– Для нас то, что он так и не получил сан священника, оказалось истинным даром Божиим. С самого начала Дрюитт служил в Ладлоу. Конечно… – Тут Спенсер заколебался, держа жердочку в одной руке, а щетку в другой. На кухне одна из птиц опять заговорила о кофе; вторая ей не ответила. – Если говорить честно, то, на мой взгляд, он немного перегибал палку со всей этой религией. – Что вы хотите этим сказать? Спенсер продолжил чистку жердочек. Делал он это со страстью, откладывая каждую в сторону, когда чистка завершалась. – Он жил в соответствии с десятью заповедями, – пояснил Спенсер. – Думаю, правильно будет сказать, что он хотел всю свою работу выполнять на «отлично», но иногда взваливал на себя слишком много. Много лет назад Дрюитт организовал лагерь для детей; он разносил еду старикам и тяжелобольным; он был добровольным психологом для жертв преступлений – в этом ему, на мой взгляд, помогала его степень в социологии. Он переводил книги на алфавит для слепых, иногда помогал в начальных школах и следил за дорожками общего пользования. А еще он принял активное участие в организации движения «Божественный патруль»[80], которое для нас очень важно из-за алкоголизма, стремительно распространяющегося среди молодежи. – А как он набирал детей в свой клуб? – задала вопрос сержант, после того как викарий закончил внушительный список деяний Йена Дрюитта на пользу общества. – Боже! Казалось, что Спенсера вопрос застал врасплох и теперь он не может понять, почему у него нет на него ответа. Викарий вновь пошарил в корзине и достал оттуда бутылку со спреем, который стал щедро наносить на проволочные спицы, из которых была сделана клетка. – Вы знаете, сержант, клуб существует в городе так давно, что я не уверен, что смогу ответить на ваш вопрос. Полагаю, что клуб был организован по требованию городского совета и школ. Так что дети, скорее всего, поступали и оттуда, и оттуда. Но, как уже сказал, я в этом не уверен. Могу только сказать, что, как и всегда в подобных случаях, клуб начинался постепенно, как место, где дети могли проводить время после школы. Со временем количество посетителей в нем значительно выросло. Достаточно сказать, что каждый год Йен брал какого-нибудь студента из колледжа в качестве помощника. – Студенты из колледжа. – Барбара подчеркнула эти слова в своем блокноте. – А вы можете назвать имена? – К сожалению, нет. – Викарий протер спицы тряпкой. – Но я могу сказать, что Йен всегда все записывал, так что где-то этот список должен быть. Полагаю, что-то вы найдете среди его вещей. – Мой командир поехала на встречу с его отцом; может быть, у него есть какие-то бумаги… А здесь ничего не осталось? Если да, то я хотела бы на них посмотреть. На лице у Спенсера появилось удивление. Он отложил тряпку в сторону. – Но он же здесь не жил, сержант. Я предлагал ему… Мы с женой обитаем в этом доме только вдвоем, и у нас есть масса свободных спален. Но он предпочел уединенность собственного жилья. Хотите, чтобы я нашел вам его адрес? Не дожидаясь ответа, викарий оставил Барбару в одиночестве. Сержант чувствовала покалывание в кончиках пальцев от той информации, которую ей только что сообщили. Для чего Дрюитту нужна была собственная квартира, если, проживая в доме викария, он находился бы совсем рядом с церковью, а викарий брал бы с него минимальную ренту, если б вообще брал?.. Здесь можно задуматься не только о любви к затворничеству, но и о любви к тайне. Или о ее необходимости… Спенсер вернулся с конвертом, на котором написал домашний адрес Дрюитта. Барбара прочитала написанное – оно ни о чем ей не сказало, поскольку она не знала города, но сам факт наличия такого адреса заставил ее задать следующий – и, на ее взгляд, вполне резонный – вопрос. – Полагаю, викарий, вы знаете, за что арестовали мистера Дрюитта? Спенсер кивнул, и лицо у него стало какого-то неестественного цвета. Казалось, что викарий хочет спрятать свое смущение, поскольку он опять покинул Хейверс для того, чтобы принести большую коробку птичьего корма. – Я не верю, что он был педофилом, сержант, – сказал Спенсер. – Он – часть этого прихода уже в течение пятнадцати лет, и за все это время никто даже шепотом не говорил о каких-либо непристойностях. Барбара ничего не сказала. Этому она давно научилась у инспектора Линли: иногда лучше промолчать, чем задавать вопросы. Она смотрела, как викарий прикрепил кормушку к клетке и вышел из комнаты за водой. С улицы раздался очень громкий звук работающего мотора. «Кто-то, – подумала сержант, – подстригает лужайку в церковном дворе». Викарий вернулся с водой. – Конечно, – сказал он, прикрепляя контейнер с водой к клетке, – кто мог предположить, что педофилия настолько распространена в римско-католической церкви? Да и в нашей англиканской, как это сейчас выясняется. А она существовала многие поколения, покрываемая епископами и архиепископами… позорная и непростительная. – Он поднял глаза; на его лице было написано беспокойство о том, что и он не всегда оказывался там, где его больше всего ждали. – Должен вас заверить… – сказал Спенсер и слегка качнул головой, как будто пытался отогнать не мысль, а только ощущение. – В чем? – уточнила Хейверс. – Что, если б я знал об этом, если б мне кто-нибудь хоть намекнул об этом, если б у меня появились хоть малейшие подозрения относительно Йена, – я немедленно предпринял бы какие-то шаги. Барбара кивнула, но в одном она была уверена: последнее заявление Кристоферу Спенсеру было очень легко сделать после того, как все произошло. Бьюдли, Вустершир Изабелла припарковалась на противоположной стороне улицы от пивоварни Дрюитта, которая оказалась расположенной не в самом Киддерминстере, как ей сказали, а скорее на Киддерминстерском шоссе, к западу от небольшого городка Бьюдли. Найти ее было просто – заведение находилось на расстоянии нескольких шагов от реки Северн и рядом с железной дорогой Северн-Вэлли. Пивоварня была хорошо видна и с реки, и с полотна дороги. Она находилась в большом историческом и живописном здании речного склада и являлась идеальным местом для людей, которые хотели сделать остановку на своем пути между Ладлоу и Бирмингемом или населенными пунктами, расположенными еще дальше. Изабелла задержалась на мгновение, прежде чем войти в здание, где ей была назначена встреча. Она приехала раньше, чем предполагала, а кофе, выпитый ею по дороге, заставил суперинтенданта почувствовать жажду. Не захватив с собой бутылки воды – «глупая ошибка, которая больше не повторится», заверила она себя, – Ардери стала рыться в сумке и наконец вытащила крохотную бутылочку, какие раздают в самолетах. Обычно Изабелла употребляла один и тот же сорт водки, но когда покупала запас мини-бутылок для этой поездки в Шропшир, приобрела несколько разных вариантов в дополнение к большой бутылке своего обычного сорта, стоявшей сейчас в ее номере. Судя по этикетке, водка, которую она держала сейчас в руках, была из Украины. Алкоголя в ней было не больше чем на два глотка, но Изабелла решила, что этого будет достаточно, чтобы излечить ее от сиюминутной жажды. За завтраком ей позвонил ее адвокат из Лондона – Изабелла сразу поняла, что это один из тех звонков, во время которых он упорно старался «заставить эту женщину понять резоны». Это было понятно по голосу Шерлока – нет, его родители определенно были ненормальными – Уэйнрайта, не говоря уже о том умиротворяющем тоне, которым он разговаривал с ней в последнее время. Адвокат заявил, что пытается избавить ее от дорогостоящей судебной тяжбы, которую она обязательно проиграет, но суперинтендант начала подозревать, что в действительности его больше беспокоит его профессиональный послужной список. Ведь и она в самом начале выбрала его именно из-за этого послужного списка. А теперь, после каждой их беседы, ее уверенность в том, что Уэйнрайт брался только за стопроцентно выигрышные дела, становилась все сильнее. – Не могли бы мы еще раз вернуться к условиям вашего развода? – предложил адвокат. – Вы должны понять, что все сложности, с которыми мы сейчас сталкиваемся, это результат прежде всего вашего согласия на условия опекунства, против которых вы в тот момент не возражали. Поскольку Роберт Ардери является опекуном ваших детей, а вы почему-то не захотели оспаривать это во время первичных разбирательств, когда дети были еще в юном возрасте и довод о том, что им необходима «мамочка», мог… Изабелла заскрипела зубами, услышав этот термин, но мудро промолчала. – …а сейчас что-то изменить, когда мальчики подросли, уже невероятно сложно. Его сторона заявит, что все это время у них была «мамочка» в лице жены Роберта Сандры и все сложилось как нельзя лучше. Вы навещаете… – Под надзором, – заметила Изабелла. – Под их постоянным надзором. Если пользоваться вашей терминологией, то «за все это время» я лишь один раз осталась с мальчиками наедине, и это случилось, когда Бобу и Сандре надо было присутствовать на каком-то обеде в Лондоне. Поэтому они привезли мальчиков ко мне, а сами устроили себе романтическую ночь в гостинице. Всего одна ночь, начавшаяся в пять часов вечера и закончившаяся в десять часов утра следующего дня. Позвольте мне задать вам вопрос, мистер Уэйнрайт, как бы вы чувствовали себя на моем месте? – Так же, как и вы: разочарованным и жаждущим изменить ту ситуацию, которая сложилась на настоящий момент. – Эта «ситуация», как вы ее называете, включает в себя Новую Зеландию. – Изабелла услышала, что в ее голосе появились ледяные нотки. – Окленд. Новая Зеландия. Переезд. Расставание с Англией. – Я все понимаю. Но у нас есть юридический документ, в котором ничего не говорится о месте проживания детей. Я не могу понять, почему ваш адвокат во время бракоразводного процесса не посоветовал вам отказаться от некоторых пунктов этого соглашения, особенно тех, что касались страны проживания мальчиков. «Потому, что мне пришлось согласиться на условия Боба, – подумала Изабелла, но ничего не сказала. – Потому, что, если б я этого не сделала, он выложил бы информацию о моей жизни моим же руководителям. А если б это произошло, я была бы уничтожена, и он знал об этом. Потому что я пью. Но я не алкоголик. Бобу это, черт возьми, прекрасно известно, но он был готов использовать любые аргументы, лишь бы мальчики остались с ним и с чертовой Сандрой, которая появилась – вы только подумайте – уже через четыре месяца после развода». – В то время я не поняла, что там было написано, – пояснила суперинтендант, что являлось, естественно, ложью. Она просто не предвидела, что Боб может получить предложение, которое позволит ему оседлать волну успеха. И несмотря на то что его волна оказалась в Окленде, она не могла винить его за то, что он на нее запрыгнул. У них обоих были профессиональные амбиции. Но проблема заключалась не в этом. Проблемой была сама Новая Зеландия и то, как часто Изабелла реально сможет прилетать туда, чтобы навестить детей. – Я не знаю, что может произойти, если мы будем настаивать на разбирательстве, – произнес Уэйнрайт. – Я хочу остановить его, – ответила суперинтендант. – Я хочу видеть своих детей. И мне все равно, сколько это будет стоить. Я найду деньги, чтобы расплатиться с вами. В этот момент она увидела Барбару Хейверс – зеленую с похмелья, но живую, – которая направлялась в ее сторону, и закончила разговор. Руки суперинтенданта тряслись от ярости и от многочисленных водок, вина и портвейна – она поняла, что ей надо было опохмелиться, прежде чем встречаться с сержантом, но с этим уже ничего нельзя было поделать. Она устроила шоу и заставила себя проглотить бо́льшую часть английского завтрака, а когда они с Хейверс расстались, налила себе на дюйм припасенной водки, прежде чем покинуть гостиницу с запасом бутылочек в сумке. И вот сейчас Ардери бросила пустую бутылочку в перчаточный ящик. Четыре мятных таблетки решили проблему с ее дыханием, и она, поправив помаду, перешла через улицу, предварительно внимательно посмотрев по сторонам на предмет проезжающего транспорта. Пивоварня была еще закрыта, но последняя модель «Мерседеса», стоявшая перед зданием, говорила о том, что Клайв Дрюитт должен быть где-то внутри. Казалось, что он следил за ней – Изабелла надеялась, что он не видел, как она пьет водку, и взгляд, брошенный на машину, стоявшую через дорогу, подтвердил ее надежды, – потому что или он сам, или кто-то, кого она приняла за мистера Дрюитта, сразу же открыл перед ней полупрозрачную матовую входную дверь. На ней буквами, совпадающими по стилю с буквами на неоновом рекламном объявлении, была написана фамилия Дрюитт. Сама же реклама приглашала посетителей в пивоварню Дрюитта, где их ждали отличные закуски, еда и сидр. – Старший детектив-суперинтендант? – Мужчина говорил настороженным голосом, как будто старался не судить о ней по первому впечатлению, до того как поймет ее намерения и выслушает ее мысли по поводу смерти его сына. – Клайв Дрюитт, – представился он, когда Изабелла утвердительно кивнула. – Благодарю вас за приезд. – Не стоит благодарностей. Благодарю, что вы согласились встретиться со мной здесь, а не в Бирмингеме. – У меня были здесь дела, – пояснил мужчина. – Прошу вас, входите. Здесь мы с вами практически одни. Работники на кухне подойдут к половине одиннадцатого. Он закрыл и запер за ней дверь и пригласил Изабеллу пройти вслед за ним по восстановленному, но искусно состаренному древнему полу. От старости он был темным, как и остальной интерьер старого склада, в котором находилась длинная и сучковатая стойка бара и столы со стульями различных стилей и эпох. По контрасту со всем этим за прозрачными стеклами позади барной стойки находились сверкающие резервуары из нержавеющей стали. От них шли трубы и трубки к насосам, а запахи хмеля, дрожжей и поджаренного зерна служили отличной рекламой приготовляемого продукта. Дрюитт провел ее к одному из столов, длинному, в стиле монастырской трапезной. Вместо стульев он был окружен лавками, а на столешнице стояли ряды картонных коробок, некоторые из которых были открыты, а некоторые – запечатаны. – Мой мальчик не мог убить себя, – сказал мужчина. Как будто это было подтверждением его слов, он достал из одной из коробок семейную фотографию в рамке и протянул ее Изабелле. На ней было изображено, как поняла суперинтендант, все семейство Дрюиттов: мама, папа, взрослые дети, их мужья и жены, множество внуков и идеально ухоженный спрингер-спаниель. Все они были артистично расставлены профессиональным фотографом, который мудро посоветовал всем им одеться одинаково. Они выбрали голубые джинсы и белые рубашки, хотя двое мужчин и одна из женщин – надо признаться – выглядели бы лучше, если б выбрали что-то, в достаточной степени скрывающее то, что лишь с натяжкой можно было назвать мускулами и изгибами тела. Ардери легко смогла определить Йена Дрюитта. Он стоял в середине группы взрослых детей, и он был единственным из всех, кто не стал надевать джинсы и рубашку. Вместо этого на нем была одежда священнослужителя. Изабелла решила, что фото было сделано в день его ординации, или как там еще называется официальное рукоположение в чин диакона. Это было первое фото Йена Дрюитта, которое увидела суперинтендант, если не считать фотографий мертвого тела из файлов детектива Пажье. Как и все его братья и сестры, отец, мать и несколько внуков, Йен был рыжеволосым. Кроме того, он носил очки и был пухлым, с сутулыми плечами, говорившими о желании или спрятать свой рос, или, что было более вероятно, сделаться незаметнее. Потому что эти три отличительные черты – очки, рыжие волосы и лишний вес – всегда вызывали повышенное внимание хулиганов. «Интересно, – подумала Изабелла, – сильно ли он страдал в детстве от более агрессивных сверстников?» А еще ей было интересно, как это могло на него повлиять. – Он никогда не причинил бы себе зла. – Клайв Дрюитт как будто прочитал ее мысли. Изабелла взглянула на него. Было видно, что сделала с ним смерть сына. Он сильно похудел, и от этого все его лицо собралось в складки и покрылось морщинами. На фото он выглядел стройным, а сейчас у него был истощенный вид. Выдавшиеся скулы были обтянуты кожей, глаза ввалились, а руки стали костлявыми. Волосы потускнели; их рыжий цвет постепенно превращался в цвет соломы. В Шропшир Изабелла приехала не для того, чтобы выяснять что-то об умершем человеке, но говорить об этом его отцу она не стала. Суперинтендант находилась здесь для того, чтобы оценить, как проводились два расследования, а это в большей степени касалось оценки работы полиции, чем выяснения того, как жизнь Йена Дрюитта могла привести к его самоубийству. И если она правильно сделает свою работу, исключив возможность каких-либо нарушений, то результаты ее расследования совпадут с результатами двух предыдущих. И тем не менее ей надо было вести себя со всей осторожностью, так как отсутствие расследования со стороны КСУП могло насторожить мистера Дрюитта. – Я встречалась в Лондоне с членом Парламента, представляющим ваш округ, – сказала Ардери, – с мистером Уокером, в присутствии помощника комиссара полиции Метрополии. Мистер Уокер выразил нам свою – и вашу, мистер Дрюитт, – озабоченность. Я с этим полностью согласна. – В этом была некая ложь, но она хотела убедить отца, что его тревога воспринимается серьезно. – Мы с моим сержантом изучим прошлые расследования, которые завершились вердиктом коронера[81] о самоубийстве. Дрюитт не был дураком. Он быстро сообразил, что ее присутствие не значит возобновления расследования. – У Йена не было на то причин, – сказал он. – Вы можете спросить любого, и он вам это подтвердит. – Мужчина подошел к одной из запечатанных коробок, открыл, покопался в ее содержимом – Изабелла увидела, что это была в основном одежда, – и, не найдя того, что искал, открыл следующую. На этот раз он нашел искомое под стопкой шерстяных свитеров – и протянул суперинтенданту деревянную дощечку с просьбой «посмотреть на это». Ардери увидела, что доска сделана из древесины красивого вишневого цвета, а на ней укреплена бронзовая табличка с надписью, гласившей: Человек года города Ладлоу, а под ними имя Йен Дрюитт и дата, относящаяся к началу марта. Над надписью был изображен замок Ладлоу с развевающимся над центральной башней флагом. Изабелла подумала, что награда сделана со вкусом. Она не походила на одну из тех второсортных поделок, которые власти города часто вручают как символ своей благодарности. – Они наградили его вот этим, – сказал Дрюитт. – Мэр и муниципальный совет. Церемония проходила в зале заседаний совета: речи, фуршет, музыканты из колледжа… Говорю же вам, у него не имелось никаких причин убивать себя. У него были друзья и люди, которые любили его. У него было все, о чем он мог мечтать. «И в дополнение ко всему этому, – подумала Изабелла, – обвинение в педофилии». Однако вслух она этого не произнесла. Суперинтендант знала, что эта табличка ничего не значит с точки зрения глобальной картины произошедшего, и хотя она была очень мила, это был всего лишь жест. Кроме того, в случае с Йеном Дрюиттом эта табличка, и церемония, и это выступление оркестра и все остальное могли послужить толчком для кого-то уже достаточно разозленного, кто анонимно запустил механизм в действие. – Наш Йен? – продолжал между тем Клайв Дрюитт. – Да у него не было ни одного депрессивного дня в жизни. Он никогда не грустил и не хотел большего, чем у него уже было. Вы что, считаете, что это портрет самоубийцы? Услышав это, Изабелла засомневалась, что Дрюитт слышал что-нибудь об обвинении в педофилии. Но он должен был. Такое не могло пройти мимо него. Хотя он и не хочет думать об этом. Ни один отец не захочет услышать подобное о своем сыне. – А вот это, – сказал отец. – Вы только взгляните. – Из той же самой коробки он достал сложенную газету. Изабелла заметила, что это было местное издание «Эхо Ладлоу». На первой странице размещался отчет о церемонии, во время которой Йену Дрюитту был присвоен титул «Человек года». Там же рассказывалось о том, чем он занимается в Ладлоу, и перечислялись его достижения – прошлые, настоящие и те, что ждали его в будущем. Они выглядели действительно впечатляющими. Но ни одно из них не доказывало, что он не мог быть самоубийцей. А если он им не был, то его кто-то должен был убить, или же он умер случайно. Первое было невероятно, принимая во внимание место, где он умер, а второе было невозможно по той же причине. – Мистер Дрюитт, – сказала суперинтендант, – уверяю вас, что и я, и моя коллега, мы обе, внимательно исследуем все, что касается произошедшего в ту ночь в полицейском участке. Мы изучим все написанные отчеты и проверим все процедуры, которым следовали занимавшиеся этим делом полицейские и КРЖП. И если в том, что попало в отчеты, есть какие-то ошибки, то мы обязательно обнаружим их. Дрюитт повернулся к ней лицом, и Изабелла увидела: он пытается понять, что именно она имеет в виду. Прошло несколько мгновений; за это время Ардери успела заметить, что они были не одни, как она думала вначале. За стеклом молодая женщина в комбинезоне делала что-то возле резервуаров, занося пометки на планшет, который был у нее в руках.