Глава 14. Охота на хунхузов После 14 сентября, на Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня, в станице и округе начался этап окончания уборки гречихи и овощей, а с ним, можно сказать, закончились основные сельскохозяйственные работы. С учетом этого мне хоть и с боем, но удалось заполучить у атамана Селеверстова и старейшин разрешение на большой выход своего учебного отделения до Зейского склада, расположенного на правом берегу реки Зеи. Этот склад был основан в 1879 году как перевалочный пункт и резиденция Верхнеамурской золотодобывающей компании. От этой резиденции, которая за десять лет разрослась до приличного поселения, было сообщение по реке Зея и потом Амуру пароходами, принадлежащими компании, шли колесные дороги к многочисленным приисковым площадям. Также Зейский склад был соединен телеграфом с общей телеграфной сетью империи. От станицы Черняева до Зейского склада было около 150 верст или 200 километров. И была даже не колесная дорога, а вьючная тропа, по которой местами в лесу на коне даже в колонну по одному проехать было трудно. Запланированный большой выход, с трудом продавленный у руководства станицы (внуки старейшин «ныли» дома с неделю), должен был уложиться в двенадцать дней конно-пешего перехода до Зейского склада и обратно. Кроме самого перехода были запланированы игры в войнушку на свежем воздухе. А если серьезно, то на этот поход мною возлагались следующие основные задачи: научить казачат начальным действиям разведгруппы в тылу врага, рассказать и показать, как маскировать действия разведгруппы, устраивать засады, при этом должны были испытать маскировочные халаты типа «Гилли», которые сделали из рыбачьей сети и крашеных джута, лыка. Также планировалось показать и научить, как ориентироваться на воде и суше, распознавать следы противника и животных, маскировать свои следы и места пребывания всей разведгруппы, преодолевать естественные препятствия. На маршруте было необходимо преодолеть вброд шесть рек туда и обратно. За весь маршрут надо было организовать одиннадцать баз для ночевки и отдыха, а питаться в основном подножным кормом. Вот такие были планы. Но, как говорится, хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Все случилось на третий день пути, когда ближе к обеду по времени подошли к реке Ольгакан и стали проверять брод. Занимался этим головной дозор, состоящий из тройки Верхотурова Антипа, Вовки Лескова и Данилова Петьки. Во время марша наше отделение придерживалось следующей схемы: впереди головной дозор – первая тройка, вторая тройка и я с Ромкой – основа походной колоны и основные силы, затем тыловой дозор – третья тройка казачат. Головные и тыловые дозоры шли в зоне прямой видимости на расстоянии пятидесяти-ста метров. На боковые дозоры, к сожалению, не хватало численности нашего войска. Выехав на опушку леса, от которой начинался пологий спуск к реке, я увидел, что Антип, положив свою берданку поперек седла, дал шенкелей своему жеребчику и шагом направился через реку к противоположному берегу. Вовка и Петька по сторонам въезда в реку верхами внимательно смотрели по сторонам, также положив винтовки перед собой на луку седла. Было видно, как Лесков напрягся, приподнялся на стременах, что-то рассматривая, а потом, развернув своего коня, направился к зарослям двухметровой таволги, которые росли метрах в пятидесяти по берегу реки слева от въезда на брод. Подъехав к зарослям, Вовка спрыгнул с седла и, раздвигая стебли таволги стволом винтовки, медленно вошел в кусты. Через несколько секунд выйдя из них, развернулся в нашу сторону, краснея багровым лицом, и стал семафорить языком сигналов-жестов, применяемых в спецназе, которому я казачат успел хорошо научить за четыре месяца. Вверх раскрытая ладонь – «Внимание», два пальца к своим глазам – «Вижу», показал рукой в сторону зарослей – «Там», жест ладонью перед грудью – «Женщина» и показанный один палец – «Одна». «Чувствую пятой точкой огромные неприятности, – подумал я. – Кажется, мы конкретно влипли». Дальнейшие сигналы Вовки Лескова с позывным или прозвищем «Леший», так как был он в учебном отделении лучшим следопытом и охотником, подтвердили мои опасения: «Ребенок», «Один», «Мужчина», «Пять», «Убиты». Характерный жест по горлу Вовка изобразил как-то чересчур резко. В этот момент к нему подъехал Петька и, спрыгнув с коня, зашел в кустарник, через мгновение вывалился оттуда, согнувшись пополам, меча перед собой съеденный завтрак. В отличие от покрасневшего Лескова, Петька Данилов лицом был бел, как его белокурые волосы. Похожий на скандинава, он в отделении получил позывной Дан, от данов – названия древнего германского племени, населявшего нынешнюю Швецию и Данию. И фамилия Данилов начиналась так же. По моему требованию все в отделении получили свои позывные. Объяснил я это тем, что в бою по фамилии, да и по имени долго обращаться, поэтому необходим позывной максимум из пяти букв, а лучше из двух-трех. Хотя общения по рациям в ближайшие лет сорок не предвиделось, но практика показывала, что прозвища во время наших совместных занятиях у казачат все равно возникнут, поэтому лучше возглавить этот процесс, обозвав прозвища-клички позывными. Так я стал Тоха – от Тимохи. Кто-то из казачат предложил мне позывной Ермак, но я отказался, сказав, что рановато мне такой почетный позывной носить. Остальные казачата также подобрали себе позывные. Ромка стал Лисом из-за своих рыжих волос, да и хитростью его бог не обидел, Верхотуров Антип получил позывной Тур, старший второй тройки Колька Пошивалов – Шило, Раздобреев Савватей по своему имени – Сава, Савин Евгений из-за своего умения отлично видеть в темноте получил позывной Сыч. Жора Шохирев стал «Шахом» и командиром третей тройки, в которую вошли Филинов Устин с позывным Ус и Чупров Феофан, или Чуб (оселедец у запорожских казаков назывался «чуприна», «чупра», «чуб»). Два раза квакнув – все-таки рядом с рекой находимся, – я привлек внимание Антипа, который уже добрался до середины брода. Показав Туру знаком, чтобы он возвращался, а Ромке и второй тройке подав рукой назад знак «Стой», направил своего Чалого к Лескову и Данилову, которые остались стоять с лошадями в поводу у зарослей. – Что здесь, Леший? – спросил я Вовку, спрыгивая с коня. – Женщина с ребенком и пятеро мужчин. Все убиты и обобраны. Судя по следам, убиты сегодня утром. Вовка отвечал рублеными фразами, сжимая руками цевье и шейку приклада винтовки так, что побелели костяшки. Дан к этому моменту опустился на колени и продолжал блевать уже только тягучей слюной. – Пойду посмотрю, – я раздвинул заросли кустарника и прошел по протоптанной Вовкой и Петькой тропке. Да! Картина Репина «Приплыли». Точнее, Льва Соловьева «Монахи. Не туда заехали». На примятых стеблях таволги в ряд лежали обнаженные женщина с ребенком и пятеро мужчин. Женщина лет тридцати, точнее возраст было определить трудно из-за искусанных губ и застывшего на лице выражения муки и боли. Голубые глаза незряче смотрели в чистое небо, роскошные вьющиеся каштановые волосы сбились в колтун с ветками, листвой и сухой травой. Тело женщины было полностью обнажено. Низ живота и внутренняя сторона бедер были все в крови. Огромное количество синяков по всему телу. Каких-либо других повреждений, которые могли привести к смерти, даже перевернув женщину на бок и осмотрев ее со спины, я не обнаружил. Насиловали, долго, со вкусом, до ее кончины, вернее всего сердце не выдержало, подумал я. Рядом с женщиной застыло тело девочки лет десяти, судя по цвету волос и глаз, ее дочери. Девочка была полностью обнажена, детское тельце все в синяках, а низ живота и бедра также в крови. «Суки! Твари! Уроды!» И другая трехэтажная латынь металась у меня в голове. Найду, зубами рвать буду! Господи, не допусти, чтобы с моей сестренкой Аленкой такое же было два года назад. «Господи, не допусти!» – думал я, закрывая глаза девочки, на лице которой застыло выражение удивления. Потом закрыл глаза ее матери. Осмотр также обнаженных тел мужчин показал, что двое, мужчина лет тридцати пяти – сорока и лет двадцати пяти, вернее всего, из господ офицеров. Ладони у них имели характерные мозоли от верховой езды и оружия, а вот от таких орудий труда, как топор, вилы, коса, лопата мозоли явно отсутствовали. Прическа, усы, кожа тела и лица выглядели более холеными, чем у остальных троих, в которых без труда можно было признать молодых казаков строевого разряда чуть старше двадцати лет. Ладони в мозолях, как копыто, загорелая до черноты кожа как на лицах, так и по всему телу, и длинные чубы надо лбами. Двое казаков были заколоты в спину, еще казак и младший офицер застрелены. На теле старшего мужчины я насчитал три пулевые и две колотые раны. Закончив осмотр тел, я вышел из зарослей и удовлетворенно улыбнулся про себя: занятия по тактике ведения боя дали о себе знать, первая тройка казачат, прикрывшись телами лошадей, ощетинилась стволами винтовок на три стороны света, оставив не перекрытой реку, но при этом Тур периодически косился и в ту сторону. – Леший, пробегись по следам. Убитых, как мне показалось, с той стороны в заросли заносили, – я указал в сторону начинающейся метрах в ста от реки небольшой березовой рощи. – Есть! – Вовка перебросил повод с темляком через шею в ноги своего коня. – Стой спокойно, Гнедко. Погладив ноздри Гнедка и проверив патрон в патроннике, Вовка, чуть пригнувшись, пошел по краю кустарника, направляясь к березовой рощице. – Дан, Тур, разбираем сектора обстрела и прикрываем Лешего. – Я указал ребятам ориентиры их секторов и сам стал отслеживать ситуацию в своем секторе, напряженно следя и за Вовкой. Лесков вернулся минут через десять, дойдя до опушки рощицы, покрутившись там и сбегав к берегу реки метров за двести от нас. – Тоха, на опушке рощи был бивак, где на ночь останавливались убитые. Подошли к ним с той стороны вдоль реки, – Вовка показал вдоль реки в северном направлении, – сделали свое дело, занесли аккуратно тела в заросли, пытаясь особо не наследить, и ушли назад. Завтра мы уже вряд ли нашли бы в этих зарослях тела. Таволга выпрямилась бы, и следов не осталось бы. А тела потом зверье мелкое растащило бы. – Сколько их было? – спросил я. – Точно не скажу, – задумался Вовка, – с десяток, может, чуть больше. Все на конях. Добычу погрузили на украденных коней и увезли с собой. На месте бивака ничего не осталось. – А вещей должно было быть достаточно для путешествия трех их благородий, ребенка и сопровождения из трех казаков, – вслух подумал я. – И куда они перлись? – Да к нам в станицу и шли, – ответил оклемавшийся Петька Данилов. – Отсюда до Черняева верст шестьдесят будет. Один большой переход. Это мы два дня шли с лишним. Так мы по дороге упражнения различные да вводные твои, Тоха, выполняли. – Ты прав, Дан, – ответил я. – Больше им действительно идти некуда, только к нам в станицу. А зачем шли? На этот вопрос вряд ли теперь получим ответ. Задумавшись на несколько секунд, я повернулся в сторону опушки, где застыли наши основные силы, и, вытянув руку вверх, несколько раз изобразил круг над головой. «Собраться вокруг меня» – этот знак говорил о том, что казачата должны были окружить меня в круговой обороне. Данное упражнение за эти два с половиной дня похода мы отрабатывали каждый раз, как только по дороге попадалась полянка или прогалина в лесу. Да три раза организовывали на переправах через реки. Раздался топот копыт, и через несколько секунд учебное отделение застыло на урезе воды в круговой обороне, создав какое-то подобие «вагенбурга» или «гуляй-поле», но только из коней. Темляк повода уздечки привязывали к хвостам впереди стоящего коня. Спины и бока коней хоть как-то, но защищали от пуль седла, переметные сумки и РД. Получилась небольшая крепостица, из которой можно было отстреливаться, защищаясь телами лошадей. Такой способ обороны еще в шестнадцатом веке, а может, и раньше использовали донские и запорожские казаки против степняков. – Тур, Леший, Дан, на три стороны света контролируете подходы. Остальные подошли ко мне. Доведу до вас информацию. Казачата, оставив коней в круге, подошли ближе и встали передо мной полукругом. – Господа казаки, головной дозор в лице Лешего обнаружил в зарослях таволги за вашей спиной трупы благородной дамы с ее дочкой лет десяти, двух офицеров и трех казаков, – начал я. – Убиты предположительно сегодня утром. Двух казаков на страже взяли в ножи, остальных троих убили из огнестрелов. Сопротивление оказал только старший по возрасту из офицеров, предположительно, в звании есаула или выше. Женщину и девочку насиловали до их смерти. Потом, спрятав трупы и забрав их вещи, напавшие ушли вдоль реки на север. – Сколько было нападавших? – задал вопрос побагровевший Шах. – Предположительно, чуть больше десятка, – ответил я. – Что будем делать? – А кто это мог быть, Тоха? – вопрос задал Подшивалов. – Не знаю, Шило. Могут быть и хунхузы, и местные аборигены: нанайцы, орочи, удегейцы и китайские старатели, и наши «охотники за золотом», и любые варнаки-бандиты. Зверья в человеческом обличии в этих местах хватает. Но вернее всего, это «вольные старатели». Помните «Желтугинскую республику» в верховьях Амура из пятнадцати тысяч таких старателей? Кого там из народа только не было! И казаков там хватало. Меньше трех лет прошло, как эту республику разгромили китайские войска. Возможно, и здесь где-то лагерь кто-то из «вольных» мог организовать. Притоков, ручьев здесь полно. А золото при удаче намыть где угодно можно. – А как давно они ушли? – поинтересовался Савватей Раздобреев. Я не успел ответить, меня опередил Леший: – Два-три часа назад, Сава. Может, чуть-чуть больше. Хотя вряд ли. – Так что будем делать? – вновь поднял я самый злободневный во все времена вопрос. – По моему мнению, нагнать и наказать, – заговорил Ромка, тряхнув своим рыжим чубом. – Нас одиннадцать вооруженных казаков. Разве не справимся? Тоха вон один двадцать одного варнака положил! А мы что, хуже? Одобрительный гул других казачат показал, что все согласны с Лисом и готовы искать приключения на свои пятые точки. В общем, как один обещают всех бандитов убить и надругаться над телами или сначала надругаться, а уж потом убить. А на самом деле ситуация из разряда «не дергай дракона за хвост, вдруг тот решит оглянуться», но казачата этого не понимают. – А ты что думаешь, Тоха? – задал мне вопрос мой названный брат Рома Селеверстов. – Я против. Десять пар глаз с изумлением уставились на меня, даже Тур, Леший и Дан развернулись в мою сторону. – Объясняю, почему. Во-первых, варнаки числом в десять или чуть больше человек убили двух офицеров и трех казаков строевого разряда. При этом двух казаков закололи в спину одним ударом. Судя по ранениям, оказать сопротивление смог только старший по возрасту офицер. Из сказанного можно сделать вывод, что варнаки хорошо умеют внезапно нападать, причем не из засады, а подкравшись к казаку, находящемуся в дозоре, и отлично владеют оружием, как холодным, так и огнестрелом. Потерь они не понесли. Еще один плюс к их умениям. Про нашу готовность к таким боевым действиям я ничего положительного сказать не могу. Я сделал паузу, наблюдая за казачатами, которые в упор смотрели на меня, и не увидел понимания своих слов. У всех в глазах горел азарт охотника, который взял след зверя. – Во-вторых, судя по следам, варнаки заглянули к убитым на огонек костра их бивака. Сделали свое черное дело и вернулись на свою тропу. Не факт, но весьма возможно, что в конце пути или где-то на тропе в оговоренной точке их ждут товарищи. Как рассказывал мой дед, у хунхузов в основном их разбойничьи ватаги состоят из тридцати – пятидесяти человек. При этом те, о ком мы говорим, не какие-нибудь туфей – обычные бандиты, а мацзей, то есть конные разбойники, которые у хунхузов, можно сказать, гвардия. Если мы столкнемся с такой группой, то нам останется только героически погибнуть. Смотрю в глаза казачат и понимания не вижу. Выражение на лицах – «кто не с нами, тот против нас». В общем, они все мальчиши-кибальчиши, а я мальчиш-плохиш, который жаждет получить банку варенья да корзину печенья. Ладно! Продолжим. – В-третьих, если взять во внимание, что варнаки сотворили с женщиной и ее дочкой, желающие потом могут посмотреть, то какими-либо моральными принципами они не отягощены. Зная, что за совершенное преступление им грозит вечная каторга или петля, биться варнаки будут насмерть. А из вас хоть кто-нибудь в своей жизни в человека стрелял, убивал? Сможете не задумываясь нажать на спусковой крючок, глядя в глаза тому, в кого стреляешь? После этих вопросов, смотрю, кое-кто из казачат опустил глаза в землю, задумавшись о чем-то своем очень важном и интимном. – В-четвертых, если хоть с кем-нибудь из вас хоть что-то случится, ваши отцы и деды-старейшины меня, сиротинушку, на куски порежут и скажут, что так и было. А мне еще пожить охота! Тут меня прервал самый неразговорчивый из казачат, Устин Филиппов: – Тоха, мы все понимаем. Конечно, с одной стороны, нам еще далеко до нормального казака строевого разряда, но с другой, за шесть месяцев ты нас очень многому научил, причем такому, что моя родня, как ты говоришь, офигевает. Когда я деду и отцу рассказываю, чем мы занимались на тренировках, особенно, как ты называешь, на занятиях по тактике ведения боя, то мой батя только головой крутит в восхищении, а дед говорит, что такое не каждый старый пластун-кубанец сообразить мог бы, не говоря уж о забайкальских да наших амурских. Видно, и правда бурлит в тебе кровь твоего предка – Ермака Тимофеевича. То не мои слова, а моего деда. А выстрелить в бандита, я думаю, любой из нас сможет. «Млять, ну я и кретин! – мысленно дал я себе тумака. – Не мог додуматься до того, что казачата дома будут рассказывать о наших занятиях! А отцы и деды у них отнюдь не дураки, все нововведения сразу смогут вычленить из рассказов своих деток и внуков. Я тут основы действий групп спецназа двадцать первого века преподаю, а казаки считают, что во мне кровь Ермака бурлит! Лестно, что сказать, очень лестно, но за своим лексиконом из будущего надо следить. Офигевают они! Все, не отвлекаемся». – И, в-пятых, Ус, командира, пока он не закончил свой доклад, прерывать нельзя. А если серьезно, хрен мы их без потерь возьмем. Но если не попытаемся, то занятия наши прекратятся. Не сможем мы друг другу в глаза смотреть. А посему – смирно! Слушай приказ! – Десять пар засиявших радостью глаз уставились на меня, а я продолжил: – Вторая и третья тройки, вместе с Лисом достаете плащ-палатки и пакуете, заворачиваете трупы убитых и перетаскиваете их к началу тропы от брода в сторону станицы к лиственницам, слева от тропы. Кто-то из казачат – кажется, Сава – судорожно вздохнул. А что вы думали? Война – это когда ты в черной бурке и папахе, с шашкой наголо летишь на белом коне, как Чапаев, рубить врага? Хренушки!!! Война – это грязь на форме, теле, оружии и в душе. Война – это мокрые вонючие портянки, слизь в промежности и сопревшее белье, заскорузлый от грязи и крови камуфляж и бушлат, которые проще выбросить, чем отстирать. Это злость, тоска и пустота в душе после неудачной операции и полный стакан неразбавленного спирта, позволяющий об этом забыть. В общем, война – это грязь, вонь, голод, постоянное недосыпание, боль – и физическая, и моральная! Раз решили воевать, пускай учатся всему. – Тур и Дан, начинайте рубить саперными лопатками молодые деревца и делать слеги, из которых собрать помост на высоте косой сажени между тех двух лиственниц, – я указал на них рукой. – Лис, после того как закончите переносить упакованные трупы, подключаетесь к Туру. На помосте должны разместиться убитые и лишние вещи. В преследование идем налегке. Я и Леший охраняем периметр. Оружие за спиной, готовое к бою. Клювом не щелкать. Вольно. Разойдись. Где-то через час, закончив с делами по устройству трупов и ненужных в преследовании варнаков вещей на недосягаемой для основной массы зверья высоте, тронулись в путь. Я с Лешим в головном дозоре. Ромка, который вел остальную группу, был заинструктирован до слез. Если со мной и Лесковым что-то случится, остальные сразу разворачиваются и наметом уходят в сторону станицы, бросая все, включая запрятанные трупы и вещи. Назад возвращаются только в сопровождении большого отряда взрослых казаков. Как и предполагалось, метрах в четырехстах от брода, откуда была видна опушка рощицы, где на ночь расположились убитые, обнаружились следы переправы всадников с того берега. Видимо, здесь был еще один брод. Вплавь переплавляться в конце сентября через Ольгакан было холодновато. Дальше следы большой группы верховых вели вдоль берега реки на север. Легкой рысцой мы двинулись по ним, периодически делая остановки, во время которых Леший, покидая седло, внимательно изучал следы. Смеркалось, когда заговорила моя чуйка, которая в прошлой жизни не один раз спасала мою жизнь. Рассмотрев в стороне от проложенной варнаками тропы, которая в этот момент шла через смешанный лес, небольшую полянку, я, оставив Лешего на тропе, свернул на нее. Проверив поляну и ее окрестности, вернулся на тропу и знаками дал команду следовать на поляну, где опять организовали круговую оборону. – Что случилось? – на правах зама задал мне вопрос Лис. – Не знаю, но почему-то дальше по тропе мне верхами продвигаться не хочется. Как бы на варнаков не нарваться, – ответил я. – Мне показалось, что дымом костра пахнуло, – встрял в разговор Леший, – я тоже уже хотел дать команду стоп, но ты, Тоха, меня опередил.