Впрочем, эти полгода слабо отличались от предыдущих — очередные удары судьбы по безропотно подставленным щекам. Пока не случилось настолько страшное и невероятное, что наступило ощущение странного спокойствия. Их изгнали из клана. Был поздний вечер, и был малый зал клановой башни с десятком золотых люстр, множивших причудливые тени от статуй вдоль стен. Мрамор пола под искусственным светом рассекали линии из черного камня, вычерчивая места, где положено было стоять подчиненным родам клана. Но ныне из них не было никого, кроме Виктора Александровича вместе с сыном — да и те стояли в центре зала, под откровенно злым и раздраженным взглядом князя, занявшего свой угловатый трон у дальней от входа стены. Еще был взгляд императорского стряпчего — равнодушный, разве что с легким любопытством к происходящему действу. Императорский служащий был молод, одет с элегантностью потомственного работника ритуальной службы, и предпочел встать рядом с троном. В его руках был электронный планшет, напрямую связанный с реестром благородных лиц — а также с его физическим отражением в виде вполне материальной гербовой книги ветхого года, которую было запрещено выносить из здания императорского архива. Словом, выкидывали их из клана без большого стечения народа. Быть может, еще и оттого, что процедура слабо походила на ритуал, пусть и главные слова были сказаны в самом конце, а стряпчий выполнил необходимые манипуляции, сообщив в итоге, что род Зубовых более не входит в клан князей Черниговских, и делать ему тут более нечего. Через несколько минут Виктор Александрович вместе с сыном стояли у стен Тайницкой башни Кремля, одетые в простые рубища на голое тело, подпоясанные веревкой. Все, что у них было раньше — даже та одежда, в которой они вошли в клан — являлась ныне собственностью Черниговских. Ритуальные хламиды выдал им стряпчий, за что к незнакомому и оставшемуся безымянным для них функционеру была даже толика благодарности. На лицах у обоих Зубовых виднелась уже запекшаяся кровь — кожу рассадило от перстня, когда князь хлестал их ладонью по щекам, выговаривая злые слова. Но это оскорбление было еще в те времена, когда они были его слугами, а значит и ответить на него было нельзя. Унижение — это единственное, что дал им прежний клан в дорогу. Виктор Александрович был абсолютно спокоен. Покосился вправо и увидел такое же спокойствие на лице сына — даже умиротворение. С сыном вообще в этот день творилось что-то странное. Вроде как, пьяными влетели на танке в банк, да еще вместе с наследником, за которым ему было предписано следить… Но отчего же чуть ли не улыбка пробивается на его устах?.. И когда князь Черниговский орал на него, срывая злость — откуда превосходство, тщательно скрытое за прикрытыми веками и понуро наклоненной головой? Не повредился ли разумом наследник? Эти вопросы займут его позже. Сейчас же — под ногами встала новая система координат, начало отсчета новой жизни. Однако мир вокруг от этого не стал добрее. — Пройдемте, граждане, — среагировали вполне логично на двух окровавленных мужчин в дерюге органы правопорядка. Вокруг все еще было главное туристическое место страны, и неподобающий вид оборванцев явно смущал прохожих — вот и двое постовых, до того контролировавших потоки экскурсионных групп, проявили бдительность. — Пусть так, — согласно кивнул Зубов-старший. Никаких документов им не дали — грамоты и удостоверения надо было выбивать самим, и с этой точки зрения гостеприимство полиции было весьма кстати. А еще Виктор Александрович вполне обоснованно полагал, что если бы не эти полицейские, то на красной площади мог запросто состояться последний бой Зубовых в истории страны. Изменения в реестре благородных уже произошли, и огромное количество недоброжелателей уже было осведомлено о том, что род более никто не защищает. Месть — это дело, в котором надо бы обязательно успеть первым, особенно когда мстить можно только двоим. Вряд ли кого из мстителей смутило бы многочисленное число зевак и прохожих, равно как и случайные жертвы. Откупились бы. В общем, в полицейском «уазике» Зубовы разместились безо всякого конфликта, заняв отделение машины по ту сторону решетки, на сиденьях, расположенных лицо к лицу. И некоторую тряску по брусчатке пережили вполне стоически. Но когда машина резко вильнула, отчаянно кому-то просигналив, а потом и вовсе экстренно затормозила, «клюнув» на амортизаторах и бросив пассажиров вперед, у Зубовых проявилось некоторое недоумение, которое не отменило поднятые щиты Силы и готовность к неприятностям. Попросту — даже из-за мести, никто из высокородных не стал бы нападать на машину полиции посреди города. Рискнувших такое предпринимать быстро осадили в свое время, вырезав на всякий случай вплоть до тех, кто мог такую вредную привычку унаследовать, популярно объяснив общественности, что внутри спецавтомобиля — личная территория Императора. Более никто такую наглость не практиковал. Словом, надо просто в край охаметь, чтобы нападать на служебную машину. Или иметь весомые для того основания. — Сдурел?! Освободи дорогу! — Не сдержался водитель «уазика», сигналя машине впереди. Зубов-старший присмотрелся через решетку и лобовое стекло — дорогу загораживал роскошный внедорожник белого цвета, внаглую занявший встречную полосу. Вокруг была Ильинка в четыре полосы движения, крайние из которых уже давно стали парковочными местами для клиентов бутиков и ресторанов Верхних и Средних торговых рядов, оттого разъехаться без потерь не удалось бы при всем желании — справа доступ к широкому тротуару перекрывал серый опель. Но вместо конструктивных действий, с ума сошла еще одна машина, что ехала позади обнаглевшего внедорожника — той же расцветки и модели, она, ускорившись и резко сманеврировав, притерла «уазик» сзади, не давая отъехать назад. Пока служивый за рулем набирал в легкие новую порцию воздуха для матерного возгласа, задняя дверь стоявшего перед ними внедорожника открылась, выпуская статную женщину пятого десятка лет, с высокой прической, собранной шпильками с алмазными оголовками, вспыхивающими золотыми искрами в свете заходящего солнца. Госпожа, одетая в длинное платье цвета морской волны, неспешно прошествовала им навстречу, касаясь пальцами правой руки перстней с крупными ярко-алыми гранатами, надетых на левой — слишком броскими и алыми для мирного наряда, оттого завораживающими в своей пугающем сходстве с цветом крови. — Женщина! — Вышагнул ей на встречу водитель полицейской машины и спотыкнулся о величественный взгляд. — Гражданка… Леди… — Ваше сиятельство, — поправила его дама, пройдя мимо опешившего служивого и остановилась сбоку от «уазика», с интересом посмотрев на тонированное окно, за которым сидели задержанные. — Ваше сиятельство, никак нельзя препятствовать правосудию! — Хоть и оробев, но вполне уверенно произнес водитель. Все же, не абы где служат, а в Кремле — и князей видали, хорохорился он про себя. А там из другой двери «бобика» вышел и его коллега, перевешивая укороченный автомат на грудь — не помочь, так поддержать морально. — Не имею желания препятствовать, — низкий грудной голос леди очаровывал и заставлял к нему прислушиваться. — Свидетельствую, что двое на заднем сидении машины — это Зубов Виктор Александрович и Зубов Павел Викторович, гербовые аристократы, неподсудные вашему ведомству. — А вы, ваше сиятельство, из каких земель? — Отчего-то занервничал напарник, положив руку на рацию у нагрудного кармана. — Князья Борецкие мы, — с ироничным прищуром посмотрела на него леди. — Так их поди двадцать лет, как нет, — ляпнул водитель. — Девятнадцать, — охладел голос княгини. — Двадцатый следующим годом будет. Будьте любезны, откройте дверь машины. — А мы, ваше сиятельство, никак этого не можем. — Уверенно ответили ей, загораживаясь начальственной волей. — У нас приказ их до отделения доставить. Княгиня пожала плечиком и повела ладонью перед собой. Дверь машины на глазах обрела коричневатый оттенок, пробившийся сквозь облупившуюся краску, и рыхлым ржавым порошком осыпалась комьями на асфальт и порог автомобиля. Сквозь проем, повернувшись, на княгиню с любопытством смотрел Зубов-старший. И напряженно — словно узнавая и не веря — его сын. — Непорядок творите! Перед нашим господином ответите! — Сорвался голос автоматчика, вцепившегося в рацию и, отступая назад, громким шепотом вызывавшего подкрепление. Водитель же просто смотрел в ступоре, как стекает вниз грязной лужицей то, что было стеклом и металлом. Желание возражать исчезло, будто не было. — В самом деле, не оставят вам этого просто так, — посетовал Зубов-старший, не торопясь выходить из машины. Он не помнил княгини, и он точно знал, что всех Борецких вырезали до последнего человека. А значит, повода выходить из безопасного места не было ни малейшего. — Это вы? — Как-то неуверенно, но с огромной надеждой спросил у него из-за плеча сын. Виктор Александрович с удивлением посмотрел на Пашу. — Я. — лукаво улыбнувшись, чуть наклонила голову леди. — Пойдешь со мной? — Пойду! — Радостью отозвался Пашка, подавшись вперед. — Сын! — Строго осадил его отец. — Ты знаешь… Ее сиятельство? — Знаю, — в полный голос произнес сын. — Ваше сиятельство, — обратился Зубов к леди. — Наше общество может вас изрядно стеснить. — Еще минут пять — вряд ли. Потом придется пробиваться из города силой. — Какие условия нашей эвакуации? — Сосредоточился Зубов. Пусть помощь пришла неожиданно, но он уже был в условиях стесненного времени, и помнил цену поспешным поступкам. Тем более, если это обманка, благодаря которой их должны выманить из машины, соблазнив легким решением их бед и знакомством с сыном — пусть длинные разговоры дадут шанс подкреплению до них добраться. — Я предлагаю вам чистую одежду, душ и безопасное место, чтобы спокойно принимать решения. — Смотрела на него княгиня, что возрастом должна была быть его ровесницей, но во взгляде прорывалось нечто настолько покровительственное, что казалось — вернулись школьные годы, и за его попытками выглядеть взрослым наблюдала строгая, но добрая учительница. Страхи и подозрения невольно уходили, но возвращались вновь — битый жизнью человек не доверял ни чувствам, ни зрению. — Во что нам это обойдется? — Был серьезен Виктор Александрович, несмотря на возмущенное пыхтение сына рядом, который желал вставить слово, но из-за воспитания не смел вмешиваться в беседу. — Никакой платы. Никаких условий. Вы свободны любить и ненавидеть кого угодно. Свободны уйти, когда захотите, и звонить, кому пожелаете. Главное мое условие — чтобы кое-кто ел мои вареники. — И последняя, сказанная с улыбкой, фраза явно предназначалась сыну, дрогнувшему и громко выдохнувшему. — Папа, просто верь мне. — Настойчиво произнес Паша. Виктор Александрович замер, будто просьба затронула нечто глубинное в его душе. Неуверенно повел плечом, оглянулся на сына — и, обогнув узкое кресло, вышагнул из безопасности машины. Дал место выйти Пашке. Затем медленно посчитал до десяти и убедился, что они все еще живы. — Забирайтесь в машину, — леди уже была в джипе, и перебралась на дальнее сидение, оставив дверь открытой. — У нас еще две минуты свободного коридора. И Виктор Александрович, уступив место рванувшему внутрь внедорожника Паше, забрался следом и закрыл дверь, безропотно подчиняясь слову княгини. Княгини, которой полагалось быть мертвой, но которая сейчас была живее, чем он сам. — Еще раз здравствуйте, — подал совершенно равнодушный голос с переднего пассажирского сидения знакомый по отречению стряпчий, привычно удерживающий на руках планшет. — Филипп, реестр еще не закрыт? — Поинтересовалась княгиня, пристегиваясь и давая водителю отмашку на начало движения. — Нет, ваше сиятельство, — размеренно и неторопливо ответили ей. А за окном на бешеной скорости замелькали фасады улиц центра Москвы, подсвеченные по вечернему времени. На один миг вперед их вырвалась машина сопровождения, и мир огласился тщательно приглушенной звукоизоляцией салона сиреной и окрасился всполохами синего спецсигнала, ловко зацепленного на крышу на ходу. — В таком случае, Виктор Александрович и Павел Викторович, есть у меня к вам предложение. — Устало отклонилась княгиня на кресло и заглянула в экран своего сотового телефона. — А как же спокойно принять решение? — Припомнил ей Зубов обещание, улыбнувшись уголком губ. — Разумеется, оно при вас, — рассудительно ответила Борецкая. — Но у вас есть право на досрочный ответ. — Покосилась она в окошко на мелькнувший силуэт боевого вертолета, решившего покружить над столицей в свете заходящего солнца. — Мы подумаем, — положил ладонь на руку сына Виктор Александрович. — Но, — встрепенулся Пашка, до которого прекрасно дошла суть предложения. — Мы подумаем, — был настойчив Зубов-старший, но тут же смягчился, обращаясь к сыну. — Есть кое-что выше обстоятельств, нехватки времени и убийц над нашей головой. Есть традиции, предписывающие не идти в новый дом без достойного подарка. Спереди одобрительно покивал стряпчий.