— Я рад, что ты цела, — тихо говорит Лука, наклоняясь вперед на своем сиденье. — И невредима. Я благодарен за это. Медсестра говорит, что теперь, когда ты проснулась, ты сможешь пойти домой. У меня больше нет дома, но я понимаю, что он имеет в виду… пентхаус, даже если это всегда будет его дом, а не мой. Надеюсь, скоро у меня, по крайней мере, будет своя квартира, даже если я не уверена, что и там буду чувствовать себя как дома. — Ты спас меня. — Выпаливаю я слова, которые вертелись у меня на кончике языка с тех пор, как я проснулась и увидела его сидящим там. — Ты закрыл меня, когда произошел взрыв. Почему ты это сделал? Ты мог умереть. Черты его лица тщательно скрываются, я вижу, как это происходит. — Ты моя жена, — холодно говорит он. — И ты мог бы решить две проблемы за один раз, позволив мне умереть, — указываю я. — Стал бы свободен, без чувства вины за то, что позволил Росси убить меня. Я уверена, что горе вдовца могло бы во многом согреть и твою постель. — Мне не нужно горе, чтобы согревать мою постель, — натянуто говорит Лука. — Если я захочу другую женщину, я ее получу. Если я захочу тебя, ты будешь у меня. Что касается того, что я сделал, я зашел так далеко, чтобы защитить тебя. Зачем останавливаться на достигнутом? С таким же успехом можно было бы довести дело до горького конца изначально. Слова звучат неубедительно, даже когда он их произносит. Я знаю так же хорошо, как и он, я уверена, что это всего лишь прикрытие для настоящей правды, что он сам не понимает, почему инстинктивно защищал меня. Его ответ только подтверждает это для меня. Но я не позволю остальной части того, что он сказал, пройти так легко. — Ты не можешь обладать мной, когда захочешь, — тихо говорю я. — То, что произошло в нашу первую брачную ночь… это больше не повторится, Лука. Сейчас для этого нет причин. Ты доказал Росси, что я твоя, — с горечью выдавливаю я, — но я не собираюсь быть игрушкой для твоего удовольствия. Этот единственный раз был последним. — Конечно. — Лука пожимает плечами. — Это был не самый лучший трах в моей жизни, София. Я вздрагиваю. Слова не должны жалить, мне должно быть даже все равно, но они жалят. Это просто еще одна сбивающая с толку реакция на него в длинной череде таких реакций, с тех пор как я проснулась в его постели после того, как он спас меня. Я должна быть рада, если он не получил удовольствия, счастлива, что он будет склонен не пытаться снова, не прижмет меня к дверям и не будет неистово целовать, не опрокинет меня над диванами и не подведет меня так близко к оргазму, что я буду чувствовать, что могу умереть, если… Господи, София, возьми себя в руки. Я тяжело сглатываю и чувствую, как краснеет мое лицо. При одном воспоминании у меня по коже пробегает жар, и я изо всех сил стараюсь выкинуть это из головы, забыть о смешанном удовольствии, отрицании и смущении той ночи. — Не принимай это так близко к сердцу, — легко говорит Лука. — Ты была девственницей, и ты даже не хотела этого. Я ожидал, что ты будешь холодной рыбой. Его слова ощущаются как кинжалы, острые и режущие, даже если они не предназначены для оскорбления. Он говорит это так небрежно, и я никогда не чувствовала себя менее похожей на жену, не говоря уже о любимой. Я чувствую себя чем-то, с чем он покончил и готов отказаться теперь, когда он выполнил свой долг. Это именно то, чего я должна хотеть, напоминаю я себе. Чем скорее у меня будет свое собственное место, и я смогу установить некоторую дистанцию между ним и мной, тем скорее я перестану чувствовать все эти ужасные, противоречивые, сбивающие с толку вещи. — Медсестра рассказала мне о других, — быстро говорю я, меняя тему. В тот момент, когда я думаю об этом… о смерти миссис Росси, горе Катерины, я чувствую себя виноватой даже за то, что меня волнуют оскорбительные комментарии Луки. Катерина только что потеряла свою мать, и я в своих чувствах, потому что мой новый муж оскорбил мои, по общему признанию, несуществующие навыки в постели. — Я имею в виду, о Доне Росси и Джулии. Что это значит для тебя…для нас? Лицо Луки становится очень неподвижным. — Дон Росси в очень критическом состоянии, — тихо говорит он. — В последний раз я разговаривал с доктором непосредственно перед тем, как прийти сюда, он в сознании, но они продержат его неопределенное время. У него серьезные повреждения ног и, возможно, позвоночника, а также травма головы. Ему потребуется обширная операция, если он собирается снова ходить, и есть внутреннее повреждения, что способствовали внутреннему кровотечению. Он далек от того, чтобы выйти из затруднительного положения. Это так несправедливо. Есть что-то немного поэтичное в том, что Дон Росси страдает на больничной койке после всего, через что он заставил меня пройти. Тем не менее, я не могу избавиться от ощущения, что это ужасная несправедливость, что он вообще жив, когда его жена мертва. Я пытаюсь представить, как он скорбит по ней, и не могу. Я вообще не могу представить себе никаких настоящих эмоций с его стороны. — Он не в той форме, чтобы продолжать быть главой семьи в качестве дона, — продолжает Лука. — Мы зайдем повидаться с ним, прежде чем я отвезу тебя домой, и Катерина и Франко тоже будут там. Франко вступит в свою новую роль младшего босса, роль, которую я исполнял до сих пор. — Он делает глубокий вдох, его зеленые глаза встречаются с моими. — И я стану новым доном. СОФИЯ Я чувствую себя так, как будто из моего тела высосали все дыхание. Я подозревала что-то подобное, когда медсестра сказала, что Росси в критическом состоянии. Но я не хотела думать об этом. С Лукой во главе… я не хочу думать о том, что произойдет дальше. Если он станет жестче, безжалостнее и нетерпеливее со мной, если он будет ожидать, что я исполню ту же роль, что и Джулия, роль жены хорошего дона мафии. Я знаю, он надеялся, даже ожидал, что пройдут годы, прежде чем произойдет что-то подобное. — Я думал, у меня будет больше времени, чтобы подготовить тебя, — тихо говорит Лука, подтверждая мои подозрения. — Я буду доном, по крайней мере, замещающим, но, скорее всего, навсегда, даже если Росси поправится. Сомнительно, что он сможет снова приступить к своим обязанностям. Глядя на его лицо, я не могу сказать, доволен он этим или нет. — У тебя тоже будут обязанности, — говорит он. — Хотя я не ожидаю, что ты добровольно возьмешь на себя многие из них, — добавляет он с ноткой горечи в голосе. — Но если бы ты могла хотя бы попытаться быть хорошим другом Катерине в это время, это помогло бы. — Я уже планировала поговорить с ней, — говорю я, защищаясь. — В конце концов… — Ты знаешь, что такое смерть родителей. Да, я хорошо осведомлен. Как и я, — напоминает мне Лука. — Мне нужно, чтобы ты меньше думала о своих проблемах со мной в ближайшие дни, София, и больше думала о нашем выживании. — Кто это был? — Мне удается сдержать дрожь в голосе. — Ты знаешь? — Пока не уверен. Но я бы поставил деньги на Братву. — Натянуто говорит Лука. — В конце концов, это с ними мы боремся. У Бостона нет причин беспокоить нас. Если бы это не имело отношения к Виктору и его людям, я был бы шокирован. Я тоже немного шокирована хотя бы потому, что он был со мной впервые так откровенен с того дня, как привел меня в свой пентхаус. — И что теперь? — Теперь, — говорит он, вставая и разглаживая руками штанины брюк, — мы идем навестить Росси. А потом мы отправляемся домой. Что-то сжимается у меня в животе каждый раз, когда он говорит "домой". Я прилично скрываю это, отворачиваясь, когда входит медсестра, чтобы подготовить меня к выписке. Лука принес мою сумку, и я, пробормотав “спасибо”, хватаю ее и направляюсь в ванную. Внезапно я начинаю нервничать, потому что мне предстоит вернуться с ним в пентхаус, а перед этим встретиться с Росси. Все это было каким-то ужасным, нарастающим кошмаром с тех пор, как Братва похитила меня, и я больше не могу этого выносить. Но очевидно, что все будет становиться хуже, прежде чем станет лучше. Я выхожу несколько минут спустя в джинсах и синем топе без рукавов, мои волосы собраны в конский хвост. Мне отчаянно нужен душ, и я чувствую себя хуже, чем когда-либо за последнее время. Я почти благодарна за то, что возвращаюсь к Луке, если это означает, что я смогу вымыть голову и хорошенько выспаться в настоящей постели. Лука ждет меня, когда я выхожу, и он берет меня за руку, не утруждая себя просьбой, крепко сжимая ее, когда мы выходим в коридор. Это не столько романтический жест, сколько собственнический, и даже когда я пытаюсь высвободить свою руку из его хватки, ясно, что у него железная хватка на мне. — Я не собираюсь убегать, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Я не настолько глупа. — Ты могла бы, — холодно говорит он. — Росси в больнице, и я скоро буду доном. Ты можешь решить, что сейчас самое подходящее время, чтобы сбежать. Но я предупреждаю тебя, я бы не хотел, чтобы тебя убили, и я, конечно, смогу поймать тебя и вернуть. Почти каждый полицейский в этом городе состоит у нас на жалованье. В этой больнице тебе тоже никто не поможет, — добавляет он, видя, как я оглядываюсь. — Наша власть в этом городе сильна, София. Ты не сможешь сбежать от меня, так же как ты не смогла бы сбежать от Росси. Разница в том, что он приказал бы тебя убить. Я просто заставлю тебя пожалеть о попытке уйти. Холодное безразличие в его голосе пугает меня так же сильно, как и его слова. Мне приходится почти бежать, чтобы поспевать за его широкими шагами, пока мы направляемся к лифту, и я чувствую, что меня сейчас стошнит. Я думала, что смерть Росси будет означать, что я смогу выбраться из этого, но я вижу, как эта крошечная лазейка сужается, пока я не уверена, существует ли она вообще больше. Это действительно может быть на всю оставшуюся жизнь или, по крайней мере, пока Лука не умрет. Я не узнаю, это до тех пор, пока смерть не разлучит нас, я должна желать чего-то подобного. Десять минут назад я была рада, что он выжил. Теперь я уже не так уверена. Лука не говорит мне ни слова, пока мы поднимаемся на этаж, на котором остановился Дон Росси. Он молчит, пока мы не входим в комнату, где нас уже ждут Катерина и Франко. Франко нехарактерно мрачен, быстро, но крепко обнимает Луку, а Катерина явно в замешательстве. Я никогда раньше не видела ее без макияжа, но у нее совершенно обнаженное лицо, глаза красные и опухшие от слез, губы искусаны, а лицо смертельно бледное. Я замечаю, что она стоит немного в стороне от Франко, который, кажется, вообще не обращает особого внимания на свою скорбящую невесту. Я могу почувствовать, насколько она одинока, просто глядя на нее. Это исходит от нее, как аура. Я слишком хорошо помню это чувство после того, как моя собственная мать умерла и оставила меня совсем одну. У меня разрывается сердце, когда я вижу ее такой, особенно когда Франко должен быть тем, кто рядом с ней в это время. Он даже не ранен, на нем ни царапины, поскольку он все еще был в своем гостиничном номере, когда произошло нападение, слишком страдал от похмелья, чтобы прийти в себя. Повезло ему, с горечью думаю я. Интересно, что чувствует по этому поводу Катерина, рада, что ее жених невредим, или расстроена, что из всех нас именно ее матери пришлось умереть? — Лука. — Голос Росси хриплый и надтреснутый, но, тем не менее, он все еще сохраняет часть своей былой мощи. — Подойди и приподними меня. Франко идет с ним, становясь рядом с Лукой, когда они обходят больничную койку с другой стороны, оставляя меня рядом с Катериной. Она бросает на меня взгляд, и я инстинктивно протягиваю руку, беря ее за руку. Мне интересно, отстранится ли она, в конце концов, мы не так уж близки, но вместо этого ее пальцы переплетаются с моими, сжимая в ответ. Ее лицо все еще бледное и мрачное, но, когда ее глаза встречаются с моими, я вижу, что она благодарна за поддержку. — Если бы обстоятельства сложились иначе, — говорит Росси, — состоялась бы официальная церемония передачи титула тебе. Но поскольку это не так, и я не собираюсь уезжать отсюда в ближайшее время, это лучшее, что мы можем сделать. — Он делает глубокий, хриплый вдох, и я вздрагиваю, просто слыша это. По всему, что касается него, я вижу, что Лука был прав, когда предположил, что Росси, вероятно, никогда больше не будет в той форме, чтобы снова руководить. Даже если он выживет, он никогда больше не будет сильным. Он уже пожилой человек, и это был сильный удар. — Я, Витто Росси, в присутствии свидетелей, моей дочери Катерины, твоей жены Софии и моего советника Франко Бьянки, отрекаюсь от своего места главы семьи и моего титула дона. Я передаю его тебе, Лука Романо, сын Марко, наследник моего места. Ты будешь сохранять этот титул, сохранять и защищать его и семью, которую возглавляешь, до тех пор, пока не уйдешь в отставку или не сочтешь нужным уйти в отставку. Ты передашь его первому сыну моей крови, рожденному от союза моей дочери и Франко Бьянки. Затем он дергает за кольцо у себя на пальце, за толстую полоску с рубином, вделанным в верхнюю часть, и я тяжело сглатываю. Атмосфера в комнате напряженная. Все сосредоточились на двух мужчинах, один на больничной койке, другой стоит рядом с ней, и происходящей там передаче власти. — Я, Лука Романо, принимаю этот титул и то место, которое оно мне дает во главе стола. Я клянусь поддерживать союзы, которые вы создали, защищаться от всех врагов и, если потребуется, отдать свою кровь и жизнь в защиту семьи. Я буду хранить и защищать всех, кто служит со мной и под моим началом, и когда придет время передать титул, я клянусь передать его первому сыну твоей крови, ребенку Катерины Росси и Франко Бьянки. Эти последние слова, повторенные Лукой громко и ясно, являются холодным напоминанием о контракте, который я подписала, и о моем месте в этой семье. Напоминание о том, что у меня даже не будет детей, которых я могла бы любить, никакой семьи, которая утешала бы меня, пока мой муж убивает, пытает и трахает других женщин. У миссис Росси, по крайней мере, была прекрасная дочь, которую она любила и лелеяла, даже если у нее не могло быть мужа, которого заботило бы что-либо, кроме его власти и жадности. У меня ничего не будет. Ни мужа, ни детей, даже едва ли лучшей подруги. Никакой реальной цели, кроме как сесть, заткнуться и держаться за руку Луки на публике, когда это необходимо. Я трофейная жена, украшение, средство достижения цели. Карта, выведенная из игры. Мое счастье вообще не имеет значения. Я слышу дыхание Катерины и, бросив взгляд вбок, вижу, как она прижимает руку ко рту, на ее нижних ресницах собираются слезы. Но ни Лука, ни Дон Росси не обращают внимания ни на кого из нас. Франко стоит рядом с ним, когда Лука берет кольцо, надевает его на указательный палец и сжимает руку Дона Росси. — Ты был для меня как второй отец, — тихо говорит он, его голос достаточно низкий, что мне приходится напрягаться, чтобы расслышать его. — Я сделаю все возможное, чтобы быть достойным доверия, которое ты мне оказал. — Я верю в тебя, сынок. — Росси слабо улыбается, сжимая руку Луки до побеления костяшек пальцев. — Ему нужен покой, — внезапно говорит Катерина, делая шаг вперед. Ее голос дрожит, а лицо очень бледное, но она выглядит твердой. — Пожалуйста, хватит церемоний. — Тихо, женщина, — рычит Франко, и я резко смотрю на него, удивленная. Я провела рядом с ним очень мало времени, но в тех немногих случаях, когда мы встречались, он казался самым беззаботным и мальчишеским из них, а не тем, кто воспринимает жизнь всерьез. Но теперь я вижу под этим кого-то другого, кого-то, способного наброситься на свою невесту в один из худших дней в ее жизни, кого-то, кто, возможно, относится к женщинам так же жестоко, как и любой из этих других мужчин. Это еще раз напоминает мне о том, что я не должна терять бдительность. Я никому не могу доверять, и меньше всего своему новоиспеченному мужу. Катерина заметно вздрагивает, съеживаясь рядом со мной, и у меня щемит сердце, когда я это вижу. Все, что касалось ее до сих пор, показало мне, что она добрая, что она, по крайней мере, хочет попытаться быть моим другом, даже если мне трудно впустить ее. Видя, как Франко так жесток с ней, я начинаю ненавидеть его. По крайней мере, Лука вежливо разговаривает со мной на людях, даже если мы ссоримся за закрытыми дверями. — Я хочу отомстить за Джулию, — слышу я, как Росси тихо говорит, все еще сжимая руку Луки. — Эти ублюдочные собаки убили мою жену. Это не то, что может остаться без ответа. — Мы не знаем наверняка, что это Братва, — тихо отвечает Лука. — Но будь уверен, Витто, мы не позволим проигнорировать ее смерть. — Я не смогу быть на похоронах. Убедитесь, что… — Я со всем этим разберусь, папа, — говорит Катерина, снова делая шаг вперед и вздернув подбородок. — Ни о чем не беспокойся. — Она подходит к его постели, не глядя на Франко, беря отца за другую руку. — Я прослежу, чтобы маму должным образом похоронили. Тогда я понимаю, с некоторым потрясением, что она действительно любит своего отца. Полагаю, это не должно было меня удивлять, я уверена, что мой собственный отец совершил много такого, что было таким же жестоким, как все, что делал Росси. В конце концов, он работал на него, действительно служил ему. И я глубоко любила своего отца. Но я не осознавала того, что он делал, всего, частью чего он был. Катерина, конечно, знает больше, ее воспитали, чтобы она была частью этого, вышла замуж за правильного мужчину и была хорошей женой мафиози. Но она все еще любит его. И теперь он и Франко, это все, что у нее осталось. — Давай, — коротко говорит Лука, отпуская руку Росси и направляясь ко мне. — Пришло время доставить тебя домой в целости и сохранности. Слова должны быть обнадеживающими, но это не так. Я знаю, что у меня нет выбора, поэтому послушно следую за Лукой из больничной палаты к лифту, всю дорогу храня молчание. Кольцо на его пальце мерцает на свету, красный рубин поблескивает. Кольцо, сидящее на его правой руке, олицетворяет такую же самоотверженность, как и золотая лента на левой, и я не могу не задаться вопросом, какая самоотдача, если дойдет до этого, одержит верх? Он обещал обеспечивать мою безопасность, сделал меня своей женой, чтобы выполнить именно это, и все же, если титул, который он только что поклялся соблюдать, требует иного, что он выберет? Это заставляет меня чувствовать себя более неловко, чем когда-либо, и я не могу избавиться от этого чувства, когда мы садимся в машину Луки и едем через несколько кварталов обратно к высотному зданию, в котором он… мы живем. Это продолжается всю дорогу до пентхауса, и когда мы входим в гостиную, и он нажимает кнопку, чтобы раздвинуть жалюзи и залить комнату светом, я поворачиваюсь к нему лицом. — И что теперь? — Я тяжело сглатываю, глядя на своего нового мужа. — Когда состоятся похороны? — Завтра, — натянуто говорит Лука. — Но ты не пойдешь. — Что? Конечно же, поскольку мы женаты, люди будут ожидать увидеть меня там… — Ожидается, что тебя увидят много раз, но этот случай меня не особенно беспокоит. — Слова холодные и отрывистые. — Ты останешься здесь. Это уменьшит вероятность того, что Братва попытается напасть на нас на похоронах, хотя я надеюсь, что у Виктора хватит уважения воздержаться от этого. — А как насчет меня здесь? — Холодный страх пробегает по моему животу и позвоночнику, Лука решил, что от меня слишком много проблем? Он предпочитает, чтобы Братва пришла за мной сюда, чем снова подвергать всех остальных опасности? И если это так, почему бы просто не пойти дальше и не избавиться от меня? — Ты не должна покидать пентхаус ни под каким предлогом. Моя охрана будет удвоена, и я назначу тебе личного телохранителя. — До каких пор? — Я чувствую, как нарастает паника. — Мы так не договаривались, Лука. Предполагалось, что мне предоставят мою собственную квартиру, так что нам не обязательно оставаться здесь вместе…