Фелимид затих. Каждое слово давалось ему тяжелее предыдущего. И я понял, что вскоре он расскажет самое сложное. — Но я не вернулся ночью. Это время мы с принцем потратили на разговоры, — продолжил он после короткой паузы. — Он внимательно слушал и, в итоге, принёс извинения. Ему было горько, что он мог заподозрить меня в помощи душегубу. Горько, что сразу не поверил в прибытие анирана. Поэтому утром он отпустил меня домой. Наказал отсыпаться и ни о чём не беспокоиться… Но вернулся я не домой, — Фелимид опять тяжко вздохнул. — Я вернулся на пепелище. Ночью дом сожгли. Сожгли вместе с теми, кто спал внутри. После этих слов я поплыл окончательно. Картина пылающего гостеприимного дома со спасительным подвалом очень чётко сформировалась в моём мозгу. А затем эту картину дополнили горящие люди, так и не успевшие из этого дома выбраться. И хуже всего было то, что лица этих горящих людей, людей, которых я успел неплохо узнать, промелькнули перед моими глазами. — А Мириам и Рэнэ? — прошептал я. — Дом выгорел полностью. Дотла. На руинах я нашёл лишь останки нескольких обуглившихся тех, опознать которые не было никакой возможности. Я не мог ничего сказать Фелимиду. Не мог его утешить. Думаю, я опечалился не меньше его. Мне было безумно жаль смекалистого Рэнэ. Это, наверное, был один из самых преданных людей, которых я когда-либо знал… Но жену Фелимида мне было жаль куда больше. Я хорошо помню свои удивительные ощущения, когда удалось разглядеть за невзрачной мордашкой нечто большее. Я был удивлён, потому что не ожидал от той «серой мышки» такого поведения. Мириам меня действительно впечатлила. Она совершила героический поступок, когда решила сражаться за мужа. Смогла повлиять на принца и добиться освобождения. Воспользовалась возможностью и победила. И теперь её нет. Кто-то что-то узнал и, видимо, расплатился с ней за активную деятельность. Иных предположений просто не может быть. — Когда Тревин об этом узнал, — продолжил рассказывать Фелимид. — Он отправил целый отряд за первосвященником. Он сразу догадался, кто может стоять за таким мерзостным поступком. Но отца Эокаста и след простыл. — Он сбежал? — удивился Каталам. — Принцу доложили, что ранее из города спешным порядком вышли два отряда храмовников. Большой обоз ушёл через восточные врата. А два десятка конных с запасными лошадьми устремились на запад. По словам очевидцев, они гнали лошадей не жалея. Тогда я вспомнил, что рассказала мне Мириам в первую встречу. Она рассказала, что аниран отправился в столицу. То есть на запад. Я передал эти слова Тревину и он выделил под моё командование десять своих лучших воинов — свою личную стражу. Приказал следопыту ехать вместе с нами и пообещал отправить сирея в Обертон, чтобы поставить короля в известность о прибытии в мир анирана. Ну а мы, набрав припасов, устремились в погоню. Скакали весь световой день, делая остановки лишь на ночь. Но выйти на след храмовников и нагнать их смогли не скоро. Затем настигли, организовали засаду и напали перед рассветом. Вот и вся история. — Сирей действительно прибыл, — коротко кивнул Бертрам, внимательно слушая Фелимида. Я даже заметил, что он немного подобрел, что ли. Не смотрел хмуро на королевского дознавателя, а сочувственно кривил губы. — Так это ж мы сирея отправили, — недоуменно развёл руками Каталам. — К вам два сирея прилетали? — Я знаю лишь об одном, — пожал плечами Бертрам. — Мы ещё двоих отправляли в имение примо, — Каталам, казалось, совсем растерялся. — Неужели они не вернулись домой? Неужели послания не доходили до Мириам? Пусть сжалится над ней Фласэз, — он осенил себя знакомым знаком. — Ничего не знаю ни про каких сиреев, — сразу отверг Фелимид. — Мириам ничего не говорила про них. — Перехватывал может быть кто? — задумчиво почесал бороду сотник. — Раз гессеры прибыли, призыв о помощи был услышан. Значит, Его Величество послание получил. — Верно, — опять подтвердил Бертрам. — Я своими глазами видел, как взволнованный король читал послание. Он-то и приказал нам выдвигаться. — А те, что я отправлял в имение, наверное, попадали в чужие руки, — продолжил размышлять Каталам. — И эти руки отправили храмовников в погоню… Или того, которого отправил Тревин, перехватили… Странно. Я пока не могу объяснить появление «покаянников». Они точно знали, что мы движемся по тракту. А Фелимид поведал рассказ умирающего храмовника, что они должны были объединить силы с «покаянниками». Окружить нас и разбить. Это значит, приказы должны были идти с двух сторон — из Равенфира и Обертона. Кто-то должен был направить их сюда. Но кто? — Риторический вопрос, — фыркнул я, будучи уверенным, что «покаянников» сюда направила церковь. Вернее, её высшие руководители. Смерть анирана невыгодна кому-либо другому. Она выгодна лишь церкви, как объясняла мне ранее бедная Мириам. — Ещё «эсты» говорили, что «обо всём рассказала птица». Может, они перехватили одну? — Я хочу ещё раз подтвердить, — произнёс Бертрам. — Король лично отдал приказ. Он разрешил увести два десятка гвардейцев, взять минимум припасов и быстрее выдвигаться навстречу обозу. И достойно встретить, если таковой действительно существует… Я своими глазами видел взволнованное лицо Его Величества. Я сам слышал, как придворный мудрец и первейший советник короля — магистр Анумор — советовал не мешкать с отправкой на выручку. И если аниран действительно существует, доставить того во дворец… Я даю слово, аниран, что мы выполним все указания короля. После этих слов я почувствовал необъяснимую лёгкость. Будто штанга рухнула с плеч. Будто я плаваю в невесомости. Теперь я был уверен, что нахожусь под элитной охраной. Эти гессеры, эти королевские гвардейцы в пластинчатых доспехах, выглядели куда опаснее, чем все воины, которых я встречал в этом мире. С ними я мог чувствовать себя в безопасности. Оставалась лишь горечь и скорбь о тех, кто пожертвовал жизнью ради анирана. Мне было жаль и примо Тантала, и его блондина — то ли друга, то ли больше, чем друга. Мне было жаль тех молодых парней, которые не отступили перед лицом превосходящего противника. Но особенно мне было жаль Рэнэ и Мириам. Мне так и не удалось замолвить за них словечко перед королём, как я обещал. Я не успел добраться до столицы и спасти их. — Мужайся, Фелимид, — с трудом я выдавил из себя эти слова. — Боюсь, это ещё не всё, с чем нам придётся столкнуться. — Аниран, — Фелимид припал на колено. — У меня не осталось ничего. Нет ни детей, ни жены, ни дома, ни репутации примо. У меня нет никого, кроме тебя, — он взял меня за руку и прислонился к ней заклеймённой щекой. — Возвращаться в Равенфир мне незачем. Поэтому отныне моя единственная цель — следовать за тобой. Я хочу своими глазами узреть те дела, что ты будешь совершать. Я хочу увидеть, как всё меняется. И всегда приду на помощь, если ты потребуешь. Прими мою присягу. — Королевский дознаватель Фелимид, — торжественно произнёс я. Затем, под взглядом улыбающегося Каталама и удивлённого Бертрама, сжал за плечи и помог подняться на ноги. — Твоя присяга принята. Отныне ты не просто королевский дознаватель. Не просто примо. Отныне ты — мой друг. Я буду рад, если ты пройдёшь со мной весь путь. Каким бы долгим он не оказался. И аккурат с последним словом, я его обнял. Обнял искренне, как друга. Глава 18 Божественное исцеление Ближе к вечеру мы захоронили тела всех павших солдат. Достали инструмент из перевёрнутой кареты и трудились все вместе. И выжившие, и пришедшие на помощь гессеры. Это была безрадостная работа. Мы рыли податливую землю недалеко от лесополосы и молчали. Никто не проронил ни слова, пока широкая яма не была завершена. Я работал наравне со всеми, поглядывал на поникшего сотника и представлял, что сейчас творится у него в голове. Хоть на его бородатом лице я не видел вселенской скорби, нисколько не сомневался, что ему сейчас тяжело. Возможно, ему уже приходилось терять солдат под своим началом. Уверен даже, такую картину он видит не впервой. Но сурово сведённые брови и крепко сжатые зубы лучше любых всхлипываний или горестных слов говорили, насколько ему непросто. Он сам отобрал этих пацанов. Сам решил выбрать именно тех, кто пойдёт за ним следом и будет сопровождать анирана. И они выполнили свою миссию. Они не отступили. Но вряд ли осознание этого факта облегчало душевные муки Каталама. Я видел, что он борется с какими-то своими демонами. Я был уверен, что чудовищный вес ответственности за чужие жизни сейчас давит на его плечи миллионами атмосфер. И я представлял, как бы чувствовал себя, оказавшись на его месте. Как бы оправдывал смерти тех, кто доверился мне, пошёл следом и отдал самое драгоценное, что у него есть — свою жизнь. Я думал об этом до самого момента, когда в образовавшийся рыхлый холмик вонзили несколько мечей — мечи тех, кто здесь и остался. Мы воздали павшим товарищам полагающиеся почести и занялись не менее безрадостной работой — складывали лысые тела в одну кучу, чтобы сжечь их. К сожалению, вместе с врагами нам пришлось сжечь и ситуационных союзников. Бертрам сказал, что его люди вымотаны после долгой дороги и быстрого боя. Не говоря уже про нас — выживших. Поэтому так бесчеловечно пришлось поступить и с примо Танталом, и с его верным блондином, и с остальными «эстами». Выкапывать могилы для всех ни у кого не хватило бы сил. Когда окончательно стемнело, мы все обессилили настолько, что буквально валились с ног. Но нам ещё пришлось потратить время, чтобы соорудить лагерь, где мы бы смогли провести ночь в ожидании возвращения людей Бертрама. И едва мы обустроились, вновь в себя пришёл Вилибальд. Днём ему дали надышаться дымом забытья и он уснул, освобождённый от боли. Сейчас же он снова очнулся. Видимо, боль стала такой, что он уже не мог её терпеть. Иберик, Каталам и гессер-лекарь засуетились возле раненного. Тот, казалось, бредил и не мог адекватно оценивать происходящее. Он метался, всё звал свою мать и просил у неё прощение за что-то. Я, конечно же, не понимал, о чём он ведёт речь. Мне казалось, он просто бредит. Но мрачная физиономия Каталама говорила, что он-то точно понимает, что именно имеет в виду его сын. — Действие дыма прекращается, — лекарь-гессер развёл руками. — Скоро боль вернётся. — Надо напоить его отваром, — равнодушно предложил Бертрам. Судя по всему, жизнь Вилибальда его совершенно не волновала. — Быстрее отойдёт. — Тело не примет. Отторгнет, — отрицательно закивал головой лекарь. — Так будет ещё хуже. Надо его накачать дымом до… — Нет, не надо так, — Каталам сцепил зубы, с трудом сдерживал слёзы и обречённо смотрел на сына. — Я сам помогу ему. Лекарь и Бертрам переглянулись. Бертрам коротко кивнул, предоставив отцу самому решить судьбу сына. Стоявший рядом Иберик растерянно чесал сверкающую в свете огня лысину — он ничем не мог помочь брату. — Сынок, очнись, — Каталам опустился на колени и приподнял голову сына. — Ты слышишь меня? — Она всё ещё злится на меня. Я слышу, — пробормотал Вилибальд. — Я слышу её голос. Она всё ещё не простила нас, отец. Затем с его глаз будто пелена сползла. Они стали осмысленными. Глаза Вилибальда округлились, а зубы сжались с такой силой, что, казалось, сейчас треснут. — Больно, — он, не мигая, смотрел на отца. — Я знаю, сынок, — Каталам с трудом держал себя в руках. — Но всё скоро прекратится, обещаю. Тебе просто надо заснуть. Засыпай, сынок. Ни о чём не думай. Ни о чём не беспокойся. Я помогу тебе заснуть. Иберик вскочил и отвернулся: смотреть, как умирает старший брат, было выше его сил. Каталам извлёк из ножен острый кинжал. Знакомый звук стали заставил Вилибальда скосить глаза и увидеть блеснувшее в оранжевом пламени лезвие. Он понимающе посмотрел на отца, тяжко вздохнул и перевёл взгляд на меня. Обескровленное лицо было белее мела. — Не надо, отец, — прошептал он, а затем обратился ко мне. — Аниран, окажи мне честь. Помоги уйти к Фласэзу, где я смогу, наконец, встретиться с матерью и попросить у неё прощения. Боль слишком сильна. Я не справляюсь. И я готов занять своё место в его армии. Надеюсь, она простит меня, а он примет, как заслужившего эту честь. Каталам молча выслушал сына, посмотрел на меня и протянул кинжал. Но я не стал брать смертельное оружие. Это было ужасно. Я не видел в своей жизни ничего страшнее, чем тот обоюдоострый кинжал, который мне протягивал Каталам. Я смотрел на него и с ужасом представлял, как собственноручно обрываю жизнь человека, которого уже успел хорошо узнать. Который мне ничего плохого не сделал. Который ради меня был готов на всё — даже расстаться с этой жизнью. И когда я понял, что Вилибальд хочет, чтобы я своими руками вонзил острый клинок в его плоть, всем нутром я почувствовал необычную нереальность происходящего. Не может быть, чтобы так всё завершилось. Это несправедливо. Ни по отношению к нему, ни по отношению ко мне. Этот молодой бесстрашный воин славно бился и заслужил куда лучшей участи, чем погибнуть от руки анирана. Он заслужил спасение. Но, видимо, ни Каталам, ни Иберик уже не думали о спасении сына и брата. Они смирились. Каталам прислонился лбом ко лбу Вилибальда и что-то шептал. А Иберик стоял чуть в стороне и кулаком размазывал слёзы по щекам. От этой картины защемило сердце. Не было никакой радости и восторженности. Я словно прочувствовал их боль. Она пронзила меня, как шпага. Прошла насквозь и заставила нахмуриться от чудовищной несправедливости жизни. Но в то же время она родила в моём мозгу интересную идею. Я выдохнул, выгоняя из головы все неважные на данный момент мысли, и ухватился за эту идею. Она показалась мне весьма любопытной. Я закрыл глаза, попытался расслабиться и прислушаться к себе, как часто делал в последнее время. Но волнения никакого не ощущал. Организм успокоился практически моментально. — Он готов, — привёл меня в себя голос Каталама. — Мой сын готов… И я готов, аниран. Я прошу тебя помочь нам обоим. Это будет честью для нас. Но я слушал его вполуха. Я смотрел на метки на своих ладонях. Смотрел и размышлял. — Неважно скольких я убил, — ответил я своим мыслям. — Важно скольких я спас, — затем посмотрел на Каталама и умирающего Вилибальда. — Нет! Хватит на сегодня смертей! Я не дал никому времени обдумать мои слова, и прикоснулся к метке в центре левой ладони. Резвая энергетическая нить закружилась вокруг моей талии, быстро размоталась и заняла место над головой. — Фласэз милосердный, — отшатнулся лекарь и осенил себя знакомым знаком. «Поверхностные повреждения зарубцовываются» «Кровопотеря остановлена» «В инъекции нет необходимости» «Энергия полна» Я вытряхнул из головы бесполезные оповещения. Я прекрасно знал, что раны затягиваются. Я чувствовал это. Но на эту непонятную нить у меня были другие планы. Я закрыл глаза и попытался погрузиться в себя. Заглянуть в свой мир. Понять, как управлять этим голосом и отдать приказ игле излечить Вилибальда. Проделать то, что однажды она проделала со мной. В течение нескольких секунд я не двигался, пытался сосредоточиться и мысленно направлял иглу в бедро умирающего Вилибальда. Но ничего не получалось. Никакого отклика не было. Ни нить, ни игла не реагировали на мои потуги. Тогда я решил изменить подход. Сел на корточки рядом с перепуганным парнем, аккуратно взял его холодную руку, закрыл глаза и вновь попытался сконцентрироваться.