– Так что он показался мне нормальным парнем, – закончила сержант Хейверс свой отчет Изабелле. – И невероятно благодарным за то, что с него не сняли форму. Он знает, что виноват, оставив Дрюитта в одиночестве, но утверждает, что не имел ни малейшего представления о том, почему ему велели доставить его в участок. – Он рассказал что-то, чего не было в отчетах Пажье и КРЖП? – Он не рассказывал им о своем детстве, так что это новая информация, но не знаю, насколько это важно. Они стояли рядом с «Карлтон Армс», на дальнем конце Ладфорд-бридж. Это была привлекательная гостиница, расположенная через реку от Ладлоу и находившаяся на границе древнего поселения, давшего имя мосту. Здание стояло в тени густых буков, на ветвях которых громко шумели птицы – в те моменты, когда не летали в небе; Изабелла назначила здесь встречу после того, как Хейверс позвонила ей на мобильный и сообщила, что закончила опрос полицейского общественной поддержки Раддока. Она описала его как «немножко тормоз. Похоже на то. Но это, наверное, связано с его проблемами с чтением и правописанием». – А почему, ради всего святого, он все еще работает? У нас есть на этот счет какие-то соображения? – Он говорит, ему рассказали, что к этому приложил руку кто-то из Управления. Этот человек вел курс в учебке, когда там учился Раддок. – Он должен был быть особо выдающимся студентом, – заметила Изабелла. – Что не очень вяжется с его проблемами в чтении и правописании. – Он говорит, что лип к офицерам. Думал, что это может помочь ему в продвижении по службе. – Ладно, хватит об этом, – распорядилась Ардери. Хейверс согласно кивнула. Она затягивалась сигаретой, пытаясь ухватить свою порцию никотина до того, как суперинтендант даст ей новое задание. Но в настоящий момент Изабелла не собиралась ничего ей поручать. Сейчас ей просто хотелось войти в «Карлтон Армс», сесть за столик с видом на реку и как-то успокоить натянутые нервы. Однако время для выпивки было совсем не подходящим по любым стандартам, за исключением ее собственных, поэтому она произнесла: – Папаша нашего самоубийцы требует еще одного полного расследования с музыкой, танцами и так далее. Сержант выдохнула дым и бросила бычок в реку. После того как тот упал в воду, Изабелла кинула на нее острый взгляд. «Какого черта?» – было написано у нее в глазах. – Прошу прощения, не подумала, – извинилась Хейверс. – Будем надеяться, что его не съест лебедь. – Конечно. Больше это не повторится. И что вы ему сказали? – Мистеру Дрюитту? Я привезла от него девять коробок с вещами Йена и сказала ему, что мы тщательно изучим их содержимое. Просеем вещественные доказательства. Поищем улики. Погадаем на кофейной гуще. Почитаем по внутренностям жертвенных быков. И бог знает что еще. Самое главное, чтобы Дрюитт держался подальше от телефона, поскольку он заверил меня, что его следующим шагом будет звонок адвокатам. Во множественном числе. Нам надо его опередить. – Так что теперь? Коробки? – Боже, конечно, нет. Что у вас еще? – Наверное, викарий. Изабелла еще раз взглянула на нее. Затем повернулась спиной к «Карлтон Армс», поскольку наличие гостиницы было для нее искушением, с которым трудно было бороться. – И что с этим викарием? – спросила она, а когда увидела, что Хейверс жмется, нетерпеливо поторопила ее: – Ну, давайте же, сержант. Барбара сказала, что пока у нее было время до встречи с Гэри Раддоком, она решила поговорить с викарием церкви Святого Лаврентия. И надеется, что «не сделала ошибки, командир». – Я вас умоляю, сержант, – ответила Изабелла. – Такая встреча была запланирована. Так что при чем здесь ошибка? Рассказывайте. И Хейверс рассказала. Во время беседы она делала записи, так же как и во время встречи с Раддоком, и сейчас сержант, открыв блокнот на нужном месте, пересказала Изабелле весь список дел, из-за которых Йена Дрюитта могли выбрать Человеком года. Этот список не сильно отличался от того, который Клайв Дрюитт показал Ардери в газете. Диакон совал свой нос во все социальные проекты в городе. Закончила сержант рассказом об основанном Дрюиттом детском клубе, сказав при этом, что «с клубом ему помогал какой-то студент; думаю, нам надо с ним поговорить». – Зачем? – Просто если разговоры о педофилии Дрюитта – правда, то нам надо… – Сержант, мы здесь не для того, чтобы проверять, правда или нет вся эта история с педофилией. Нам не это приказывали. И я полагаю, что вам это известно. А если нет, то повторю еще раз: мы здесь для того, чтобы убедиться, что и детектив Пажье, и КРЖП действовали согласно процедуре. Мы должны перепроверить их отчеты и убедиться, что они не упустили ничего касающегося самоубийства. И если нам действительно надо с кем-то поговорить, то это патологоанатом. На это Хейверс ничего не ответила. Хотя Изабелла видела, что что-то ее гложет. – Обнаружили ли вы что-нибудь, что пропустили Пажье или КРЖП? – потребовала суперинтендант. – Если да, то я хочу об этом знать. – Кажется, нет, – ответила Хейверс, – но… – И никаких «но». Или нашли, или не нашли, сержант. – Но если викарий и отец этого парня оба говорят… – То, что они говорят, не имеет никакого отношения к тому, что произошло в действительности. Когда кто-то убивает себя без очевидной причины, лежащей прямо на поверхности, люди предпочитают думать, что это не самоубийство. Это свойство человеческой натуры. Передозировка лекарств? Случайность? Выстрел? Убийство? Самосожжение? И то и другое? – Но нельзя случайно убить себя в полицейском участке, командир, – запротестовала Хейверс. – А значит, это… – Самоубийство. Вы хоть представляете себе, насколько сложно сымитировать смерть через повешение? А в нашем случае, если верить вашему рассказу, самоубийца повесился на дверной ручке. Кроме того, в нашу задачу не входит выяснение, были ли у мертвеца причины для того, чтобы убить себя. Он вполне может оказаться новой Ребеккой де Винтер[85], которой только что поставили диагноз «рак». – Но… – Хейверс колебалась. – Ну что еще? – Дело в том, что ее ведь убили, командир. – Кого? – Ребекку де Винтер. Ее убил Макс, помните? А раковый диагноз помог ему соскочить с крюка. Понимаете, она реально хотела, чтобы он ее убил, поскольку знала, что умрет. А если он ее убьет и его поймают, то его жизнь будет разрушена, чего ей хотелось больше всего на свете[86]. – Ради бога, – сказала Изабелла, – мы живем не в мелодраме сороковых годов, сержант. – Так точно. Конечно. Но вот еще что: Дрюитт не жил в доме викария и его жены, хотя у них достаточно места. Викарий сказал, что диакон предпочел свою собственную квартиру. И еще он сказал, что речь шла об уединенности. Так вот, я не могу понять, зачем Дрюитту нужна была эта уединенность. Поскольку если кто-то знал, что ему нужна уединенность, то этот человек… – Достаточно, – суперинтендант подняла вверх руки. – Мы побеседуем с патологоанатомом. Вижу, что только это сможет убедить вас в правильности выводов двух расследований. Лонг-Минд, Шропшир Вместо того чтобы встретиться с ними в больнице, где проходило вскрытие Йена Дрюитта, доктор Нэнси Сканнелл сказала, что она может приехать в местечко под названием Лонг-Минд в Шропшире, где, как оказалось, доктор входила в консорциум пилотов, купивших на паях планер. В Лонг-Минд находился клуб планеристов Западного Мидленда, и именно там доктор Сканнелл была обязана помочь члену этого консорциума встать в тот день на крыло. Для того чтобы добраться до Лонг-Минд, надо было проехать несколько миль на север от Ладлоу. Это была территория вересковых пустошей, покрывавших вершины холмов, до которых можно было добраться по дорогам и тропам, становившимся все круче и у?же, пока они не сужались до такой степени, что по ним с трудом могла проехать одна машина. Здесь на дорогу из вечнозеленых кустарников выходили фазаны, а вдоль дорог лежали овцы, как будто асфальт на них принадлежал только им. Тот факт, что автомобили здесь были редкими гостями, подтверждался тем, что целый выводок диких уток, вместе с утятами, скатился со склона прямо под колеса машины суперинтенданта, словно то ли не заметил ее, то ли был слишком уверен в своей безопасности. Ардери выругалась и ударила по тормозам. Барбара почувствовала облегчение, когда увидела, что выводок остался невредимым. Суперинтендант находилась на пределе. Хейверс заметила это во время разговора на Ладфорд-бридж, а теперь убедилась в этом, наблюдая за тем, как Ардери ведет машину. Она даже хотела предложить суперинтенданту занять ее место, когда они добрались до потрепанного дорожного знака возле практически необитаемого селения под названием Плоуден. Знак указывал путь до клуба планеристов Западного Мидленда, и перед сержантом открылась дорога, больше похожая на проселочную, которая взбиралась вверх по склону под пугающим углом. Хейверс бросила взгляд на Ардери. Суперинтендант сжимала руль побелевшими пальцами. Они повернули и оказались у поселения, гордо именующего себя Астертон, которое было больше похоже на ферму, чем на поселок. Здесь еще один указатель требовал, чтобы они протиснулись мимо телефонной будки и двинулись дальше вверх по еще более сложной дороге. И вот наконец полицейские добрались до места, смутно напоминавшего клуб планеристов. По крайней мере, именно об этом сообщал большой плакат, утыканный фотографиями улыбающихся пилотов и пассажиров планеров, изо всех сил старавшихся выглядеть спокойными, паря на безмоторных машинах в голубом небе. До самого клуба можно было добраться, проехав через незакрывающиеся ворота; на них висела табличка «Держать все время закрытыми». За воротами, на площадке в несколько десятков акров, располагалась свалка металлических бараков времен войны. На территории не росло ничего, кроме сочной травы, на которой паслось несколько упитанных овец. Кроме бараков, здесь были различные строения из разных материалов; перед ними в линию стояли планеры, ждавшие своих хозяев. Несколько летательных аппаратов сгружали с трейлеров на низких колесах, на которых они были закреплены. За планерами виднелась автостоянка, а за машинами располагалось более официальное по виду здание, в котором можно было разглядеть помещение самого клуба, состоящее из приемной, офисов, комнат для заседаний и кафетерия. Именно в кафетерии они и должны были встретиться с доктором Сканнелл. Полицейские сильно опоздали. Неправильный поворот заставил их проехать несколько миль в сторону от маршрута и привел к одному из многочисленных поселений, разбросанных по территории Шропшира. Так что, когда они нашли доктора Сканнелл, та была не в лучшем расположении духа. Барбара решила, что патологоанатом и Изабелла стоят друг друга. – У меня есть десять минут, – сообщила им доктор Сканнелл. Когда они вошли в кафетерий, она встала со своего места за длинным столом. Женщина была небрежно одета в синие джинсы и фланелевую рубашку; из-под бейсболки во все стороны торчала масса черных с проседью волос. – Мне необходимо быть на взлетной полосе, – продолжила она. – Очень жаль, но изменить этого я не могу. В комнате ели еще какие-то пилоты. Большая их группа сидела возле окна, или скорее стеклянной стены, выходившей на раскинувшуюся за ней сельскую местность, и громко обсуждала «хрень, которую первый нес во время утреннего брифинга». По-видимому, доктор Сканнелл хотела поговорить с полицейскими в тишине, поскольку сразу же повела их в другую комнату. Эта походила, судя по картам и белой доске, на комнату для брифингов. Но Сканнелл не стала останавливаться, а вместо этого дошла до комнаты, оказавшейся баром, в котором в это время не было ни одной живой души. Барбара тревожно посмотрела на Ардери. Суперинтендант смотрела прямо перед собой, на стол, расположенный в самом углу помещения. Как будто прочитав ее мысли, Сканнелл подошла именно к нему. Затем взглянула на часы – по мнению Барбары, они выглядели очень официально, со множеством стрелок и циферблатов, с которых доктор могла считать массу информации, – и сказала: – Осталось девять минут. Что вы хотите знать? У Барбары был с собой отчет Сканнелл. Ардери взяла его у нее из рук, подтолкнула в сторону патологоанатома и произнесла: – У моего сержанта есть некоторые сомнения по поводу вашего заключения об этом самоубийстве. – Да неужели? – Сканнелл равнодушно взглянула на Барбару и сняла кепку. Волосы зашевелились, как стайка щенков, которых выпустили из закута. – Все это из-за дверной ручки, – пояснила Барбара. Свирепое выражение на лице женщины заставляло ее вести себя более осторожно, чем она предполагала изначально. – А еще этот парень не относился к категории самоубийц – по крайней мере, судя по тому, что мне удалось о нем разузнать. – Забудьте об этом. – Из нагрудного кармана патологоанатом выудила пару очков-половинок и водрузила их на нос. – Никаких категорий не существует. Есть только самоубийство, смерть от несчастного случая или убийство. В нашем случае это было самоубийство. Она раскрыла папку и достала ее содержимое, состоявшее из фотографий, расшифровки того, что она наговорила на диктофон во время осмотра тела при вскрытии, отчета, приготовленного после вскрытия, и дополнительной информации по токсикологии. Патологоанатом отобрала отчет и фотографии, которые подвинула ближе к Барбаре. Так как времени у них совсем не было, говорила она быстро, не теряя его на вопросы, все ли им понятно из сказанного. Начала она с закупорки сосудов. Это, вместе с асфиксией, стало причиной смерти. Причиной закупорки сосудов было использование в качестве лигатуры предмета церковного одеяния, столы, походившей на довольно узкий шарф. Стола была шире тех лигатур, которыми обычно пользуются самоубийцы, и мягче их, поэтому она не смогла сильно перетянуть шею. Сержант понимает, что это означает? Ответа Барбары никто не ждал. Это означает, что вместо мозговой анемии, вызванной давлением на артерии, перед ними был случай пережима яремной вены, вызванный внешним давлением на нее. Это привело к нарушению мозгового кровоснабжения – «проще говоря, нарушению потока крови, циркулирующего в черепной коробке», – которое привело к повышению давления в голове. Смерть должна была наступить через три-пять минут, поскольку для того, чтобы перекрыть яремную вену, достаточно давления всего в два килограмма. Рассказывая, патологоанатом демонстрировала соответствующие фотографии, не забывая поглядывать на свои часы. На теле, если сержант соблаговолит взглянуть на фото, сделанные на месте самоубийства, тоже есть его признаки. Обратите внимание на искаженное лицо. На то, насколько выкатились глаза. На небольшие кровоизлияния – их называют петехии[87], – заметные на внутренней стороне губ. Но самое главное, надо посмотреть на повреждения на шее. – Все это я вижу, – сказала Барбара. – Вот только… как можно использовать дверную ручку для того, чтобы повеситься? – Главное, чтобы было желание, – ответила доктор Сканнелл. – Человек наклоняется вперед и позволяет весу своего тела завершить начатое. Он быстро теряет сознание. Это вызывает закупорку сосудов, о которой я уже говорила, ведущую к нарушению мозгового кровообращения. Иногда это бывают просто несчастные случаи – аутоэротизм[88] хороший пример, – но убить человека таким способом… По лигатуре все будет мгновенно понятно. Все это связано с шеей и с теми следами, которые лигатура на ней оставила. Следы должны соответствовать целому ряду параметров – весу подвешенного тела и степени его провисания, была ли лигатура обмотана вокруг шеи один раз или два, тип использованного узла, времени, в течение которого тело свисало с ручки, одиночный или двойной след оставила лигатура и оставила ли она его вообще… – Ничто не указывало на то, что происшествие было не самоубийством, а чем-то еще, – завершила свой монолог Сканнелл. – Даже его кисти? – А что с его кистями? – Патологоанатом посмотрела на фото и сравнила их со своими заметками. – Вы имеете в виду повреждения? Они соответствуют тому, о чем сообщил офицер, осуществивший арест. Наручники, сделанные из пластика, были слишком сильно затянуты, о чем жертва сообщила офицеру. Он был, конечно, идиотом, когда снял их… – А если он их не снимал? – прервала ее Барбара. – Тогда он вполне мог инсценировать самоубийство, правда? А может быть, кто-то еще пришел в участок, пришил этого Дрюитта, потом ПОП нашел тело, запаниковал и попытался превратить все в самоубийство. Могло такое произойти?