– Нет, – ответила Изабелла. В трубке повисла тишина. Ардери услышала, как в соседнем номере вдруг на полную мощность включился телевизор с программой «Скай ньюс». А потом звук поспешно приглушили. – Но вы же понимаете, – сказал наконец Уэйнрайт, – что, предлагая подобный компромисс, мистер Ардери оказывается в очень выгодном свете. Суд оценит это именно так. – Не сомневаюсь, – ответила Изабелла. – Особенно те люди, которые никогда с ним не встречались. Но так как я встречалась с ним неоднократно, то мой ответ остается неизменным – НЕТ. – Прошу вас, Изабелла, подумайте. Если с вашими посещениями мальчиков в Новой Зеландии все будет в порядке, то у нас появится возможность пересмотреть соглашение года через два-три. Изабелла сжала челюсти, чтобы не сказать то, что просилось наружу. Через два-три года? – На этом наша беседа заканчивается, мистер Уэйнрайт, – сказала она, помолчав и призвав на помощь все оставшееся у нее терпение. – Полагаю, что вы будете придерживаться намеченного плана. Прервав его на словах «но его адвокат…», она завершила разговор. Во всей этой истории Изабелла желала только одного – чтобы ее сыновья жили в одной с ней стране. И если для этого ей понадобится протащить своего бывшего через каждый из судов, существующих в Англии, она это сделает. А если Шерлок Уэйнрайт не в состоянии понять, насколько она тверда в своем решении, то тогда он очень скоро получит пинка под зад. В ярости Ардери набрала номер Боба. Ответила его благоверная. Изабелла не стала тратить времени на представления. Сандра и так догадается, кто может звонить в этот ранний час. – Дай мне Джеймса или Лоуренса, – потребовала она. – Изабелла, – откликнулась Сандра. – Как мило, что вы позвонили… Боюсь, что мальчики уже в школе. – Не смей мне лгать. Сейчас семь часов утра! Немедленно передай им трубку, или, богом клянусь, я… – А зачем мне вам лгать? – Сандра была само здравомыслие. – У вас есть все права, чтобы говорить с ними. И я об этом хорошо знаю. А вот вы, кстати, знаете, как эта юридическая драма сказывается на мальчиках? – «Юридическая драма», как ты ее называешь, существует лишь потому, что вы с Бобом поставили себе целью разлучить меня с ними. – Конечно. Не сомневаюсь, что вы видите это именно так. Ведь главное – это вы сама… – Ах ты, чертова… – Вот в этом все и дело, Изабелла. – Теперь это был голос Боба. Корова передала ему трубку после своей фразы, которая вызвала у Изабеллы ярость, чтобы продемонстрировать ее мужу. – Именно в этом, – продолжил он. – Это именно то, от чего я хочу избавить мальчиков. – И поэтому решил, что лучше всего для них будет, если их отлучат от матери практически на всю жизнь, а? И где они смогут с ней встречаться? В оклендском отеле? Ведь именно такой компромисс ты мне предложил. – Тебе надо быть благоразумнее, – сказал он своим самым елейным голосом. – Если ты думаешь, что я позволю им летать на встречи с тобой в Англию, то это исключено. – Я сейчас думаю о судебном запрете, который не позволит тебе увезти их куда бы то ни было. – Это совершенно невозможно. Уверен, что твой адвокат объяснил тебе это. Так что мы можем или продолжить наполнять денежные мешки судебной системы, или ты наконец сможешь реально взглянуть на вещи. Решать тебе. – Я их мать. Я их родила. Я воспитывала их, до тех пор пока… – Давай не будем называть то, что ты делала с Джеймсом и Лоуренсом, воспитанием, – резко оборвал ее Роберт. – Если ты хоть на мгновение прекратишь психовать из-за того, что все получается не по-твоему, ты поймешь: то, что я предлагаю сейчас, это гораздо больше того, что ты имела в прошлом. От тебя требуется лишь купить билет в Окленд, что ты можешь делать так часто, как захочешь, и найти безопасное место, где они смогут проводить с тобой уик-энды, пока ты в Новой Зеландии. Я даже иду на то, что готов позволить тебе забирать их на каникулы. И согласись, это вполне логично. Кроме этого, мы с Сандрой готовы предоставить тебе возможность провести с ними половину их летних каникул – опять же здесь, в Окленде, – хотя, естественно, Рождество исключается. Но если в это время ты окажешься в Окленде, то мы с удовольствием устроим для тебя ленч, а если захочешь забрать близнецов на их день рождения или на Пасху, не будет никаких проблем. Нам просто надо будет определить заранее, как долго будет продолжаться каждый твой визит, но и это не такая уж большая проблема, какой ты хочешь все представить. – А ты – воплощенный голос разума, правда? – В голосе Изабеллы звучала горечь. – Я хочу сделать так, чтобы всем было хорошо. – Почему ты меня так ненавидишь? Бывший муж замолчал на какое-то время. – Я тебе не ненавижу, – сказал он уже другим тоном. – Ты просто так думаешь. Но твои мыслительные способности нарушены многолетним алкоголизмом… Изабелла, ты хочешь, чтобы я вспомнил, сколько раз просил тебя обратиться за помощью? Ардери почувствовала, что ее губы онемели. Она с трудом смогла произнести только: – Я имею право на общение со своими детьми. Они имеют право на общение с матерью. Между матерью и детьми существует связь, которую невозможно разорвать. – У них есть мать. Не хочу причинять тебе боль, Изабелла, но… – Да неужели? А как еще ты это назовешь? – …ты знаешь правду. Сандра стала для них матерью, когда им еще не было и двух лет. У вас общая кровь, но не более того. Ты сама сделала этот выбор: провались все, кроме кровных уз. Если сейчас тебе так больно, то все, что я могу сказать, надо было лучше думать, когда мы разводились. Хотя не мне винить тебя за то, что ты так не сделала. – Мерзавец… – Ей было так трудно говорить, что приходилось с силой выдавливать из себя слова. – Ты никогда не прекратишь меня наказывать, правда? – Это мамочка? Мамочка?! Изабелла услышала эти слова на заднем фоне. – Она солгала мне! Дай мне с ними поговорить! – крикнула она. – Ты сейчас не в том состоянии, чтобы общаться с кем-либо из них. Когда придешь в себя, можешь перезвонить. И если они будут дома, то я позволю тебе поговорить с обоими. А теперь я разъединяюсь, Изабелла. Нам пора в школу. И Ардери осталась с мобильным, истекающим черным безмолвием, в руках. Нервы требовали, чтобы она хоть что-то сделала. Разум тоже требовал действий. Сердце выпрыгивало из груди, а ладони болели до такой степени, что хотелось содрать с рук всю кожу и оставить только кости. Суперинтендант взяла бутылку водки. Она заметила, как сильно трясутся ее руки. Ее ярость требовала немедленного выхода. А еще она понимала, что, хотя круг ее возможных действий в данный момент ограничен, глоток спиртного поможет убрать дрожь в руках и жгучую боль в ладонях. Но Изабелла вернула бутылку на тумбочку. Глядя на нее, она перебирала поводы и вероятные результаты: желание, необходимость, жажда, нехватка, безопасность, ступор, спокойствие, забвение. Она содрогалась от желания. Мечтала о дозе, как о любовнике, поцелуй которого сможет спасти ее от самой себя. После двух телефонных разговоров, которые она только что выдержала, Изабелла не только заслужила выпивку, но та была ей просто необходима. На этот раз она не стала отмеривать колпачки, а глотнула прямо из бутылки. Ладлоу, Шропшир По пути на завтрак Изабелла столкнулась с Миру Миром. Суперинтендант уже собиралась заказать ему очень большой кофейник с черным кофе и всего один тост, когда из холла, где она, по-видимому, сидела в засаде, появилась Барбара Хейверс. На лице у нее было выражение, без которого Изабелла вполне могла бы обойтись. Было ясно, что сержант рвется в бой. – Есть минутка, командир? – спросила она и, не дожидаясь ответа, направилась к выходу из гостиницы, бросив через плечо взгляд на суперинтенданта, судя по которому можно было заключить, что ей есть что рассказать. Изабелле ничего не оставалось делать, как выйти вслед за ней. На улице Барбара повела ее в сторону проезжей части. На другой стороне улицы одинокий садовник подстригал лужайку, граничившую с замком. Делал он это косилкой с двигателем внутреннего сгорания, звук которого напоминал звук взлетающего самолета. Изабелла жаждала выпить свой кофе. Суперинтендант заметила, что Хейверс прижимает к груди папки с материалами КРЖП и детектива Пажье. Заговорила сержант тоном, в котором звучало неуместное возбуждение, начав с сообщения, что она должна представить отчет, доказывающий, по ее мнению, что в Ладлоу осталось еще много чего, чем им стоит заняться. – Да неужели? – спросила Ардери неопределенным голосом. Она надеялась, что рассказ Хейверс не займет много времени. По-видимому, это был именно тот случай, когда ситуацию лучше всего можно было охарактеризовать словами: «Не дождетесь». Поскольку начала Барбара с того, что, по ее мнению, было «критическими точками, представлявшими наибольший интерес», которые она обнаружила ночью. Она объявила о том, что лишь одна камера наружного наблюдения на полицейском участке может двигаться, в то время как вторая закреплена намертво. Прочитав еще раз отчет КРЖП, Хейверс выяснила, что комиссия зафиксировала это в документе. Помимо этого, комиссия зафиксировала то, что неподвижная камера, которая располагается на задней части здания полицейского участка, не работает. Но, надо полагать, важнейшим ее открытием было то, что когда сержант направлялась к фасаду здания, чтобы проверить установленную там камеру, на парковке позади здания припарковался полицейский общественной поддержи Гэри Раддок. – И почему же это так важно? – поинтересовалась Изабелла. Реактивный двигатель разрывал ей мозг. Кофе был просто необходим. А важным это, скорее всего, было из-за того, что сержант увидела на парковке: ПОП и молодая женщина вылезли из машины, поиграли в гляделки, а потом уселись обратно в машину; ее, кстати сказать, Раддок припарковал в самом темном месте парковки. – Насколько я знаю, – добавила сержант, – есть только одна причина, по которой мужчина с пассией может припарковаться в самом темном месте и не вылезать из машины, командир. – Но они же из нее вылезли. – На десять секунд. А потом сели опять и больше не выходили. Если хотите услышать мое мнение, то именно этим занимался Гэри Раддок после того, как доставил Йена Дрюитта в участок. Небольшое «аля, улю» в машине с любимой девушкой. Но это не было зафиксировано, потому что камера не работает. – Вы что, действительно хотите сказать, что Раддок доставил Дрюитта в участок, оставил его там, съездил за своей пассией, которую тоже привез в участок, поимел с ней какие-то отношения в патрульной машине, отвез ее бог знает куда, а потом вернулся в участок? Как человек может быть настолько идиотом? Сержант только этого и ждала. – Нет, не совсем, – ответила она. – Не думаю, что все было именно так. – И с некоторой рисовкой вытащила из одной из папок детальный план города. Жестом пригласив Изабеллу следовать за ней, она прошла к стенке, отделявшей гостиничную парковку от сада гостиницы, и, передав суперинтенданту папки, развернула карту. – Посмотрите вот сюда, командир. Это прозвучало скорее как никому не нужный приказ, поскольку что еще она могла ждать от Изабеллы? Сержант указала на какую-то точку и сказала, что здесь находится полицейский участок, что вряд ли можно было принять за поразительную новость. – А теперь посмотрите сюда, – продолжила Хейверс. – Вот путь, по которому любой может добраться от реки до полицейского участка, командир. Он более или менее прямой. Она показала суперинтенданту изогнутую главную улицу под названием Випинг-Кросс-лейн, которая проходила на севере от Тимсайда до Нижней Гэлдфорд-стрит, где прямо на углу с Таунсенд-клоуз располагался полицейский участок. Хейверс отметила, что если на этом пути есть установленные камеры наружного наблюдения, то… – Это уже черт знает что, сержант, – остановила ее Ардери. А когда Хейверс решительно посмотрела ей в глаза, продолжила: – У меня такое ощущение, что сейчас вы порекомендуете заняться поисками этих камер. И если они вообще существуют, то вы предложите просмотреть все записи с них в интересующую нас ночь, если таковые еще сохранились по прошествии нескольких месяцев. Зачем это нужно? – Затем, что молодая женщина могла… – Сержант, даже если на записи появится какая-то молодая женщина в районе Випинг-Кросс-лейн, то лишь с большой натяжкой можно будет предположить, что она идет от реки на встречу с Раддоком. Уверена, что вы, так же как и я, понимаете, что это ничего не доказывает. – Но есть еще кое-что, командир… Сержант забрала у Ардери папки и сунула ей в руки план города. Из одной из папок она достала документ, который они нашли среди барахла Дрюитта, – это был список имен, адресов и телефонных номеров всех, кто имел какое-либо отношение к основанному Йеном Дрюиттом детскому клубу. Один из адресов находился в Тимсайде и принадлежал Финнегану Фриману. – Понимаете, – сказала сержант, – сама идея о том, что некая жаждущая женщина могла прийти откуда-то на встречу с Раддоком, заставила меня попытаться представить себе, каким путем она могла идти. Тот факт, что один из ее возможных путей проходил через Тимсайд, заставил меня посмотреть на список детей, потому что в названии было что-то знакомое. Я имею в виду Тимсайд. И в списке нашлись имя и адрес. – То есть мы вновь вернулись к педофилии, – Изабелла позволила себе тоном продемонстрировать, как это все ее достало. – Значит, эта наша жертва, родители которой украдкой подкрались от реки… – Нет, это не жертва. – Хейверс еще раз извлекла список и показала, что имя Финнегана Фримана было единственным, после которого не стояло скобок с именем его родителей. – Когда я говорила с преподобным Спенсером – помните? – он сказал, что с клубом Дрюитту всегда помогал кто-то из старших. Думаю, что это он, Финнеган Фриман, потому что в списке нет данных о его родителях. Если это так и принимая во внимание то, что КРЖП просмотрела только запись, касающуюся момента смерти Йена Дрюитта… – А что еще они должны были смотреть, если он умудрился умереть в участке? – поинтересовалась Изабелла. Она держала в руке карту и заметила, как та дрожит. Суперинтендант быстро опустила руку вниз. – Они не просмотрели записи той ночи, когда был сделан анонимный звонок, – пояснила Хейверс. – А если мы изучим их, помня о нем, то, как мне кажется, сможем вычислить того, кто хотел, чтобы Дрюитта арестовали и допросили. Это понятно, да?