— Да погоди ты, Макс… — оттолкнул его Лёвка и засверкал глазами на следователя. — Зря вы с нами так, Роберт Романович. Мы к вам, можно сказать, с чистой душой и с надеждой на защиту, раз уж объединило нас одно общее дело. — Это-то я сразу понял, — не спешил менять тон Джанерти. — Влипли вы, господа, оба по уши в дерьмо ещё раньше, чем мне открылись на днях и покаялись. Однако за дурака хотели подержать, всех подлинных карт не раскрыли, утаить решили до особого случая, а теперь, когда жареный петух клюнул, когда почуяли, что верёвка, стянувшая шею Лихомера, и ваших не минует, прибежали ко мне. Так?.. Спрятаться-то от злодеев вам некуда. Длинны руки убийцы? Понурясь, оба опустили головы. — Ну ладно. Поздно мораль читать… Что мы здесь стоим, проходите, побеседуем по-людски, — смилостивился Джанерти и провёл их в полумрак кабинета, где, включив настольную лампу, кивнул на кресла, устроился сам за столом. — Угощать, извините, нечем. Домработница утром явится. Выпить тоже не предлагаю, так как сам не пью в такие поздние часы. Ну а вам не следует, чтобы опять не запамятовали, зачем пожаловали, — он криво усмехнулся. — Начинайте. Приятели переглянулись, Лёвка заговорил первым: — Вы, конечно, слышали об арестованном Губине Петре Аркадьевиче? — Губине! Ишь куда хватил!.. Не высоко ли? — Значит, слышали… — Ну, допустим. — Только знаете про него не всё, — прищурился Лёвка и подался к следователю вперёд, прямо змеёй весь вытянулся. — Мы вас просветим про такие его делишки с Глазкиным, что не поверите! — Готов послушать, — не подал вида Джанерти. — Однако почему вы уверены, будто Губин подтвердит всё, что вы мне здесь наговорите? — А куда ему деться? — выдавил гримасу Гладченко. — Ему вышка корячит за участие в убийстве Брауха! Он за соломинку уцепится! Вы ему только посулите надежду на жизнь, а он каждое наше слово подтвердит. Лишнего городить нам тоже не резон. За каждое слово отвечаем. Губин с Глазкиным на пару обирали нэпманов так, что те пикнуть не могли. Только нам и жалились с Лёвкой. — Вот, значит, что вы за пазухой берегли… — поморщился Джанерти. — В самое сердце народной милиции метите! — Ну, до сердца далековато, зря вы так, однако и нас за жабры взяли, Роберт Романович! — Узилевский, не мешай стол, так и вцепился бы в следователя, руки подрагивали от возбуждения. — Вы человек проницательный, Роберт Романович, в наших кругах слывёте порядочным, поэтому и доверились вам… И Лёвка повёл рассказ. Лишь под утро проводил нежданных гостей Джанерти, выслушав и тщательно всё записав. Теперь, рассуждал он, подтверди на суде их показания Губин, не видать Глазкину кресла председателя губернского суда, на тюремную скамью прямая дорога. Поэтому раньше времени решил не тревожить Арла; весь истерзавшись, дождался домработницы, подгоняя её, откушал кофе и заспешил в следственную тюрьму. Шёл, а сам обдумывал ещё одну нелепую закавыку: Губин всё ещё числился за розыском: агент Ляпин задерживал передачу уголовного дела об убийстве Брауха в прокуратуру по пустяшным формальностям — не все бумаги добрал. Поэтому вызов на допрос Губина непосредственно следователем затруднялся. Пользуясь добрыми отношениями с начальником тюрьмы Минуровым, Джанерти, конечно, мог моментально решить этот вопрос и никто б ему препятствий не учинил, но Роберт Романович норму закона чтил превыше всего, поэтому из кабинета начальника тюрьмы позвонил исполняющему обязанности начальника губрозыска. — Зачем вам понадобилась эта сволочь? — лениво поинтересовался Камытин. — Василий Евлампиевич распорядился никого к нему не допускать, пока Ляпин не закончит дело сам. — Я б не настаивал, но у меня поручение Макара Захаровича, — пришлось намекнуть Джанерти. — Сам Арёл крылья распушил на этого стервеца? — Камытин, хорошо знавший следователя ещё по совместной службе, мог позволить себе некоторые вольности. — Или другой какой интерес? Признайся как на духу, Романыч. — Извини, не могу поделиться, Пётр Петрович, — Джанерти боялся откровенничать. — Не мой секрет. — Вот как… — Камытин хмыкнул в ответ и телефонная трубка не смогла скрыть его иезуитства. — Хорошо. Только ты уж не обессудь, Роберт Романович, придётся тогда подождать разрешения Турина на этот допрос. Много времени не займёт. Пошлю к нему шофёра с бумагой, он лихо сгоняет и вам сразу же доставит. Вы в тюрьме, не ошибаюсь? С Растямом Харисовичем чаи гоняете? Знатная у него заварочка, пробовал. Привет ему передавайте. И запиликала трубка отбоем. — Вот крыса! — выругался Джанерти, оттолкнув аппарат. — Это он мне в ответ, что смолчал насчёт Губина. — Артачится Пётр Петрович? — добродушный толстяк, начальник тюрьмы Минуров, слышал весь разговор, усмехнулся, сочувствуя, подмигнул. — Не переживайте. Бывает у него, когда шлея под хвост попадёт. Хотите — распоряжусь, выдадут вам Губина, ни одна собака знать не будет, а там и бумаги подвезут? — Не к спеху, — поморщился Джанерти, закурил сигару и постарался перевести разговор на другую тему: — Мы ведь, Растям Харисович, действительно давненько с вами чаи не гоняли. К тому же, помнится, обещали вы похвастать новыми образцами татуировок ваших подопечных. Был перевалочный этап с Кавказа? Там ведь публика экзотичная, есть экземпляры!.. — Хватает этого добра, любуйтесь, — Минуров выложил перед следователем папку с зарисовками татуировок уголовников. — Надзиратель Приходько постарался, помня вашу просьбу. Всё хочу поинтересоваться, Роберт Романович, так ли помогают вашей работе эти допотопные художества или увлекаетесь ради забавы, баловство души? — Вам бы знать! — раскрыл папку Джанерти и с жадностью одержимого знатока приник к рисункам. — В этих татуировках скрыт криминальный мир, зеркало, так сказать, происходящих в нём тенденций. Для нашего брата, сыщика, это интересная наука и кладезь специальной информации. Но чтобы понять, надо разгадать рисунок и смысл, в нём содержащийся. Порой до утра мучаешься над какой-нибудь такой абракадаброй, голову ломаешь, а в толк не войти, у самого хозяина интересуешься, а тот начнёт такое врать про свои подвиги, волосы дыбом встают. Некоторые татуируются, чтобы авторитет заработать, но попадаются экземпляры ого-го! — Неужели ещё попадаются? — Вот всё собираюсь монографию написать да в распространить в помощь среди работников сыска, — оторвался Джанерти от бумаг и прихлебнул чай, заботливо приготовленный и поданный Минуровым в расписной зелёной чашке, которую держал тот для особых гостей. — Вы уж и нас тогда не забудьте. — Минуров подсунул расписную тарелку с печеньем. — Времени не хватает, да и материала ещё маловато, а ведь чешутся руки, так и просятся накопившиеся мысли на бумагу. — Раз имеется надобность, мы постараемся, Роберт Романович, — заверил Минуров. — Я Приходько прикажу, чтоб не пропускал ни одного урку. Будет расспрашивать про каждую татуировку и сразу описание прилагать. — Татуировка профессионального преступника — необыкновенное удостоверение личности уголовника, подтверждающее его положение среди своих, — допил чай следователь и, откинувшись на спинку стула, разговорился, увлёкшись. — Авторитеты, элита криминала удостаиваются особых росписей, порой икону целую на спине или груди размещают, поди разгадай все их подвиги! Воры помельче, те мудрят в соответствии со специализацией: щипачи, гопстопники, медвежатники. Убийцы — и те квалифицируются особыми знаками, убил женщину — на груди или бедре обнаружите у него татуировку в виде женщины, горящей на костре, и поленья в том костре не просто пририсованы, их количество означает срок лишения свободы. Милейшее домашнее животное — кот — для них символ удачи, но самый распространённый знак носит на плече даже впервые угодивший за решётку — восходящее солнце. — И что же это означает? — Ничего дороже для узника — мечту о свободе… — Товарищ начальник! — с треском распахнулась дверь, и в кабинет влетел надзиратель. — Беда в одиночке! — Что стряслось? — Минуров так и вскочил. — В глазок проверял, когда первый обход делал, арестованный на нарах сидел, из чашки хлебал. Второй обход сделал — он ничком на полу и не движется! — Зачем паникуешь? — Минуров старался сдерживаться. — Камеру открыл? — Я Матвеича крикнул. Вместе открыли и забежали. Мёртв! — Как мёртв? Почему? Один же был? — Один. Только не дышит и пена у рта. — За врачом, за Абажуровым беги, остолоп! Может, припадок? А ты крик поднял! — Отошёл… — прислонился к стене надзиратель и руки без сил уронил. — Матвеич пульс пытался считать. А его нет, холодное тело… — Кто умер? — чуя недоброе, Джанерти задёргал начальника тюрьмы за рукав. — Кто в одиночке был? — Да ваш арестант! — покрасневшее лицо Минурова покрылось мелкими капельками пота. — Сотрудник милиции… Губин этот… Которого вы допрашивать собрались. XI Странников уезжал на курорт, оттуда в Москву к месту новой службы. Отгуляли прощальные балы, отгремели пафосные речи. Весть, облетев город, взбудоражила всех, и желающие запечатлеть своё почтение в последние дни пребывания выстраивались длинными очередями за дверью приёмной. Облачась в мундир, тайком привезённый в палату, Турин удрал из больницы. Худющий, в фуражке, спадающей на нос, бледный, но чисто выбритый, покачиваясь от слабости, шёл он по коридору губкома к кабинету ответственного секретаря. Знавшие расступались сами, недовольных теснил, а перехватив негодующий жест с запозданием выскочившей из-за стола Ариадны Яковлевны — командующей парадом, осадил её тяжёлым взглядом, не дав раскрыть рта, рванул ручку двери на себя и шагнул за порог кабинета. Он должен был видеть секретаря губкома, объясниться с ним с глазу на глаз и помешать этому не нашлось бы никакой силы. Кабинет был пуст. Но за дверьми известной комнаты царило веселье, раздавались шум и гам голосов. Высунулся раскрасневшийся Задов, ахнул, неестественно закатив глаза, всплеснул руками: «Кого я вижу!», нырнул назад. Турин снял фуражку, рукавом стёр холодный пот со лба; дверь комнаты распахнулась шире, и вывалился сам Странников. Навеселе, с рюмками в руках, протягивая одну, крикнул: — Тёзка! Вот уж не ждал не гадал! — Здравия желаю, товарищ ответственный секретарь губкома! — попробовал Турин вытянуться, как бывало, щёлкнуть каблуками, но не получилось. — Вот… — Ничего, солдат! Своими ногами пожаловал! Благодарствую! Выписали, значит? — Не совсем так… — Это хорошо! — не слушая, перебил тот. — Выпьем за твоё здоровье! Турин принял рюмку, Странников, не дожидаясь, осушил свою. — А ведь я тебя не забыл! — потрепал он его по плечу, не замечая, как тот скривился от боли. — Собирался заглянуть перед отъездом. Артистов взять думал!.. Устроили б тебе концерт по случаю выздоровления! Он обернулся, за спиной его толпились выбравшиеся развесёлый Задов, дородная Анна Андреевна, побрякивающая на гитаре, особа пожиже и обнажённей, знакомые профессора мединститута: Телятин или Телятников, второй по фамилии Эксельман или Виксельман, признательно кланяясь, твердящие наперебой: «Где же вы, батенька, лечились? К нам нужно было. Мы б вас в один миг на ноги, а то что же — кожа да кости»… Анна Андреевна наседала на Задова, перебирая струны: «Григорий, может, здравицу по такому случаю?» — Видишь, как рады тебе? — пьяно сверкал глазами Странников. — Айда к нам! — и поманил за собой в комнату. — Сегодня тут только друзья! Сегодня!.. — Василий Петрович, — коснулся его рукава Турин, — у меня разговор к вам. — Что? Не годится моя компания? — Странников переменился в лице, поморщился, ухмыльнулся. — Мне они тоже изрядно надоели. Прогнать их к чёртовой матери? — Обстоятельства не терпят… — Так уж не терпят? — осклабился тот и, покачивая головой, пристально уставился на Турина. — Тайны у тебя?.. Секреты особые не для моих друзей?.. А зря, ведь я про тебя всё давно знаю. Турин выпрямился, встретил взгляд секретаря. — Ты на койке лежал, а мне докладывали про твои героические подвиги и победы! — зло начал Странников. — Брауха злодеи погубили, а ты их упустил… В тюрьме уже свидетелей убивают!..