49 It’s the time in the season for a maniac at night. Blue Öyster Cult. «Madness to the Method»[88] Шла вторая неделя июня, погода оставалась прохладной, дождливой и ветреной. Великолепие и пышность королевской свадьбы отступили на второй план; головокружительная волна романтики улеглась, с витрин магазинов исчезли свадебные сувениры и постеры, а столичные газеты вернулись к более приземленным материям, как, например, надвигающаяся забастовка работников метро. Однако в среду на первых полосах разразился ад. Под мусорными мешками обнаружился труп молодой женщины, и через несколько часов после первого обращения в полицию общественность узнала, что по улицам Лондона рыскает Джек-потрошитель двадцать первого века. Убийства отличались особой жестокостью, а у столичной полиции, судя по всему, не было никаких зацепок. Сбиваясь с ног, чтобы осветить все подробности дела – отмеченные на картах Лондона места нападений, фотографии трех жертв, – журналисты, видимо, наверстывали упущенное. Ранее они преподнесли убийство Келси Платт как единичный случай безумия и садизма, а следующее нападение, на восемнадцатилетнюю проститутку Лайлу Монктон, и вовсе не получило огласки. Не могла же девчонка, торговавшая собой в день королевской свадьбы, оттеснить с первых полос и экранов новоиспеченную герцогиню. То ли дело убийство Хизер Смарт, двадцатидвухлетней работницы ноттингемского жилищно-строительного кооператива. Заголовки напрашивались сами собой, ведь Хизер была сугубо положительной героиней: имела постоянную работу, горела невинным желанием увидеть столичные достопримечательности, встречалась с учителем начальных классов. Накануне того рокового дня Хизер сходила на мюзикл «Король-лев», поела дим-сум в Чайнатауне и сфотографировалась в Гайд-парке на фоне конных гвардейцев. Из этого длинного уик-энда удалось выжать не одну статью о том, как празднование тридцатилетия ее сводной сестры закончилось кровавым убийством на задворках секс-шопа. Раздерганная на цитаты, как и положено самым ходким сюжетам, эта история множилась, подобно амебе, порождая к жизни нескончаемую череду новых репортажей, очерков и аналитических материалов, каждый из которых встречался протестами общественности. Если кто-то критиковал тягу молодых женщин к алкоголю, то в ответ звучали отповеди за возложение вины на жертву. Если кто-то публиковал леденящую кровь статью о сексуальном насилии, ему тут же напоминали, что в других странах такие нападения случаются гораздо чаще. Если безутешные подруги каялись, что случайно бросили Хизер одну, это вызывало шквал критики в адрес ее непосредственного окружения, что, в свою очередь, вызывало хор голосов в защиту скорбящих девушек. И за каждой публикацией маячила тень неизвестного убийцы, этого безумца, расчленяющего женские трупы. Представители прессы снова слетелись на Денмарк-стрит в поисках человека, которому прислали отрезанную ногу Келси. Страйк решил, что сейчас самое время отправить Робин в Мэссем на последнюю примерку свадебного платья – давно запланированная поездка ежедневно откладывалась; а сам он, взвалив на себя рюкзак и разрушительное чувство собственного бессилия, перебрался к Нику с Илсой. На случай поступления новых подозрительных почтовых отправлений у агентства на Денмарк-стрит остался полицейский в штатском. Уордл беспокоился, как бы на имя Робин не прислали еще какую-нибудь часть тела. Придавленный грузом дополнительных обязанностей, связанных с пристальным вниманием средств массовой информации к этому расследованию, Уордл смог встретиться со Страйком один на один только через шесть суток после обнаружения трупа Хизер. Ближе к вечеру Страйк отправился в «Фезерс» и убедился, что Уордл сильно вымотан, но вполне готов поговорить о деле с тем, кто одновременно и стоит в стороне, и разбирается, что к чему. – Всю неделю дикая запара, – вздохнул Уордл, принимая пинту пива, купленную Страйком. – Веришь: я опять закурил. Эйприл просто в бешенстве. Сделав большой глоток лагера, он рассказал Страйку всю правду о том, как нашли тело Хизер. Журналисты, по наблюдениям Страйка, часто противоречили друг другу даже в существенных деталях; все были единодушны лишь в осуждении полиции, неизвестно чем занимавшейся в течение первых двадцати четырех часов. – И она сама, и подружки ее были в говно, – начал полицейский, со всей прямотой описывая случившееся. – Четверо втиснулись в такси – ужратые до такой степени, что забыли про Хизер. Проехали всю улицу и только тогда доперли, что ее с ними нет. Таксиста достали: горланили, вели себя как свиньи. Одна его чуть не убила, когда он отказался разворачиваться посреди дороги. Ругались они долго, минут пять наверное, и только потом он согласился вернуться за Хизер. Приезжают они на ту улицу, где вроде бы ее оставили, но сами-то они из Ноттингема – Лондона, считай, вообще не знают. Хизер как сквозь землю провалилась. Они медленно проезжают по улице, зовут ее из машины. Потом одной померещилось, что вдалеке Хизер садится в автобус. Две вылезают из такси – мозгов-то нету – и во всю прыть за автобусом, орут водителю, чтобы остановился, а две другие этим из машины орут, чтоб возвращались, – надо, мол, гнаться за автобусом на такси. Потом та, что ругалась с таксистом, обзывает его тупым чуркой; он их высаживает на фиг из машины и уезжает. Так что, по сути, – устало заключил Уордл, – причиной тому, что мы не нашли ее по горячим следам, стали алкоголь и расизм. Эти курицы талдычили, что Хизер села в автобус, и мы целый день угробили на поиски женщины в похожей одежде. А потом владелец секс-шопа идет выносить мусор – и видит под грудой мешков труп с отрезанными ушами и носом. – Ага, значит, это правда, – сказал Страйк. Изуродованное лицо было единственной подробностью, на которой сошлись все газеты. – Да, это правда, – уныло отозвался Уордл. – «Шеклуэллский Потрошитель». Один к одному. – А свидетели? – Ни одна собака ни фига не видела. – А что с Devotee и его мотоциклом? – Отпадает. – Уордл помрачнел. – У него железное алиби на момент убийства Хизер – гулял у родственников на свадьбе… а насчет двух других – нам нечего им предъявить. Страйк выжидал: ему показалось, Уордл хочет сказать что-то еще. – Чтобы только не пронюхали журналисты… – предупредил Уордл, понизив голос, – мы думаем, он совершил еще два убийства. – Господи… – Страйк не на шутку встревожился. – Когда? – Давненько, – сказал Уордл. – В две тысячи девятом – нераскрытое убийство в Лидсе. Проститутка из Кардиффа. Зарезана. Расчлененки не было, но забрали цепочку, которую она носила не снимая. Труп выбросили в кювет за городом. Обнаружен только через две недели. Далее: в прошлом году в Милтон-Кинс убита и изуродована некая Сейди Роуч. Арестовали ее бойфренда. Я поднял дело. Родня стояла на ушах, и после рассмотрения апелляции его отпустили. На него нечего было повесить: выяснили только, что у этой парочки бывали ссоры и что он однажды угрожал какому-то чуваку ножом. Во всех пяти случаях мы посылали запросы психологам и криминалистам. По их мнению, черты сходства позволяли предположить, что это дело рук одного человека. Похоже, у него два ножа: разделочный и тесак. Все жертвы были легкой добычей: проститутки, пьяные, с психическими проблемами… и всех подцепили на улице, кроме Келси. В каждом случае он забирал себе трофеи. Пока рано говорить, даст ли что-нибудь анализ ДНК. Скорее всего, нет. Непохоже, чтобы с кем-либо из них он занимался сексом. Он получает кайф другим способом. Страйку хотелось есть, но что-то ему подсказывало не прерывать угрюмое молчание Уордла. Полицейский отхлебнул еще пива и сказал, отводя глаза: – Я сейчас прощупываю твоих злодеев. Брокбэнка, Лэйнга и Уиттекера. Своевременно, мать твою. – Брокбэнк – интересный тип, – продолжал Уордл. – Вы его нашли? – Страйк застыл, не донеся пиво до рта. – Пока нет, но мы знаем, что еще месяц с небольшим тому назад он регулярно появлялся в одной брикстонской церкви. – В церкви? Ты уверен, что это один и тот же мужик? – Рост высокий, бывший военный, бывший регбист, подбородок вытянутый, ушная раковина изуродована, один глаз вдавлен, волосы темные, стрижка короткая, – отбарабанил Уордл. – Зовут Ноэл Брокбэнк. Где-то под два метра. В речи заметен северный говор. – Он, – подтвердил Страйк. – Но какая, нахрен, церковь? – Я сейчас, – вставая, сказал Уордл. – Отлить надо. «А почему бы, собственно, и не церковь?» – думал Страйк, направляясь к стойке за двумя следующими пинтами. В пабе прибывало народу. Вместе с пивом он отнес за стол меню, но не смог на нем сосредоточиться. «Хористки молоденькие… Не он первый, не он последний». – Это очень кстати, – сказал Уордл, возвращаясь к столу. – Схожу перекурю, я мигом… – Закончи сперва про Брокбэнка, – напомнил Страйк, протягивая ему полный стакан. – Честно сказать, мы на него случайно вышли, – признался Уордл, садясь на прежнее место и ставя пинту перед собой. – Наш человек следил за мамашей местного наркобарыги. Мы считаем, у нее тоже рыльце в пуху. Так вот, наш парень пошел за ней в церковь, а там Брокбэнк: стоит в дверях и молитвенники раздает. Зацепился языком с нашим парнем, а тот ни сном ни духом, что Брокбэнк в розыске. Проходит месяц. Я в присутствии этого парня завожу разговор насчет Ноэла Брокбэнка в связи с делом Келси Платт – и он вдруг говорит, что с месяц назад в Брикстоне видел мужика с таким именем. Представляешь? – Уордл изобразил нечто похожее на свою обычную ухмылку. – Как видишь, я к твоим наводкам прислушиваюсь, Страйк. А после дела Лэндри – особенно. Прислушиваешься, когда с Диггером Мэлли и с Devotee у тебя полный облом, подумал Страйк, но восхищенно и благодарно поцокал языком, прежде чем вернуться к основной теме: – Говоришь, Брокбэнк перестал ходить в церковь? – В том-то и дело, – вздохнул Уордл. – Я туда вчера наведался, побеседовал с викарием. Молодой, да ранний, приход в центре города – ну, тебе такие знакомы. – Уордл ошибался: контакты Страйка со служителями культа ограничивались армейскими капелланами. – Сказал, что для Брокбэнка не жалел времени. Якобы у того судьба тяжелая. – Травма головы, комиссован из армии, потерял семью – вся эта плешь? – спросил Страйк. – Если коротко, то да, – ответил Уордл. – Еще сетовал, что тоскует по своему сыну. – Так-так, – мрачно выговорил Страйк. – А викарий знает адрес Брокбэнка? – Нет, но его сожительница, вероятно… – Алисса? Слегка нахмурившись, Уордл полез во внутренний карман куртки, вытащил блокнот и сверился с записями. – По ходу, так и есть. Алисса Винсент. А ты откуда знаешь? – Их одновременно выперли из стрип-клуба. Я потом объясню, – заторопился добавить Страйк, пока Уордл опять не отвлекся. – И что там насчет этой Алиссы? – Она выбила себе муниципальную квартиру в восточном Лондоне, чтобы жить поближе к матери. Брокбэнк поделился с викарием, что хочет съехаться с ней и с детишками. – С детишками? – Мысли Страйка метнулись к Робин. – Вроде у нее две маленькие дочки. – Нам известно, где находится это муниципальное жилье? – спросил Страйк. – Пока нет. Викарий сокрушается, что его подопечный больше не приходит. – Уордл нетерпеливо посматривал в окно на тротуар, где курили двое. – Я из него вытянул, что Брокбэнк был в церкви в воскресенье третьего апреля: в те выходные погибла Келси. Видя, что Уордл совсем извелся, Страйк предложил вместе выйти и перекурить. Они зажгли сигареты и пару минут дымили молча. Мимо них в обоих направлениях шли служащие, отсидевшие рабочий день в своих офисах. Сгущались сумерки. Прямо у них над головой, между густой синевой надвигающейся ночи и коралловым неоном заходящего солнца, оставалась узкая полоса бесцветного неба, пресного и пустого воздуха. – Господи, я уж забыл, что это такое, – сказал, затягиваясь сигаретой, Уордл, как будто речь шла о молоке матери, а потом продолжил начатый разговор: – Стало быть, Брокбэнк приперся в церковь на выходных и стал изображать бурную деятельность. У него, говорят, особый подход к детям. – Кто бы сомневался, – пробормотал Страйк. – Это ведь какую наглость нужно иметь, прикинь? – Уордл выпустил дым в сторону противоположного тротуара, не сводя глаз со скульптуры «День» работы Эпстайна, украшавшей старое здание лондонского Транспортного управления; фигурка мальчика, странно искривленная, стояла перед сидящим на троне мужчиной; получалось, что ребенок одновременно и обнимает находящегося позади него короля, и выставляет на всеобщее обозрение свой пенис. – Чтобы убить и расчленить девчонку, а потом как ни в чем не бывало заявиться в церковь? – Ты католик? – поинтересовался Страйк. Уордл опешил. – Допустим, – ответил он. – А что? Страйк с легкой улыбкой помотал головой. – Я знаю, что психопату было бы все равно, – сказал Уордл с оттенком настороженности. – Просто… короче, наши ребята сейчас устанавливают адрес. Поскольку дом муниципальный, это не составит особого труда, если, конечно, Алисса Винсент – не вымышленное имя. – Супер, – сказал Страйк.