Пролог Кто я? Где я? Я еще жив? Сколько раз я задавал себе эти вопросы?! Не знаю. Серые стены надвигаются на меня, давят своей массой, в голове всплывают яркие моменты из моей жизни. Запах плесени въедается в ноздри, холодные капли падающие с потолка ударяются об пол, действуют на нервы. Я схожу с ума! Через решётчатое окно тускло пробивается блеклый свет, пахнет сыростью слышно как плещет вода о стены. Рядом река или озеро. Не знаю. Не помню. Мысли путаются, я не могу не о чем думать. За дверью слышны шаги тюремщика. Роб, так его, по-моему, зовут или Крон. Наплевать. Зачем мне его имя! Надо его убить. Нет, не получится. Я схожу с ума… схожу с ума! Слышно как он напевает песенку «Эрида», о благородной женщине спасшую свою дочь от богача, переспав с ним, по-моему, она просто шлюха. Ненавижу эту песню, ненавижу эти стены, ненавижу… Мне отсюда не выбраться! Если только… Нет, нет, так не пойдет! Надо прилечь, поспать, станет легче, много легче… Удар в дверь! Встаю с матраса, встряхиваю головой, она гудит. Наверное, опять был приступ. С каждым днем приступы сильнее и повторяются все чаще. Накатывает безумие, отчаяние. Я ухожу в себя. Потом засыпаю, просыпаюсь, и боль уходит, мне становится легче. До следующего припадка. Дверь отворяется. Свет от фонаря в руках тюремщика слепит глаза. Он выливает на пол помои, потом кидает засохший кусок черного задарского хлеба. – Жри скотина, недолго те осталось. Моя бы воля, я б тебя собственными руками… У-у-у тварь, – тюремщик смачно сплевывает на пол, специально целясь в ранее вылитое им же варево. Он всегда так делает, издевается. – Если бы моя воля, я тебя тоже бы кончил, – мой голос слаб, – и кончу. Будь уверен. Лицо этого идиота перекошено, он замахивается, наотмашь бьет по лицу, потом замахивается ногой, попадает по животу, наносит еще несколько ударов, разворачивается и уходит, с глухим стуком захлопывается дверь. Я смеюсь вслух. Смеюсь над болью и над ним. Я всегда люблю злить людей, люблю смотреть на их перекошенные лица, как они брызжут слюной и стараются сказать что-то в ответ. Эмоции, одна из людских слабостей, а я ненавижу слабость, презираю слабых и немощных. Я еще долго лежу на полу, в темноте вслушиваясь в тишину, прерываемую лишь ударам капель о пол. Снова она. Стоит за дверью. Я слышу ее дыхание. И так каждый раз. Ненавидит меня!? Или боится!? Презирает!? Все сразу. Всегда молчит. Не задает вопросов. Сводит меня с ума. Чертова сука. Хочется кричать. Молчу. Жалею ли я о прожитой жизни? О своих поступках, словах и действиях? Не знаю! Сложный вопрос, но возникает все чаще. Настойчиво влезает мне в голову. Я знаю лишь одно, в этой жизни нельзя никому доверять, нельзя не к кому привязываться. Человек это животное, умное, жестокое, расчетливое. Жить надо инстинктами, а не чувствами, только тогда ты выживешь, ты будешь чего-то стоить, с тобой будут считаться. Я играл человеческими судьбами, топтал их жизни. Идеальных людей нет, а те люди, которых вы считаете благородными героями, такие же обычные люди, как и вы, и их души так же грязны и продажны, как и ваши. У каждого человека есть цена, за которую он предаст, убьет или полюбит. Вы спросите кто я такой? Какое право я имею так рассуждать? Я имперский ублюдок. И я знаю, о чем говорю. Глава 1 Нищий Если тебе дадут оружие и скажут убить человека, который тебе не нравится и пообещают, что наказания не будет, убьешь ли ты? Многие ответят, нет, но я точно знаю, что они лгут. И лишь единицы говорят правду. Люди не боятся гнева богов, они бояться лишь себе подобных. Империя не верит в богов, империя верит в своего императора. Верю ли я в императора!? Нет. Верю ли я в богов!? Нет. Я верю лишь в себя. Доверяю только лишь себе, и никому более. И, наверное, поэтому я до сих пор жив. Это истинный путь. Путь, которому следую я. Говорят, что если тебе дали пощёчину подставь другую щеку, я же не допускаю удара вовсе. Претор Миарт Безумный Я родился в дрянном городке, у которого не было даже названия, претории Палея. Моя мать, сразу после родов, выбросила меня вместе с помоями свиньям. Говорят, меня вытащил какой-то прохожий, я уже захлебывался в помоях и свинья тянули ко мне свои грязные рыла. Этот человек отдал меня в руки придорожной шлюхи и так, с рождения, я попал на улицу. Не знаю, как я выжил, но годам к четырем я уже был не плохим карманником, и как это не противно, хорошим попрошайкой. В общем, я был уже вполне самостоятельным и полностью свободным в выборе, куда пойти и что делать. В шесть я уже верховодил шайкой таких же оборванцев, как и я. Любимым местом был рынок, там было чем поживиться. Толпы орущих, дурно пахнущих покупателей с тугими и не очень кошелями толкались, дрались, приценивались и, конечно же, торговались. Торговцы кричали что-то в ответ, махали перед носом у покупателей своим товаром. Я проталкивался сквозь эти массы, маленький, юркий и грязный. Иногда удавалось срезать кошель, несколько раз меня ловили, но я всегда убегал. Все что я помню из своего убогого детства осталось в моей памяти разорванными клоками туманных воспоминаний. Но все же некоторые моменты я помню довольно хорошо. Череда событий совпавших вместе запомнилось мне особенно четко. Мне, наверное, было около шести, точного своего возраста я никогда не знал, и, скорее всего, не узнаю, ведь тогда я и считать то не умел вовсе. Был жаркий летний день, солнце нещадно припекало, клубы пыли, поднимались с земли и мелкими песчинками забивались в глаза, рот и нос, не давая вздохнуть, а затем, пропитанные потом, оседали грязным слоем на лицах людей. Именно в этот день к нам в городок проездом прибыл бродячий цирк. Он был небольшим, всего лишь три пестрых повозки. Расположились они на окраине, и были дружно облаяны местными бродячими псами не терпевших незнакомцев на своей территории. Плешивый старый зазывала объявил о грандиозном вечернем представлении, которое артисты по его словам безумно популярного цирка покажут впервые. Зазывала был слеп на один глаз, и притом сильно хромал на левую ногу. Он назвал себе главой этой «замечательной» труппы. Аляпистая, немытая годами одежда на нем говорила о не особом успехе, которым пользовался их бродячий цирк. Но для нашего городишки их приезд был достаточно будоражащим событием. В особенности для той галдящий и беспрестанно носящейся толпы, голодных до зрелищ и не только, маленьких оборванцев. Мы практически сразу осадили повозки циркачей, создавая шум и толкучку. Здоровенный мужчина с руками и торсом, выточенным словно из камня, отгонял нас узким, длинным шестом, нисколько не церемонясь. Он бил плашмя по спинам, не вкладывая, впрочем, особой силы. Гудящая толпа, юрко изворачиваясь, рассыпалась и отбегала, но потом вновь сбивалась кучками и возвращалась. Наконец, добившись того чтобы мы удалились на достаточное, как ему казалось расстояние силач оставил нас в покое. Он, отставив шест, подошел к небольшой бочке с водой и с показным фырканьем и ревом начал плескать на себя воду, чем вызвал смешки и тыканье в него пальцев со стороны шантрапы. У меня он не вызвал абсолютно никакого интереса, чего нельзя было сказать о маленькой и хрупкой светловолосой девушке с грустными голубыми глазами. Я заметил ее сразу же, как только она открыла дверку одной из повозки и мягко, словно пушинка, соскочила на землю. Двигалась она медленно и грациозно, слегка повиливая бедрами. Лишь на мгновение она задержала свой взгляд на орущих и толпящихся детях разных возрастов, а потом отвела взор. В ее взгляде я не увидел злости или отвращение, лишь безграничное равнодушие и усталость. Она подошла к силачу. Положив свою маленькую ладонь на его влажное плечо, и привстав на цыпочки, что-то сказала ему на ухо. Тот с серьезным лицом кивнул и продолжил обрызгивать себя водой. Девушка отошла к стоящим неподалеку ящикам и уселась на один из них. Мне надоело слоняться без дела и очень хотелось есть. Сначала я было хотел вернуться на рынок и стащить что-нибудь с прилавка, но потом, увидев приоткрытую дверцу повозки, из которой вышла девушка, решил, что не мешало бы проверить, что там внутри. Я стал осторожно пробираться меж стоявших на земле сундуков и ящиков. Бугай в это время продолжал с фырканьем осыпать себя водой, а девушка, казалось, была невероятно увлечена процессом разматывания длинной бечевки. Неподалеку седой, высокий мужчина занимался лошадьми. Быстрыми перебежками мне удалось достичь повозки, и с ловкостью маленького хорька, забраться в нее. Внутри царил полусумрак, лишь свет из приоткрытой двери толстой полосой освещал помещение. Я осмотрелся. В дальнем углу была небольшая соломенная лежанка, пара крючков на стене с висящими на ней платьями. У лежанки стоял небольшой деревянный сундучок. Крышка его была откинута, содержимое скомканным тряпьем выпирало наружу, рукав одной из рубашек спадал на пол. Справа, у стены, стояла небольшая тумба, рядом маленький, но аккуратный раскладной стульчик. На тумбе я заметил небольшую шкатулку. Это было именно то, что мне нужно. Я подошел к тумбе и посмотрел на шкатулку. Ее деревянная крышка была расписана незамысловатой резьбой. Осторожно открыв ее, я обнаружил внутри несколько ожерелий, одно из которых состояла из отличающихся размером раковин, нанизанных на нить, а второе, из маленьких белых бусинок с черными разводами. Также там было несколько колец, в основном простых и не замысловатых. Но одно было изготовлено, по всей видимости, из серебра, маленький зеленый камешек украшал его сверху. Я быстро засунул ожерелья за пазуху, кольца же запихал в единственный имеющийся у меня карман, который пришил себе сам, специально для монет, которые воровал у прохожих. Я уже собирался уходить, когда заметил круглый предмет с длинной ручкой, лежащий рядом со шкатулкой. Я взял его и внимательно разглядел. И чуть не вскрикнул от неожиданности. С гладкой, словно прозрачная вода, поверхности на меня смотрело лицо мальчишки с темными грязными волосами и чумазым лицом. Это было мое отражение, я иногда смотрел на себя в речной воде. Но если там все было мутно и размыто, то здесь очертания были столь четки, что я на мгновение подумал, что вижу совсем другого человека, живущего в этой странной вещи. – Задарское зеркало, – услышал я мягкий женский голосок. – Обошлось мне недешево. От неожиданности я резко повернул голову, выронив предмет. – Осторожнее, – испуганно воскликнула девушка, тонким силуэтом маячащая на входе. Я ловким движением поймал его у самого пола. – Положи на место, – твердо сказала она. – И больше ничего не трогай. Я не спрашиваю, что ты здесь делаешь, и так вижу, судя по твоему виду. Смотрю, ты уже успел обчистить мою шкатулку. Она мягкими плавными движениями подошла ко мне. Я мог сбежать, но почему то стоял, как вкопанный, опустив глаза вниз. Она села на раскладной стульчик, закинув ногу на ногу и чуть нагнувшись, положила скрещённые руки себе на колени. – Тебе говорили, что брать чужое нехорошо? – насмешливым, лишённым злобы тоном проговорила она. Я упорно молчал, потупив взгляд. – Так, ясно! Значит, не говорили, – она хмыкнула. – Как тебя зовут? Я вновь промолчал. – Так как? – настаивала она, буравя меня взглядом своих серых глаз. – Ты немой? – Нет, – наконец грубо ответил я, слишком грубо, девушка это заметила. – Хм, посмотрите-ка на него. Он приходит сюда не прошенным, берет мои вещи, нагло молчит, когда его вежливо спрашивают, а потом начинает огрызаться, обиженный тем, что его застали на месте преступления, – она некоторое время сердито смотрела на меня, а потом внезапно громко и звонко рассмеялась. Я непонимающе смотрел на нее. – Ну, так ты назовёшь свое имя или нет? – сказала она просмеявшись. – У меня нет имени, – пробурчал я. – Ах, его у тебя нет. Впрочем, я не удивлена. Но знаешь у каждого человека должно быть имя. – Оно мне ни к чему, – огрызнулся я. – Может быть, ты и прав, – проговорила циркачка, внимательно меня разглядывая, – а может быть и нет. А знаешь что, раз тебе не дали имя при рождении давай назовем тебя сейчас. – Зачем? – подозрительно спросил я. – Как зачем. У всех есть имена и у тебя оно тоже должно быть. К тому же тебя никто не заставляет им пользоваться. Просто пусть будет. Так, надо подумать, – она задумалась, я хотел было возразить, но не стал. – Может быть.… Нет, не пойдет. А если.… То же ерунда. Так может,… нет, хотя. Придумала, назовем тебя Ардос, – внезапно воскликнула она. – Как? – удивленно протянул я, впервые слыша такое имя. – Ардос, – повторила она таким тоном, словно разговаривает с недотепой. – Это на задарском. Означает «безымянный», «безликий». Самое то, для тебя. Ну как. Согласен? – Мне все равно, – буркнул я в ответ. – Тогда решено, – утвердительно кивнула она. – Приятно познакомиться Ардос. Я Лия. Я недовольно посмотрел на нее. Она лишь коротко хохотнула и встала со стула. – И кстати, раз уж мы с тобой познакомились, будь добр верни мне мои вещи, они мне дороги. Я покосился на Лию и немного помедлив, вытащил из-за пазухи ожерелья, положил их в шкатулку, затем достал кольца и положил их туда же. Но я оставил себе кольцо с камнем, думая, что девушка этого не заметит. Я ошибался. – Я думаю, есть что-то еще, – с ехидной улыбкой на лице проворковала она. Я со вздохом достал кольцо и отдал ей. Она тут же одела его на безымянный палец левой руки. Затем подняла руку, рассматривая кольцо. Я уловил в ее глазах грусть. – Камень не настоящий. Подделка, – не знаю зачем, пояснила она. – Зато металл – серебро. Кольцо подарил мне очень близкий человек. Оно мне дорого. Как память. – О ком? – задал я глупый вопрос. – О том, кто дал мне это кольцо, – со вздохом ответила она. – А где он? Она невидящим взором посмотрела на меня и прошептала сквозь зубы, словно не своим голосом: – Далеко. Наступила неловкая тишина. Лия о чем-то задумалась, а мне оставалось лишь неловко переступать с ноги на ногу. – Думаю тебе пора, – сказала она, выходя из задумчивости. Я облегченно вздохнул и пошел к выходу. Когда я уже хотел выпрыгнуть из фургона, девушка окликнула меня. – Ардос приходи вечером на представление. Я скажу, чтобы тебя впустили. Мне не нравилось это прозвище придуманное циркачкой, но я все же обернулся и утвердительно кивнул. Затем спрыгнул на землю и побежал прочь. Уже покидая стоянку цирка, я получил удар хлыстом по спине от высокого мужчины, занимающегося лошадьми. Превозмогая боль я побежал быстрее, позади вновь послышался свист хлыста, но на этот раз, он не достиг цели, мужчина разразился проклятиями в мою сторону. Я же быстро удалялся прочь и через некоторое время, встретив одну из знакомых ватаг, с криком присоединился к ним. Мы отправились на рынок в надежде чем-нибудь поживиться. Удача сегодня не благоволила мне, но ближе к закату я все же сумев стащить с прилавка хрустящую булку, завернул в грязный проулок, где и решил перекусить. Там собралась, смеясь, и что-то взбудоражено обсуждая, свора мальчишек. Они стояли плотным кольцом и указывали на кого-то пальцами. Я решил посмотреть что там, и решительно вклинился в их толпу. Кто-то недовольно вскрикнул и легонько толкнул меня в плечо. Я ударил наотмашь, не глядя, вложив в удар всю свою мальчишескую силу, я не любил когда меня кто-либо трогал, особенно если это были мои ровесники. Сзади всхлипнуло и утихло, больше мне никто не возражал. Выбравшись на середину, моим глазам предстало жалкое зрелище, на земле лежал пьяный грязный нищий. Он пытался встать, но снова падал, ноги его уже не держали. Вокруг стоял смех, слышалось улюлюканье, раздавались грубые выкрики, кто-то старался плюнуть. Меня тоже поначалу разбирал смех, но потом мне стало скучно. Я подобрал лежащий под ногами мелкий камень и кинул, меня поддержали дружными воплями. Попал я в плечо, нищий всхлипнул, поднял на меня затуманенные глаза и снова опустил их. В тот момент я понял, что он не был пьян, его избили, жестоко и беспощадно. Но это нисколько не прибавило сострадания во мне, а лишь еще больше раззадорило. Я выбрал камень потяжелее, замахнулся и вдруг услышал низкий девчоночий крик. – Что вы делаете? За что вы его так? Что он вам сделал? – на середину из толпы вырвалась девчушка лет шести, со светлыми растрепанными волосами, вздернутым острым носиком и голубыми глазами. В них было недоумение, сострадание и ненависть. Она устремила свой взор на меня, а я застыл, от внезапности ее появления, с поднятым в руке камнем. – Что ты делаешь? – повторила она свой вопрос, направленный уже в мой адрес. – А что, сама не видишь, – огрызнулся я в ответ, и уже не обращая на нее внимания, вновь замахнулся, собираясь в этот раз попасть точнее. Она кинулась на меня с ловкостью и жесткостью лесного зверька, впилась острыми зубками мне в плечо и попыталась расцарапать лицо. Я старался отбиться, но она юркая, маленькая и очень настойчивая бестия, вцепилась в мою руку и попыталась отобрать камень. Я со всей силы толкнул ее в грудь, девочка взвизгнула и отлетела на несколько шагов, ошарашено повертев головой, она громко разрыдалась. Вокруг недовольно зароптали, многим не понравилось, как я с ней обошёлся. Но меня никогда не волновало ничье мнение, а в лицо никто не решился мне что-либо высказать. Я снова посмотрел на девчонку, та понемногу начинала отходить, и теперь снова внимательно смотрела на меня и на камень в моей руке. Я злорадно ухмыльнулся, перевел взгляд на нищего, тот уже пытался отползти от меня подальше, но пока не очень в этом преуспел. А затем снова посмотрел на девчонку. И не отрывая от нее взгляда, метнул камень в нищего. Девчушка вскрикнула, из ее глаз вновь брызнули слезы, послышался глухой удар, вокруг послышались громкие испуганные вскрики, девчонка громко заверещала и попыталась закрыть ладонями лицо. Улыбка сползла с моего лица, я повернул голову в сторону нищего. Тот хрипел и булькал, изо рта выступала кровавая пена, под ним уже расползалось красное пятно, глаза непонимающе уставились на меня. Еще пару секунд он дергался в судороге, а потом затих. Мне стало жутко, в какой-то момент я понял что натворил. Меня начинало подтрясывать. За углом загремело железо, послышался топот, слышно было, как извлекают мечи из ножен. Кто-то из мальчишек позвал стражу, понял я, а может быть и какой-нибудь случайный прохожий. Ноги сами сорвали меня с места, и я побежал. Никто не попытался меня остановить. Пробегая мимо девчонки, я остановился, сел и, задрав ей подбородок, спросил требовательно: – Как тебя зовут?