по имени Ноэл, – но находила только имена работавших там девушек. Завсегдатаи обращали особое внимание на качество предоставляемых услуг. Мэнди из некоего массажного салона «честно отрабатывает свои полчаса», причем «безо всякой спешки», великолепная Шерри из «Белтуэй стрипперс» всегда «азартна, услужлива и весела». «Настоятельно рекомендую Зоуи, – писал один клиент, – роскошная фигура, „счастливый конец“!!!» В другом настроении (или, наверное, в другой жизни) Робин развеселилась бы от этих похвал в адрес жриц любви. Многие мужчины, готовые платить за секс, верили, что девушки и в самом деле встречают их с восторгом, наслаждаются неспешными ласками, от души смеются любым шуткам, с радостью делают массаж обнаженным телом или помогают клиенту ручкой. Один такой даже посвятил своей любимице стихи. Добросовестно расширяя список, Робин думала, что Брокбэнка, с его сомнительным прошлым, вряд ли пустят на порог какого-нибудь элитного заведения, которое размещало на своем сайте художественно выполненные снимки выгодно подсвеченных девушек с развевающимися волосами и приглашало к посещению супружеские пары. По сведениям Робин, бордели были вне закона, однако киберпространство пестрело всевозможными объявлениями. За время работы у Страйка она научилась извлекать информацию из самых отдаленных уголков интернета и вскоре уже методично делала перекрестные отсылки на заштатные форумы, созданные для обмена соответствующими сведениями. Здесь, в самом дешевом сегменте рынка, стихами не изъяснялись. «Анал за 60 – вполне себе приемлемо»; «Девочки из заграницы, англиского незнают»; «Молодые, с виду чистенькие. А то, бывает, глядишь и думаешь: я свой член не на помойке нашел». В некоторых случаях указывалось только приблизительное местонахождение. Робин знала, что Страйк никогда не позволит ей соваться в эти подвалы и развалюхи, где работали «девочки только из восточной европы» или «одни китаёзы». Сделав перерыв и подсознательно рассчитывая успокоиться, она посмотрела на экран. По проходу бок о бок шагали принцы Уильям и Гарри. Но тут в гостиную вошел Мэтью с кружкой чая. Заварить чай для Робин он даже не предложил. Молча устроившись в кресле, он уставился на экран. Робин вернулась к работе, но обостренным чутьем ощущала присутствие своего бывшего. Сидеть рядом с ней без единого слова – это уход. Признание ее отдельности – не перебивать, не предлагать чая – это тоже нечто новое. Равно как и то, что он не взял пульт и не переключился на другой канал. Камеры устремили свои взоры на отель «Горинг», чтобы не упустить миг первого появления Кейт Миддлтон в подвенечном наряде. Робин исподтишка поглядывала поверх ноутбука, медленно скроля серию более или менее грамотных отзывов о борделе близ Коммершл-роуд. Шквал возбужденных комментариев заставил ее оторваться от работы – и как раз вовремя: Кейт Миддлтон садилась в лимузин. Длинные кружевные рукава, какие Робин предпочла отрезать от собственного подвенечного платья… Лимузин медленно тронулся с места. Кейт Миддлтон, сидящую в автомобиле рядом с отцом, было едва видно. Значит, она решила пойти под венец с распущенными волосами. Робин тоже так планировала. Мэтью нравилось. Впрочем, теперь это не играло никакой роли… Толпы приветствовали кортеж, по всему пути следования были вывешены государственные флаги. Когда Мэтью повернулся, Робин сделала вид, что поглощена работой на компьютере. – Чаю хочешь? – Нет, – сказала она и нехотя добавила «спасибо», понимая, что в последнее время разговаривала с ним агрессивно. На диване пискнул мобильный. Мэтью часто хмурился и дулся, если такое случалось в выходные: он подозревал, что это Страйк, и порой оказывался прав. Сегодня он лишь молча отвернулся к телевизору. Робин прочла сообщение: Откуда я знаю что вы не из газеты? Эту линию она разрабатывала без ведома Страйка и уже придумала, что скажет ему в оправдание. Толпы, не смолкая, приветствовали медленно движущийся лимузин, а она тем временем набрала ответ: Газетчики уже осаждали бы ваш дом. Я же советовала вам найти меня в сети. Напр., мое фото у входа в суд, где я была свидетелем по делу об убийстве Оуэна Куайна. Посмотрели? Она опустила мобильный. У нее участился пульс. Перед Вестминстерским аббатством Кейт Миддлтон выходила из лимузина. Кружевное платье подчеркивало ее осиную талию. Лицо светилось счастьем… Неподдельным счастьем… У Робин колотилось сердце, когда она смотрела на эту прекрасную девушку в тиаре, идущую к входу в аббатство. Мобильный опять подал голос. Ну посмотрел. И что? Уставясь в кружку, Мэтью издал характерный звук. Робин предпочла этого не заметить. Не иначе как он решил, что она переписывается со Страйком – обычно именно это вызывало у него гримасы и раздраженное фырканье. Робин перешла в режим фотокамеры, поднесла мобильный к лицу и сделала селфи. От вспышки Мэтью вздрогнул и огляделся. Он плакал. Когда Робин прикрепляла к сообщению свое фото, у нее задрожали пальцы. Потом, не желая смотреть на Мэтью, она опять уставилась в телевизор. Сейчас отец Кейт Миддлтон медленно вел свою дочь по красной ковровой дорожке, разделявшей надвое море дамских шляпок. Перед глазами у Робин разыгрывалась кульминация миллиона сказок и легенд: простолюдинка неторопливо двигалась навстречу своему принцу, красота неудержимо близилась к верхам… Робин невольно вспомнила, что Мэтью сделал ей предложение на площади Пиккадилли, под статуей Эроса. Бродяги, облепившие пьедестал, осклабились, когда Мэтью опустился на колени. Эта сцена застала Робин врасплох: Мэтью рисковал испортить свой выходной костюм на мокрых, грязных каменных плитах; исходившие от бомжей алкогольные миазмы перешибали запах выхлопных газов. А потом появился маленький футлярчик из синего бархата, откуда подмигивал сапфир, скромнее и бледнее, чем у Кейт Миддлтон. Мэтью объяснил, что выбирал камень под цвет глаз Робин. Когда она ответила «да», один из бездомных, пошатываясь, привстал и зааплодировал. Робин как сейчас помнила отблески неоновых огней Пиккадилли на сияющем лице Мэтью. Девять лет совместной жизни, общая юность, ссоры и примирения, любовь. Девять неразлучных лет, куда вошла и трагедия, способная их разлучить. Вспомнила она и день, последовавший за предложением руки и сердца, – тот самый день, когда бюро по временному трудоустройству направило ее к Страйку. Казалось бы, так давно. Тогда она была совсем другой… во всяком случае, ощущала себя совсем по-другому – до тех пор, пока Страйк не отослал ее домой переписывать номера телефонов и не ответил, когда же ей выходить на работу в качестве его напарницы. – А ведь они расходились. – Что? – не поняла Робин. – Они расходились, – дрогнувшим голосом повторил Мэтью и кивнул на телеэкран; принц Уильям как раз повернулся к невесте. – Была у них пауза в отношениях. – Знаю, – ответила Робин. Она старалась говорить холодным тоном, но Мэтью совсем сник. Возможно, меня просто гложет мысль, что ты заслуживаешь лучшего. – У нас… между нами все кончено? – спросил он. У алтаря Кейт Миддлтон поравнялась с принцем Уильямом. Глядя на экран, Робин понимала, что ее ответ будет воспринят как окончательный. Кольцо, знак помолвки, лежало там, где было оставлено, – в книжном шкафу, на стопке старых пособий по бухгалтерскому учету. С того дня, когда Робин его сняла, никто из двоих к нему не прикасался. – Возлюбленные братия… – заговорил настоятель Вестминстера. Вспомнила Робин и тот день, когда Мэтью впервые пригласил ее на свидание; она бежала домой из школы, полыхая волнением и гордостью. Вспомнила, как хихикала Сара Шедлок, приваливаясь к Мэтью в пабе города Бат, а Мэтью слегка хмурился и отстранялся. Ей на ум пришли Страйк и Элин… а они-то при чем? Она вспомнила, как Мэтью, мертвенно-бледный, дрожащий, приехал в больницу, где ее продержали в течение суток после изнасилования. В тот день он не пошел на экзамен, чтобы сидеть подле нее, – даже не поставил в известность деканат. Его мать была недовольна. Переэкзаменовку назначили на лето. В 21 год я не понимал того, что знаю сейчас: другой такой, как ты, нет на целом свете и я никого не смогу полюбить так, как тебя… А Сара Шедлок повисла у него на шее, когда он – без сомнения, пьяный – изливал на нее откровения насчет Робин, которая страдала агорафобией и не давала к себе прикасаться… Звякнул мобильный. Робин машинально подняла его с дивана и прочла: Так и быть, поверю. Смысл прочитанного до нее не доходил; она опустила телефон, оставив сообщение без ответа. До чего же трагическое зрелище представляет собой плачущий мужчина. У Мэтью покраснели глаза. Плечи вздрагивали. – Мэтт, – тихо выговорила Робин, тронутая этими беззвучными рыданиями. – Мэтт… И протянула руку. 38