– Я хочу сказать, что в настоящий момент пытаюсь разобраться с ситуацией в своей семье. Поэтому у меня есть более важные дела, чем отвечать на все те вопросы, которые вы захотите мне задать. Еще раз, его зовут Ахиллес Конг. Ваш сержант уже с ним встречалась. Сказав это, миссис Ломакс отошла от них, пересекла улицу и направилась к двери в дом Динь, которую распахнула, не удосужившись постучать или позвонить. Она нашла девушку в комнате, вероятно использовавшейся в качестве гостиной, – в ней почти не было мебели и выглядела она так, как будто ее не пылесосили, не мыли и не очищали от крошек пиццы, пустых стаканчиков из-под йогурта и смятых пакетов от чипсов по крайней мере с начала осеннего семестра. А еще в комнате отвратительно воняло мужским бельем и обувью. Рабия не могла понять, как Динь может жить в таком месте. Девушка сидела на диване, обитом ситцем и сплошь покрытом пятнами, происхождение которых Рабия боялась даже предположить. Ее колени были крепко сжаты, а голени слегка расставлены в стороны. Она была похожа на школьницу, которая прекрасно знает, что ее ждет выговор. – И какого черта все это значит? – потребовала ответа Рабия. – Именно это я хочу знать, и именно об этом ты мне сейчас расскажешь. Я говорила с Миссой. – Ах вот как… Значит, это связано с Миссой. – Динь дотронулась кончиком языка до верхней губы. – Ты сама это прекрасно знаешь. Так что я повторю вопрос: что, черт побери, все это значит? – По правде, миссис Ломакс? – Динь покачала головой с озадаченным видом. – Я даже не знаю, о чем вы. – Тогда я объясню. Копы ходят вокруг да около моей семьи. Мисса утверждает, что причина называется Д-Е-Н-А. Я не передала им тебя с рук на руки лишь потому, что хочу знать правду. Или врет Мисса, или врешь ты, или врете вы обе. Но в любом случае мы уже добрались до финиша. Ты хочешь говорить со мной или с ними? Решай, пока у меня не кончилось терпение. Динь положила одну ладонь на замызганную софу, вторая осталась лежать у нее на коленях. – А о чем мы должны врать? – поинтересовалась она. – О диаконе. О том, который умер. В его еженедельнике наше имя встречается несколько раз, и это здорово возбудило полицию. – Именно поэтому они вас знают? – Слушай, не пытайся меня запутать. Ты встречалась с ним семь раз. И использовала наше имя. Сначала об этом поговорим мы с тобой, а потом ты расскажешь об этом полиции, которая наконец-то уберется после этого из моей жизни. – Не пойдет, – ответила Динь. – Не спорь со мной. Просто поблагодари Господа, что я не сдала тебя копам три минуты назад. – Я не о том… Миссис Ломакс, я никогда и ни для чего не пользовалась вашим именем. Я никогда не общалась с диаконом. Я вообще его не знала. И если Мисса вам это сказала… – Казалось, девушка не хочет заканчивать предложение. – То Мисса врет, – закончила за нее Рабия. – Ты это хочешь мне сказать? И ради чего, черт меня побери, она пошла на эту ложь? – Не знаю. Я даже не знаю, зачем она с ним общалась. – Не держи меня за дуру. Я кое-что знаю о женской дружбе и знаю, что очень хорошие друзья – давай даже назовем их «лучшие подруги» – не имеют друг от друга никаких секретов. А еще я знаю, что ты и моя внучка были лучшими подругами. А потом, совершенно неожиданно, она решила уехать из Ладлоу, уехать просто так. И вот теперь я узнаю́, что у нее, возможно, была на это очень серьезная причина, и эта причина сейчас сидит в этой комнате, виновная в использовании нашего семейного имени в одному богу известной афере, которую она проворачивает. – Это неправда! – запротестовала Динь. – Я ничего никому не сделала! А меня все обвиняют… и я уже не знаю… – Она расплакалась без всякой видимой причины. – И так ничего не получается, а теперь еще эта Моника, а ему каждую ночь хочется все больше и больше, и кажется, что это уже не остановишь, даже если б я захотела… Рабия умела распознать истерику, когда видела ее. – Святой Бог, – сказала она. – Детка, да что здесь происходит? – Поговорите с Миссой, если вам это интересно! – выкрикнула Динь. – Если кто-то и врет, так это она. Ладлоу, Шропшир Барбаре Хейверс не хотелось ничего перепутать, поэтому после разговора с Рабией Ломакс она заколебалась. Сержант знала, что должна донести информацию до Линли с максимальной осторожностью, потому что сама не до конца в ней уверена. Конечно, Линли не станет действовать поспешно, когда узнает, что она хочет ему сказать, – это вообще не в его стиле, – но факт остается фактом: любой неосторожный шаг с их стороны может поднять целую бурю. Поэтому когда Линли произнес: «Вот вам и еще одно совпадение, сержант», Хейверс ответила: – Вы это о чем, сэр? Казалось, что ее вопрос удивил его. – А разве вы не находите странным, что Рабия Ломакс вдруг оказалась рядом с домом, в котором живет Финнеган Фриман? – Ах вот вы о чем, – неопределенно отреагировала она. – Как вы думаете, к чему все это? Ведь она приехала не затем, чтобы записать его в бойскауты, – продолжил Линли. – Я думаю, что этих чертовых совпадений накопилось уже столько, что они перестали быть совпадениями. – Не буду спорить. – С ней надо поговорить еще раз. – М-м-м… согласен. Правда, теперь она призовет своего адвоката, и в этом случае я сомневаюсь, что мы сможем вытянуть из нее что-то новенькое. Вы слышали, что она сказала той девушке? Барбара утвердительно кивнула. Линли сам дал ей возможность начать рассказ, поэтому она решила ею воспользоваться. – Кстати, сэр, здесь есть еще кое-что… Так как в тот момент, когда столкнулись с Рабией Ломакс, они почти пересекли улицу, детективы прошли дальше, до самой реки, и теперь могли полюбоваться на семью лебедей. Эта задержка позволила Барбаре достать свои «Плейерс» и закурить. Линли автоматически перешел на наветренную сторону. – Эта девушка, с которой разговаривала миссис Ломакс… – Барбара глубоко затянулась. – Кажется, Дена Дональдсон? Я не уверена на все сто процентов, потому что прошло уже десять дней и тогда было темно… Но эта девушка, Динь… – Что в ней такого, помимо странного имени? Оно, кстати, смутно напоминает мне о моей матери. Ее зовут Дороти, но все всегда называли ее Дэйз. Я так никогда и не догадался спросить почему… – А зачем вам было спрашивать, ведь вы называли ее мамочка? Или мама. Или мать. Или как там у вас называют madre[173]. Так вот, об этой Динь… Мне кажется, я ее уже видела. – Я бы не назвал это сенсацией, сержант. Центр Ладлоу не так уж и велик. Хотя, конечно, важно то, когда и где вы ее видели. Так где это было? – На парковке позади полицейского участка. Линли оторвался от созерцания реки и повернулся к Барбаре. – Это точно? – Это она вылезла из машины Раддока, сэр. Было темно, поэтому я, как уже сказала, не уверена на все сто процентов, но похожа она очень здорово. Линли перевел взгляд с Барбары на дом, в котором скрылись девушка и Рабия Ломакс. На лице у него появилось задумчивое выражение. – Он все время врет, когда речь заходит о женщинах в его жизни, сэр, – сержант, казалось, оживилась. – Сначала он сказал мне, что у него нет женщины. Потом сказал нам, что она замужем и любовь, или что там еще, требует, чтобы он ее защитил. А теперь вот эта девушка… И мы видели, как она вошла в дом – по-видимому она там живет, – в котором также живет Финнеган Фриман и который очень удобно расположен почти возле самого короткого пути в полицейский участок. А это уже воняет, как протухшая рыба, вы не находите? – Да, воздух это не ароматизирует, – заметил Линли. – Однако, как вы сказали, была ночь и видели вы ее только мельком. – И припарковался он в самой тени. Согласна, поэтому и говорю, что могу ошибаться. Но когда она выходила из машины, в салоне, как обычно, зажегся свет. Потом выбрался он. Сказал несколько слов. Она вновь села в машину. Все выглядело так, будто она решила с ним распрощаться, а потом он сказал что-то, что заставило ее передумать. И она забралась в машину, он последовал за ней, и одному богу известно, чем они там занимались. – Вопрос в том, – сказал Линли, – врет ли Раддок о замужней женщине или у него сразу несколько интрижек. В любом случае то, что он с самого начала сказал вам, Барбара, что у него в жизни никого нет… А как получилось, что разговор зашел именно об этом, сержант? Барбара задумалась, пытаясь вспомнить поточнее. – Все началось с татуировки, – сказала она. – Заглавными буквами К-Э-Т, как в Кэтрин. Я спросила его, любит ли он животных, а Раддок ответил, что его маму звали КЭТ и что он вырос в какой-то странной секте в Ирландии, в которой детей рано забирали у матерей и они жили совершенно отдельно от них. Татуировка, мол, была нужна для того, чтобы избежать кровосмешения, когда дети станут достаточно взрослыми. Помню, меня от этого рассказа аж затрясло. Может быть, стоило это проверить, но я думала, что должна делать… в общем, то, что мне поручала командир. Вы сами все знаете. Казалось, что все это ничуть не удивило инспектора. Он отвернулся от реки, сложил руки на груди и прислонился к стене, отделявшей их от одной из плотин. – Бедный Эдип, – произнес он. – Если б у него тоже была татуировка, это спасло бы его от стольких бед… Правда, они считали, что избавились от него, нет?[174] Барбара уже давно привыкла к его историческим или литературным отступлениям, так что не стала обращать на это внимания. Она бросила окурок на землю и затоптала его носком ботинка. Инспектор посмотрел сначала на окурок, потом на нее, и сержант, тяжело вздохнув, наклонилась, подняла его и разорвала так, что крошки несгоревшего табака разлетелись по воздуху. – Я думаю вот о чем, – начала Хейверс и, увидев, что Линли кивнул, продолжила: – Если ПОП мутит с этой девушкой, то кто-то, помимо самой девушки и ПОПа должен об этом знать. – И как такое могло прийти вам в голову? – поинтересовался инспектор. – Очень просто, сэр. Уж если я увидела их вдвоем, то наверняка кто-то еще должен был их видеть. Где-то. Когда-то. Нам просто надо его найти. И у меня есть идея, как это можно сделать. Музей «Викторианский городок» Блистс-Хилл, Шропшир Так как сельская местность Шропшира не была нарезана на куски федеральными дорогами, попасть куда-то напрямую было чрезвычайно сложно, и это особенно хорошо было видно на примере дороги в музей «Викторианский городок» в Блистс-Хилле. Он располагался к западу от Айронбриджа, построенного на берегу реки Северн и, к сожалению, заливавшегося частыми наводнениями. Сам же Блистс-Хилл располагался на возвышенности, до которой можно было добраться сквозь рощи дубов, орехов и кленов, уже развернувших свои свежие листья, отбрасывающие пятнистые тени на шоссе. Озарением антрепренера, увидевшего, как можно использовать кирпичные домны, покинутую шахту и потрясающих размеров наклонную плоскость, по которой когда-то лодки из реки поднимали в Шропширский канал, Блистс-Хилл превратился туристический аттракцион и научный центр. Город был сохранен в том виде, как он выглядел в 1900 году. Именно сюда и приехала Рабия, после того как рассталась с Динь в Тимсайде. Она не была здесь уже несколько лет, но по количеству машин на парковке поняла, что музей все еще не потерял своей популярности в качестве места для однодневной экскурсии среди туристов и пенсионеров или как место, где школьники могли увидеть собственными глазами то, о чем им рассказывали учителя в классах. Чтобы купить билет, Рабия встала в очередь. Хотя она вполне могла позвонить и попросить внучку встретить ее, занеся ее имя в список гостей, миссис Ломакс хотела ее удивить. Так что она заплатила непомерную сумму – они что, никогда не слышали о специальных билетах для пенсионеров? – и вместе с билетом получила план музея, который был ей совсем не нужен. Рабия знала, где искать Миссу. Мать девочки не переставала твердить ей об этом с того самого момента, как девочка сообщила ей, что, несмотря на то что в семье ее уговорили еще раз попытать счастья в Вестмерсийском колледже после зимних каникул, она приняла твердое решение и не собирается его менять. Колледжи и университеты не для нее. – Она решила, что свечное ремесло – это именно то, что ей надо, – с горечью сообщила Ясмина по телефону. – Может быть, вам удастся переубедить ее, мама? Рабия хотела было отметить, что музей – это шаг вперед по сравнению с забегаловкой, торгующей рыбой с картошкой, но поняла, что простой отговоркой здесь не отделаешься. Поэтому она попыталась убедить свою невестку, что молодежи свойственны частые смены целей в жизни и что внучка, без сомнения, сейчас переживает именно такой период. Но Ясмина в это не поверила, и Рабия не могла ее в этом винить – сама женщина никогда не меняла своей цели и прямиком шла к профессии практикующего педиатра. И хотя неожиданная беременность несколько замедлила это ее движение, на конечный результат она никак не повлияла. Поэтому для дочери Ясмины сменить нормальное образование на профессию, где ей всю жизнь придется макать фитили в воск, было совершенно немыслимо.