— Какой в этом смысл? — Не совсем понимал Аркадий Алексеевич, оттого хмурился. — Долги. — Емко ответил я. — Банку многие остались весьма и весьма должны. Часть, разумеется, спишет война — с людей Фоминских спрашивать лично у меня не позволит совесть. Но есть весьма приличное число кредиторов по стране и вне ее, кому прежние владельцы ссуживали охотно и много. В их числе чиновники, аристократы, политические деятели, богема. Вам, ясное дело, стребовать с них ничего не удастся. Тем не менее, есть и те, кто воспримет все это серьезнейшим подарком для себя. — Но князь Панкратов… — … очень хотел бы оставить такой рычаг политического и финансового давления себе, — продолжил я за Колобова. — Однако в этом случае пришлось бы выплачивать по счетам вкладчиков, а у банка на это денег — вашими стараниями — нет. Не хмурьтесь, Аркадий Алексеевич, в конечном итоге Панкратову куда проще было бы забрать живые деньги, чем пытаться взыскать долги. Вы приняли верное решение. — Я в этом не сомневаюсь. Но не вижу, как банк сможет встать на ноги. Доверие подорвано, основное здание разграблено, филиалов нет, а компенсировать содержимое банковских ячеек влетит в огромные деньги. — При вашем умелом руководстве все получится, — заверил я его. — Исключительно при нем. Тем не менее, слова заставили Колобова задуматься, и он молчал вплоть до того момента, как мы оказались у ворот огороженного жилого комплекса по Большой Марфинской улице. Невысокий кованный заборчик скрывал довольно плотное насаждение плодовых деревьев и макушку спящего пятиэтажного дома, выстроенного буквой «Г». — Нас тут ждут? — С сомнением произнес Колобов. — Нет, — честно ответил я, и потянулся к телефону. — Но это не будет проблемой. Где-то на седьмом или восьмом гудке зажглись окна на втором этаже дома. А двумя гудками позже в трубке послышался мрачный и недовольный голос Игоря Долгорукого. — Але? — Рад, что ты не спишь, — бодро ответил я. — Я на машине перед воротами. Открывай. — Охо-хо… — Протянул он даже с некоторой обреченностью, но ворота через десяток секунд сдвинулись вбок, открывая проезд. — Мне послышалось, ваш друг не совсем рад нашему ночному визиту. — Осторожно произнес Аркадий Алексеевич. — У него ряд семейных неурядиц, настолько мне известно, — заехал я внутрь и остановился на свободном парковочном месте. Собственно, на всей громадной парковке и было-то занято четыре места — насколько я помнил, все машины принадлежали Игорю. Жилой комплекс, опять же, был в собственности Долгоруких и предназначался для проживания членов семьи. Ну а занимал его один только Игорь попросту из тех соображений, что до работы недалеко — остальным же родичам были милее иные места для проживания, подороже и попрестижней. Очень богатое семейство. — Не хотелось бы усугублять, — с сомнением произнес мой спутник, выбираясь из машины вслед за мной и не забыв прихватить свой портфель. Я же задержался, чтобы открыть багажник и забрать оттуда простенький чемодан с наборным кодом. Отреагировав на заезд машины, включились фонари, и к подъезду с железной дверью мы двигались по залитой светом мощеной дорожке. Звонить в домофон не потребовалось — на улицу, открывая нам, вышагнул Долгорукий самолично, кутаясь в халат и чуть щурясь сонливо. — Ты не говорил, что вместе с гостем, — посетовал он мне, придерживая створку. — Прошу прощения, — повинился Колобов вместо меня. — Долгорукий Игорь Александрович, — махнув рукой, протянул он ее для рукопожатия гостю. — Колобов Аркадий Алексеевич, — чуть дрогнув от прозвучавшего имени, очень уважительно пожал он ладонь хозяину дома. — Привет, — поприветствовал Игорь и меня, жестом предложив подняться в дом. К Колобову он особого интереса не проявил. — Я не один, — задержался Долгорукий перед дверью и извиняющимся тоном предложил. — Расположимся на кухне? — Без проблем, — пожал я плечами. — Прошу прощения, что беспокоим, — отозвался Аркадий Алексеевич, тайком осматриваясь по сторонам. Было от чего — даже подъезд казался внутренним помещением квартиры, обустроенным и уютным. А уж внутри это ощущение подкреплялось немалым мастерством клановых дизайнеров, умудрившихся не сделать помещение прихожей с высокими потолками бездушным и холодным, а довольно солидную кухню, которую рассекала столешница с плитой и раковиной, а по дальнюю сторону шел гарнитур и морозильные камеры — слишком технологичной и безликой. У окна обнаружился овальный столик с резными ножками и несколько кресел, на которых Долгорукий предложил расположиться. Аркадий Алексеевич, впрочем, отказался, попросив позволения остаться у барной стойки и поработать с бумагами. Разрешение было получено, и мы с Игорем остались за пустующим столиком одни. — Как дела? — Начал я разговор, присматриваясь к старому товарищу. Определенные изменения все-таки в нем чувствовались — и было ли то влиянием Марии Ховриной, посетившей его жизнь, но речь его ныне воспринималась куда более спокойной, без желания поскорее произнести заготовленную фразу. Спокойствие поселилось и в движениях, а солидная неспешность добавляла мудрости облику. — На работе — отлично. Выходим на рекордные обороты в этом году. — А не на работе? Извини за бестактность. — Повинился я за растормошенную рану. Некие слухи невольно доходили и до меня — невозможно владеть каналом и не оставить рычаги для экстренного вмешательства. В первые годы руководства Игорем они частенько пригождались, но вот три последних года я уже не видел нужды вмешиваться — новый шеф телеканала отлично справлялся и сам, разбудив в себе умение требовать и добиваться исполнения. — Да, — устало провел он ладонями по лицу. — Там сложнее. Но тут же притих. Щелкнул звук выключателя где-то дальше в прихожей, послышался звук мягких тапочек по полу, и на кухню заглянула симпатичная девушка в домашнем платье до пола. Не сказать, что красавица — но весьма милая особа лет девятнадцати, с каштанового цвета волосами, распущенными волной по плечам, и карими глазами, смотрящими на Игоря с теплотой, что добавляло под двести процентов очарования девушке, как и всякая влюбленность. — Позвольте представить, — мигом поднялся с места Игорь, как и я за ним. — Ховрина Мария. Моя будущая жена. Девушка мило изобразила книксен и вопросительно посмотрела на мужа. — Это мой друг, Самойлов Максим, — указал он на меня и продолжил жест, остановившись на втором госте. — И его спутник Колобов Аркадий Алексеевич. Если на меня посмотрели со сдержанным любопытством, то в адрес Колобова показалось явное любопытство и интерес, отразившиеся даже в приоткрытом ротике и чуть было невысказанном вопросе. Но воспитание — оно такое. — Милая, мы посидим тихонечко? — Мягко и с любовью обратился он к ней. А девушка, казалось, чуть ножкой не топнула от возмущения, бросив на нас взгляд. Мол, ты зачем при людях спрашиваешь разрешения у жены. Как сказал — так и будет! Мне потом доложишь. — Ой, это мелочи, — отмахнулся от пантомимы Игорь и вернулся за стол. — Друг — это и значит, что друг. Девушка промолчала, но было ясно по отсутствию эмоций, что не всяких людей стоит считать друзьями. Впрочем, что не помешало ей поставить чайник, выставить вазочку с печеньями, конфетами и фруктовой нарезкой из холодильника на стол, после чего степенно удалиться. — А не из тех ли Ховриных… — задумчиво протянул, не удержавшись, Аркадий Алексеевич со своего места. — Из тех самых. Изволите печенья с чаем? — Воздержусь, — отказался он, и вновь углубился в свои бумаги. — В общем, есть сложности, — подытожил Игорь, явно собираясь этим и ограничиться. — Я ведь не просто так спрашиваю, — укорил его я. А в лице Долгорукого, после мгновения обдумывания, вспыхнула надежда. Которая, впрочем, угасла почти тут же. — К сожалению, тут мало что можно сделать. — Нахмурился друг. — Ты спать вообще что ли не хочешь? — Приподнял я бровь. — Докладывай кратко. Может, я действительно разведу руками и оставлю тебя досыпать. Иначе вон, до утра из тебя тащить буду скорбь твою мировую. — У нас тут родители сговорились. Мои и Марии. — Скептически глянув, все же начал повествование он. — Я думал, о свадьбе. А оказалось, это они телеканал так делят. Вернее, мой отец что-то получает с Ховриных, а Ховрины расставляют своих людей на ключевые должности на канале. Фактическое руководство остается на мне, но сам понимаешь, это уже будет не мое. Сетка вещания, рекламные контракты, блоки новостей — все придется делать с оглядкой. Про кого говорить, что освещать, про что умолчать… — В общем, ты их послал, — подытожил я, пусть и грубовато. — В целом, да. — Помрачнел Игорь. — Они стали давить через Марию. — Не получилось? — Предположил я осторожно. — Это история, старая как мир. — Без особых эмоций отозвался друг. — Девушка уходит в семью мужа, а ее род пытается через нее влиять на решения и поступки. Так, по мелочи — для общего блага. Только рано или поздно оказывается так, что настойчивые просьбы уже вредят новой семье, хоть и выгодны родным. Тогда-то мудрая девушка решает, кто для нее важнее, а для кого она просто инструмент. Мария — очень мудрая девушка. — Не получилось. — Подытожил я и тихонько выдохнул. Хоть одному повезло. — В итоге нам обоим запретили видеться друг с другом. Наказали, — мрачно ухмыльнулся он. — Ни о какой свадьбе, разумеется, теперь речи нет и быть не может. — Рад, что вы вместе, — искренне произнес я. — Да, — довольно потянулся Игорь, и — реагируя на звук чайника — поднялся, сходил за кипятком и заварил нам чай. Кружки же расставлял подскочивший к нему Колобов, игнорируя неловкие фразы о том, что тот гость. — Мне не сложно, — отделался фразой Аркадий Алексеевич, одолжил у нас пару печенек и вернулся за столешницу. Правда, в этот раз он присел куда ближе, чем был ранее — но не настолько, чтобы это выглядело вмешательством в беседу и нарушало приличия. — В общем, мы с Марией послали родственников далеко-далеко и решили просто жить, — подытожил Игорь и пригубил свою порцию. — А ты какими судьбами к нам сегодня? — Да вот, мысль была вам на свадьбу банк подарить, — по простецки улыбнулся я.