Часть 1 из 15 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Глава 1.
– Надюха!
Она ловко увернулась от распахнутых рук. Петрович, как всегда, был в приподнятом настроении, хотя до конца рабочего дня оставалось еще почти три часа. Обычно он редко «принимал на грудь» так рано, и его никогда не видели на рабочем месте, не вяжущим лыка – в цеху за этим следили строго, даже строже, чем сама Надежда. Она порой сквозь пальцы смотрела на выпивающих подчиненных, поскольку лучше высшего руководства знала их способности и возможности. Тот же Петрович – мастер на все руки, на него чуть ли не молились на всем заводе. И то, что время от времени он позволял себе лишнего… ну, бывало. Но ведь не часто. Даже не раз в месяц.
Но вот сегодня…
– Надюха, ты чего? – слегка оторопел мастер.
Она холодно взглянула на него, подбирая слова. И это молчание – и невысказанные речи – отрезвили мужика больше, чем ушат холодной воды.
– Ты это… Надюха… Надежда Сергевна, – внезапно вспомнил он. – Ты чего? Случилось чего, а?
Она задохнулась. Случилось. Действительно случилось, только вот ее подчиненным и коллегам знать было не обязательно.
– Все в порядке, – заставила себя сказать. – Как там монтаж в котельной?
– Да продвигается.
– А с материалами что?
– Все есть, Надежда Сергевна. Ты не серчай, а? Просто ну… сын сейчас звонил – внук у меня родился. После трех внучек первый внук, представляешь?
Она покивала, чувствуя одновременно дежурную, «женскую» радость от того, что на земле продолжают рождаться дети, и горечь. Пролепетала что-то похожее на: «Это замечательно! Поздравляю!» – и стиснула зубы, пережидая поток слов от новоиспеченного деда. У самого Петровича было трое детей – старший сын где-то болтался, не собираясь жениться, несмотря на возраст, дочка подарила ему двух внучек и на этом успокоилась, и вот младший сын после первой девочки обеспечил «продолжателя фамилии».
– Ну, как после такого не выпить? – сокрушенно улыбаясь, развел руками Петрович. – Но только ты, Надежда Сергевна, знай – я до конца рабочего дня ни-ни! Сейчас немного продышусь и за дело. А потом проставлюсь, после работы, само собой!
– Ты поосторожней там, – стараясь быть строгой, сказала Надежда. – Не лезь. Вон, пусть Николай сегодня постарается. А то он только баклуши бить горазд…
– Да что твой Николай понимает! Молодые они, – отмахнулся Петрович. – Им бы только деньгу зашибить. Работают тяп-ляп, кое-как, а сами хотят золотые горы получать. И на сторону поглядывают – где платят больше. А мы с тобой, Надежда Сергевна, жизнь прожили, понимаем…
Женщина прикусила губу. Что-то такое отразилось на ее лице, отчего Петрович вдруг смутился, сообразив, что ляпнул что-то не то.
– Ты это… ну… молодая, конечно, Надюха, – опять перешел он на фамильярный тон. – И выглядишь хорошо, и в самом соку… А сегодня вообще красавица – во! – оттопырил большой палец. – Эх, был бы я помоложе и не женатый, приударил бы за тобой, вот ей-богу, приударил!
Надежда покивала, попробовав отшутиться – мол, все вы только обещаете. С коллективом она старалась держаться ровно – с одной стороны, все-таки своя, чуть ли не с училища здесь работает, несмотря на заочное высшее экономическое образование, а с другой – женщина и какое-никакое, а начальство. Распределение работ, сдача-приемка, всякие там комиссии-проверки и начисление зарплат и премий – все через ее руки проходит. Выше ее только начальник цеха, но сидит на своем месте крепко, его только с конторой отсюда и сдвинешь.
Настроение, тем не менее, испортилось – слишком много радости исходило от Петровича. Радости и за долгожданного внука, и просто так, за весь мир. Вот ведь человек! Практически пенсионер, в два раза ее старше, а умеет радоваться жизни. А она…
– Надежда Сергевна, да ты чего такая вялая? Случилось, что ль, чего? Опять наш Козлов дурит? Ну, так наплюй. Козлов – он козел и есть, – Петрович нутром почуял ее настроение. Еще бы ему не чувствовать – дома он жил практически в женском коллективе!
– Да все у меня нормально, – отмахнулась Надежда. – Просто… день рождения у меня сегодня, – помявшись, призналась она.
– Ой! – грубоватое лицо мастера пошло складками и морщинами. – Точно! Сегодня же тринадцатое! А я совсем забыл! И сколько тебе стукнуло?
В этом весь Петрович – где-то умелый и даже чуткий, особенно когда дело касалось работы, а где-то чурбан чурбаном. У женщин не принято спрашивать о возрасте, каковы бы женщины ни были! Но отшучиваться и кокетливо возражать: «Восемнадцать с половиной!» – Надежда не стала. Не то у нее было настроение с утра.
– Тридцать.
– Ух… круглая, выходит, дата? Это… ну… проставиться бы надо, Надежда Сергевна?
– Проставлюсь, – кивнула она. – Само собой.
– Ты да я, да мы с тобой, – Петрович опять попытался ее приобнять, – у меня внук, у тебя юбилей… Сегодня, а? Чего долго откладывать? Практикантку позовем, учетчицу… ну, Николай и Авдеич сами припрутся, куда же без них! Еще Никоненко и Ромаха… Посидим, отметим?
– Посидим, – кивнула она. – Отметим. А сейчас…
Голос ее чуть дрогнул, и Петрович мигом стряхнул с себя и браваду и фамильярность:
– Понял! Пошел работать! – и уже у самых дверей обернулся и снова одобрительно вскинул большой палец: – А все-таки шикарно выглядишь, Надежда Сергевна!
Домой Надежда шла в подавленном настроении.
Петрович за три часа ухитрился раззвонить всему цеху, что у мастера юбилей, так что к концу рабочего дня – всего за три с половиной часа – ее поздравили по разику практически все. Даже начальник цеха, Козлов, и тот пожал руку и что-то промямлил по поводу того, что «ты – прямо наша Надежда, цветешь и пахнешь!» В обеденный перерыв ей пришлось ненадолго отлучиться, чтобы добраться до ближайшего минимаркета и срочно подкупить вина и закусок – той сумки с продуктами, которую она было принесла с утра, теперь казалось недостаточно. Выставил на стол свою лепту и счастливый Петрович – две бутылки водки и две банки домашних солений. Виновникам торжества вручили по конвертику, а Надежде – еще и букет гвоздик, явно купленных в том же минимаркете.
И все-таки настроение у Надежды было плохое, и, когда она в числе последних вышла с проходной – пришлось задержаться, убирая со стола грязную посуду – ей не хотелось ни с кем разговаривать. На остановке ждали автобуса несколько рабочих, среди них были одно-два знакомых лица, но женщине не хотелось к ним присоединяться. Сунув букет в опустевшую сумку так, что торчали только головки гвоздик, она не спеша пошла по обочине дороги. Завод находился на некотором отдалении от жилых домов, сразу за забором начинались дачные участки, и три остановки она собиралась пройти в совершенном одиночестве. А чего бояться? Район у них тихий, маньяков не водится. Кроме того, на женщин с такой походкой, как у нее, редко нападают – слишком она у нее быстрая.
Домой не хотелось. Вечерами – особенно осенними – ей часто не хотелось идти домой. Пока еще был октябрь, завтра Покров, и пока еще была золотая осень. В начинающихся сумерках пламенели клены и березы, через забор дачного кооператива в одном месте перевалилась целая борода дикого винограда – разлапистые листья пламенели насыщенным багрянцем, но многие яблони и груши начали облетать, и тут и там уже виднелись голые ветки с одинокими мелкими плодами.
Надежда не любила осень, еще со школы, когда их в обязательном порядке заставляли учить знаменитое «Унылая пора, очей очарованье…» А эта осень, тридцатая в ее жизни, обещала стать самой печальной. Первой в череде печальных унылых лет.
Полгода назад внезапно и скоропостижно умерла ее мама. Она и раньше замечала за собой «что-то не так», но крепилась ради дочери. А когда, наконец, прихватило так, что пришлось вызывать «Скорую», стало поздно. Рак яичников в последней стадии. Два месяца медленного умирания – и Надежда осталась одна.
Случилось это двенадцатого апреля. И на похоронах растерявшаяся Надежда – ни братьев, ни сестер у нее не было, имелась только родня со стороны матери – последний раз видела своего мужа. Тот, уже несколько месяцев как живший отдельно, явился на похороны навеселе, пожал ее двоюродному брату руку, пьяно пробормотал что-то: «На день космонавтики тещенька преставилась. Теперь сама к богу полетит, узнает, чего там на самом деле-то!» – напился на поминках, испортив все торжество, и исчез. Они развелись примерно за год до того, и с тех пор Надежда жила одна. Как-то так получилось, что за эти полгода она растеряла всех подруг, а родня по матери, пару раз попробовав построить отношения с одинокой родственницей, натолкнулась на стену отчуждения и скоро оставила попытки. Мол, гордая, не хочешь с нами общаться, ну и сиди сиднем в четырех стенах!
Нет, иногда ее пытались с кем-то познакомить. Молодая еще, красивая, с квартирой. Траур – трауром, но личную жизнь устраивать надо. Надежда отмахивалась. Особенно огорчало ее, что потенциальные женихи, которых иногда ей сватали подруги, действительно на нее западали. Она ведь на самом деле была красива и знала это. Ей еще со школы завидовали девчонки: «Какая у тебя коса, Надька! А грудь! А талия! Эх, мне бы твою фигуру!» Все уверяли, что с такой внешностью Надежда непременно будет счастлива. Мол, разглядит ее принц на белом коне, женится, увезет к себе, и будут они с мамой, как сыр в масле, кататься…
Вот тебе и сыр. Вот тебе и масло. Вот и принц на белых «Жигулях». Да, она еще красива – не испорченная родами фигура сохраняла девичью стать – но сегодня обладательнице этой фигуры исполнилось тридцать лет. Да, у нее отдельная двухкомнатная квартира, но без мужской руки она нуждается в ремонте. Да, у нее приличная зарплата, но даже этих денег не хватило на то, чтобы спасти жизнь матери. Да, еще все впереди, но и позади осталось немало – неудачный брак, аборт и сразу за ним выкидыш, после которых врачи сказали, что она не может иметь детей. Этот диагноз – бесплодие – и заставляло Надежду раз за разом отмахиваться от женихов. Даже от тех, которые признавались, что, мол, мне от тебя не детей надо, дети у меня от первого брака уже есть, мне подавай женское тепло и участие! При этом никто никогда не говорил, что собирается давать ей…
Когда Надежда дошла до своего двора, начало темнеть, а во многих окнах уже загорались огни. И только три ее окошка чернели темнотой. Раньше мама зажигала огонь на кухне, дожидаясь дочери. А летом Надежда прибегала домой до того, как стало совсем темно. Скоро начнется зима и вот такое унылое возвращение в пустую квартиру станет в порядке вещей.
Дом встретил ее темнотой пустых комнат и тишиной. Иногда мелькала мысль завести кота или кошку – пусть хоть кто-то радуется ее возвращению! – но сама мысль о том, что где один кот, там и два, где два – там и пять, а потом в сорок лет она окажется классической… ну, не старой девой, но почти старухой с сорока котами. Нет, такой судьбы Надежда пока еще для себя не желала. Что она, что мама – обе мечтали о счастье, верили в него, ждали чуда. Мама, правда, не дождалась. В тридцать три, понимая, что лучшие годы ушли, она взяла и родила «для себя». Надежда была ее надеждой в прямом смысле слова. Мама в юности одевала красивую дочку, как куколку, твердила, что с ее внешностью ей запросто найти себе жениха. Огорчалась, что дочка пошла после школы в училище, а потом – на завод. Мол, где ты там богатого мужа найдешь? Потом успокоилась, притихла.
Мама…
При мысли о ней глаза Надежды наполнились слезами. И ведь надо же, чтобы в такой день…
Праздничный стол был накрыт. Стояли расставленные с утра тарелки, в холодильнике ждали салаты, заливное и нарезка. Был куплен тортик и бутылочка мартини. Подруги, которых она обзвонила накануне, наигранно-веселыми голосами обещали прийти, но честно предупреждали, что у них маленькие дети, что завтра среда и надо на работу, а живут они не в соседнем подъезде, да и сегодня тоже дела есть, так что «мы забежим попозже и только на минуточку, поздравить, хорошо?»
Надежда взглянула на часы. Она приглашала всех к семи часам, понимая, что людям надо собраться и доехать. Оставалось еще полчаса. Она все успеет – и прическу, и макияж. Конечно, кто-то опоздает, кто-то заскочит впрямь на минуточку, но все лучше, чем одной.
В половине восьмого она стала в этом сомневаться.
Никто не пришел. В квартире стояла тишина. Только Минаковы отзвонились, мол, застряли в пробке на Кутузовском, куда заезжали за подарком, опаздываем, так что начинайте без нас. Надежда вздохнула, уверила трубку, что все понимает и, отключившись, чуть не заплакала. Она открыла мартини, поковырялась в салатиках, попробовала заливное – не пропадать же добру! – но в одиночестве кусок в горло не лез. И в восемь часов хлопнула дверью, выйдя из квартиры. Приедут Минаковы или нет, ей хватит сидеть в пустой квартире и ждать неизвестно, чего. Если судьба не стучится в ее дверь, она сама пойдет и постучится!
Кафе-бар находился на соседней улице. Небольшой уютный полуподвальчик, летом выставлявший несколько столиков под цветастыми зонтами. Надежда бывала там всего раз или два, еще при жизни мамы, и никогда так поздно вечером, как примерная девочка с работы сразу возвращавшаяся домой. Но сейчас был особенный день, и она решительно прошагала к стойке, заняла свободный стул и кивнула бармену.
– Мартини. Со льдом!
Играла музыка. Над стойкой вспыхивали и гасли в такт мелодии огни. Под потолком висели два телевизора – там крутили бесконечные клипы. Народа было немного – всего восемь человек, не считая ее. Две влюбленных парочки, уже начавшие самозабвенно целоваться, трое студентов, громко, чтобы перекричать музыку, споривших о достоинствах и недостатках какой-то видеоигры, и одинокий, как она сама, мужчина на другом конце стойки.
Надежда не сразу обратила на него внимание. Она, если честно, лишь мельком скользнула взглядом по сутулой мужской спине, смакуя первую порцию мартини и раздумывая, что будет делать дальше. Тут было все-таки общество, тут она не чувствовала себя такой одинокой. Тут, что греха таить, можно было с кем-нибудь познакомиться. Пусть не на всю жизнь, но известно, что чудеса случаются там, где в них верят. Вот она внезапно и…
Она пила мартини и озиралась по сторонам, стараясь вести себя и выглядеть строго. Пусть не вздумают путать ее с девочками легкого поведения!
Бар постепенно заполнялся народом. Просто удивительно, как много людей вечерами, вместо того, чтобы сидеть дома, отправляются сюда! Как будто завтра суббота и их никто не ждет! А может, и правда никто не ждет. Или им так надоела семья, что хочется сбежать от нее хоть куда-нибудь… Надежда посматривала по сторонам, иногда поднимала глаза к экрану телевизора, висевшему почти над ее головой. Музыка сливалась с гулом голосов, стуком стаканов, шарканьем ног.
Женщина выпила вторую порцию мартини со льдом и задумчиво посмотрела на бокал. Заказать еще или хватит? На нее уже начали обращать внимание завсегдатаи, косились с любопытством, пробовали заговаривать, но Надежда либо не отвечала, либо отвечала так односложно, что мало, кто настаивал на продолжении знакомства. И все же, что ей делать?
– Не стесняйтесь!
Она даже вздрогнула, чуть не подпрыгнув на стуле, и стремительно обернулась, хватаясь руками за стойку. Оказывается, тот мужчина, что вначале сидел, отвернувшись и ссутулившись, теперь выпрямился и вполоборота наблюдал за нею.
– Не стесняйтесь, – повторил он негромко, но вполне отчетливо. – Если хотите заказать третью порцию, не стоит себе отказывать.
– А откуда вы знаете, о чем я думаю? – осторожно поинтересовалась Надежда.
– Догадываюсь, – он слегка улыбнулся.
У незнакомца был удивительно мягкий, бархатный и в то же время сильный и глубокий голос. Почему-то подумалось, что ее любимый певец Дмитрий Хворостовский должен говорить именно так. Надежда бы не удивилась, если бы узнала, что этот мужчина действительно заканчивал консерваторию по классу вокала. В баре было довольно шумно, но голос с легкостью обходил все препятствия, устремляясь к цели, обволакивал, баюкал, ласкал.
Под стать голосу была и улыбка – не бесшабашная мальчишеская усмешка, а что-то такое же спокойное, глубокое, затрагивающее, казалось, не только мышцы лица и взгляд, но и всю его фигуру до кончиков пальцев. Надежда поймала себя на мысли, что скользнула взглядом от лица незнакомца на его плечи и руки, проследив до крепкой загорелой кисти, обнимавшей стакан. А взглянуть снова ему в лицо она почему-то не посмела.
– Вы смущены, – это был не вопрос, а констатация факта. – Вам не часто приходится… общаться с мужчинами?
– Ошибаетесь, – она все-таки подняла взгляд. – С мужчинами мне приходится общаться довольно часто…
У нее целая бригада мужчин, не считая просто рабочих цеха.
– Но? – он опять улыбнулся. – Не стесняйтесь признать – всегда есть это самое пресловутое «но», ведь так?
Надежда кивнула.
Перейти к странице: