Накажет ли он их? Накажет ли он меня? Я тяжело сглатываю, игнорируя легкую дрожь возбуждения, которая пробегает по моему позвоночнику при этой мысли. Не раздумывая, я хватаю свой напиток, беру подносы с суши, которые взяла на вынос, и выбрасываю их в мусорное ведро. У меня полностью пропал аппетит, все мое тело онемело от осознания того, что я только что сделала, и я в ужасе от самой себя. Я только что мастурбировала впервые, наверное, за год или больше, и делала это, думая о Луке. Моем муже. Мужчине, который заставил меня расстаться с девственностью, который потом порезал мне бедро, когда у меня не пошла кровь, которому могла прийти в голову эта идея в первую очередь и который вообще мог бы уберечь меня от необходимости спать с ним. Меня снова тошнит. К тому времени, как я добираюсь до спальни, напиток заканчивается, и я ставлю стакан на комод, не заботясь о том, увидит ли его Лука позже. У меня кружится голова от алкоголя, моя кожа покраснела и зудит, и я не могу вспомнить, когда в последний раз была так пьяна. Может быть, никогда. Мне удается зайти в душ и стоять под горячими струями воды, пока я не теряю счет времени, прислонившись к стене. Я пытаюсь выкинуть мысль о том, что я только что сделала, из головы, убедить себя, что Лука не узнает, ему будет все равно, он ничего не сделает, если узнает. Хотя я знаю, что это неправда. Я чувствую себя измотанной этим днем и всем, что ему предшествовало. В какой-то момент я выхожу из душа и без особого энтузиазма вытираюсь, спотыкаясь, иду в спальню. Я чувствую, как мой желудок скручивает от волнения и тошноты, когда я забираюсь в массивную кровать, неловко сидя посередине в течение минуты. На какой стороне спит Лука? На какой стороне он захочет, чтобы я спала? Имеет ли это значение? Эта мысль кажется настолько нелепой, что мне хочется расхохотаться. Я почти соглашаюсь, с моих губ срывается писк, когда я сижу посреди темно-серого пухового одеяла в незнакомой спальне, на кровати, которая не моя. Наконец, я просто выбираю сторону. Я забираюсь под одеяло, вспоминая первую ночь, когда я проснулась здесь, в этой постели, до того, как я узнала обо всем этом, до того, как я узнала, что Лука будет моим мужем, до того, как я поняла, что все, о чем я мечтала, ушло. Интересно, на что это будет похоже, когда он неизбежно вернется, оказавшись в постели рядом со мной. Я протягиваю руку и кладу ее на прохладное место с другой стороны, где простыня гладкая и нетронутая, подушки аккуратно сложены. В какой-то момент здесь будет лежать человек. Мой муж. Я никогда ни с кем не делила постель до своей первой брачной ночи. Теперь я буду делить ее каждую ночь с мужчиной, которого я должна ненавидеть, но к которому я явно испытываю гораздо более сложные чувства. И я не имею ни малейшего представления, что с этим делать. ЛУКА Когда я просыпаюсь утром, первое, что я делаю, это принимаю две таблетки аспирина от пульсирующей головной боли, которая угрожает расколоть мой череп благодаря тому, что накануне вечером я выпил слишком много виски. Второе — позвонить по номеру, который, как я знаю, соединит меня с правой рукой Виктора, Левиным. Там нет номера, по которому можно поговорить с Виктором Андреевым напрямую, но это почти так же хорошо. И мне нужно, чтобы Виктор знал, что я серьезен. — Да? — После одного гудка на линии раздается густой голос с сильным акцентом. — Кто это? — Лука Романо. Не вешай трубку. — Резко говорю я. — Ты захочешь это послушать. — Я сомневаюсь в этом. Но, пожалуйста, продолжай. — Мне нужно встретиться с Виктором. На другом конце провода слышится фырканье. — И почему он должен встречаться с тобой? Скажи мне, пожалуйста, почему ты так стоишь его времени, младший босс. — Ну, во-первых, — говорю я хладнокровно, — я больше не младший босс. Со вчерашнего дня я занял место Росси в роли Дона. — Я бы предположил, что глаза и уши Виктора уже слышали это. На другом конце провода на мгновение воцаряется тишина. Я уверен, что сегодня вечером кто-то будет истекать кровью из-за того, что не узнал эту информацию раньше. Но это не моя проблема. — А Росси? — Теперь голос Левина звучит сдержанно. — В больнице. Он будет жить, но он зол. Он хочет войны из-за смерти своей жены. Я уверен, Виктор ожидает, что он может сделать. — А ты нет? — Нет, — говорю я ровно. — Я не хочу. Поэтому я хочу поговорить с Виктором и посмотреть, что мы можем сделать. Я не хочу, чтобы было еще больше кровопролития, если этого можно избежать. — Смелые слова от человека, который недавно нашими людьми покрасил гостиничный номер в красный цвет. — Они украли то, что принадлежит мне. — Виктор сказал бы, что она должна была принадлежать ему. Это пугает меня, но я стараюсь, чтобы Левин не услышал этого в моем голосе и не дрогнул ни в малейшей степени. Если я собираюсь добиться того, чего я хочу, я должен быть уверен, что русские не почувствуют слабости. Даже к Софии. Особенно к Софии. — Я уверен, что, если мы с Виктором поговорим, мы сможем это уладить. Я не желаю, чтобы кто-то еще умирал. Мы можем остановить это сейчас, если сможем прийти к соглашению. Я также хочу, чтобы он согласился не принимать дальнейших мер против нас сегодня. Похороны Джулии Росси состоятся сегодня днем, и я думаю, не будет слишком большой просьбой позволить нам похоронить ее, не опасаясь дальнейших нападений на наших женщин и детей. Мы, мужчины, можем сразиться в другой раз, если понадобится. Наступает долгая пауза, и я почти задаюсь вопросом, не повесит ли Левин трубку, но, на линии снова раздается его голос, слегка потрескивающий от помех. — Я передам сообщение. Но никаких обещаний. А потом телефон отключается. Что ж, я полагаю, это лучше, чем ничего. Если Виктор будет настаивать на войне, это будет трудно остановить. Мне нужно пресечь это в зародыше, прежде чем он сможет предпринять какие-либо дополнительные шаги, или Росси сможет оправиться настолько, чтобы сделать что-нибудь еще хуже. Час спустя я принял душ и переоделся в костюм, который прислала Кармен. Я беру поднос с завтраком, который принесла служба обслуживания номеров, и проверяю электронную почту на телефоне. Мне приходит в голову, что я мог бы попросить одного из охранников соединить меня с Софией, чтобы узнать, как у нее дела. Я мог бы даже просто связаться с ними и убедиться, что с ней все в порядке. Но я подавляю это желание. Если бы прошлой ночью был хотя бы намек на опасность, я был бы предупрежден. И я не знаю, как она отреагирует на мое отсутствие прошлой ночью или что она скажет мне сегодня. Все мое внимание должно быть сосредоточено на переговорах с Виктором и прекращении этой угрозы. Я готовлюсь к предстоящему дню, когда сажусь в машину, чтобы ехать в похоронное бюро. С тех пор, как я получил известие о смерти Джулии Росси, во мне медленно закипал гнев, который было трудно сдержать. Я, конечно, знал Джулию с детства. Мой отец не пытался оградить свою семью от мафиозных делишек, как это делал Джованни. С другой стороны, мой отец женился на хорошей итальянке, дочери бывшего босса Лос-Анджелеса незадолго до своей кончины. Моя мать не любила такую жизнь, но она родилась в ней и выросла, зная, каково ее место. Мы часто ужинали в большом особняке Росси, иногда они даже соизволяли приходить в наш небольшой особняк из бурого камня. Джованни Ферретти, конечно, часто бывал на тех ужинах, но всегда без своей русской жены и дочери. Это было негласное правило, ему сошло с рук, что он женился на ней, но ее всегда держали как можно дальше от посторонних глаз. Отец Софии не смог подготовить ее к неизбежному будущему жены мафиози во многих отношениях, потому что он был необычным человеком. Даже до женитьбы он был почти монахом, отказываясь принимать участие в сексе, выпивке и азартных играх, которые нравятся большинству из нас. У него было столько же богатства, сколько у любого из нас, и много власти, как у третьего сына Росси, но он держался особняком, предпочитая книги и музыку дома поздним ночам и знакомству с женщинами. Я, конечно, ничего из этого лично не видел, но слышал, как мой отец говорил об этом. Росси упоминал об этом несколько раз, когда я был взрослым после того, как отца Софии и моего не стало. Росси жаловался, что отправил его в поездку, которая привела его в Москву и познакомила с Ириной Соловьевой. Об Ирине ходит множество слухов, все из которых я так или иначе слышал. Некоторые говорят, что Джованни спас ее от брака, которого она не хотела. Другие шептались, что София вовсе не дочь Джованни, что Ирина уже была беременна, и мужчина, от которого родился ребенок, планировал убить их обоих. Другие слухи, конечно, тоже распространились. Мое мнение, что все это неправда. Джованни был просто глупым мужчиной, влюбленным в красивую женщину. История Джованни и Ирины, для кого-то романтическая, была преподана мне в качестве урока. Наша жизнь — наша невеста для мужчин нашего ранга, и любая другая женщина, жена она или нет, никогда не будет больше, чем любовницей. Деньги, власть и продолжение всего, что было построено до нас, и всего, что придет после, должны быть нашей большой любовью, любовь к другому человеку: жене, ребенку, не влияет на то, какой жизнью мы должны жить. Это для других, ничтожных мужчин. Джованни любил свою жену и дочь. Но, в конце концов, это ничего им не дало. Он давно мертв, за ним последовал мой отец, и его жена тоже мертва, погибла от рака, который появился как будто из ниоткуда вскоре после этого. София оказалась в ловушке брака со мной, брака, которого она не хочет, и, честно говоря, я тоже чувствую себя более чем немного в ловушке. Мои мысли возвращаются к Джулии, очаровательной жене Витто Росси. Даже в преклонном возрасте она все еще была элегантной женщиной того типа, которую в зрелые годы окружающие часто называли "добродушной". Она была добра к моей матери после того, как был убит мой отец. Она пыталась сделать для меня все, что могла после того, как моя мать покончила с собой. Но к тому времени она мало что могла сделать. Я был в позднем подростковом возрасте, и Росси твердо взял меня под свое крыло, готовя к должности, которую я вскоре должен был занять, защищая меня от слухов вокруг нас. Было много пожилых мужчин, которые думали, что их следовало выбрать на место моего отца вместо того, чтобы его едва законного сына повысили. Но Росси был доном, и никто не стал бы спорить с ним в лицо. Однако за его спиной всегда существовали разногласия по поводу того, заслуживаю ли я того, что мне дано. Есть много людей, которые думают, что я этого не заслуживаю, что я этого не заслужил, что поначалу было правдой. Но будь я проклят, если с тех пор не сделал все, что мог, чтобы заслужить свое место во главе стола. Я пытал, калечил и убивал ради Росси, управлял его бизнесом и улаживал его сделки. Мне нравится думать, что подростка, который стал самым молодым младшим боссом, когда-либо занимавшим кресло Манхэттена, давно нет в живых. Я стал мужчиной в этой жизни под руководством Росси. И я испытываю такую же ярость, как и он, из-за того, что единственная женщина, которой было не наплевать на меня после смерти моей матери, которая пыталась заменить мне мать, когда могла, мертва из-за Братвы. Из-за Софии, тихий голос все еще не уходит из моей головы, тот, который постоянно напоминает мне, что София — причина всего этого. Причина настойчивости Братвы. Причина, по которой я сейчас женат. Причина, по которой отель подвергся нападению. И я не могу понять, почему она так чертовски важна для кого-либо. Маленькая скрипачка-сирота наполовину русская, наполовину итальянка. Дочь бывшего босса, конечно. Но есть много низших начальников с дочерями, и я не видел, чтобы братва бомбила отели, чтобы добраться до них. В глубине души я хотел бы прорубить кровавую полосу в Братве и отомстить за Джулию так же сильно, как это сделал бы Росси. И все же я пытаюсь установить мир. Ради моей жены. Для всех других жен, матерей и детей, которые не хотят терять своих мужей, отцов и сыновей. Которые не хотят умирать в качестве сопутствующего ущерба для жизни, которую они не выбирали. Машина останавливается перед похоронным бюро, и я вижу, как люди уже входят. Франко стоит в дверях, когда я подхожу, и я хмурюсь, бросая на него взгляд. — Я думал, ты будешь с Катериной. — Она справится сама. Я ждал тебя. Мы должны поговорить о том, что будет дальше. — Для этого будет время позже. Ты должен быть со своей невестой. Будь ей хорошим будущим мужем. Франко фыркает. — Тебе ли болтать об этом, — говорит он, его голос слишком легкомысленный для такого случая. Но он все равно поворачивается и уходит внутрь. Он, конечно, прав. Я не из тех, кто любит говорить. Я далек от того, чтобы быть хорошим мужем Софии, и у меня нет реальных намерений когда-либо им становиться. Тем не менее, Катерина хорошая женщина и хорошая потенциальная жена, мгла бы быть и моей женой, если бы не обещание, которое связало меня с Софией. Ей повезло, что она не вышла замуж за меня. Я думал, Франко был бы лучшим мужем для нее, несмотря на все его распутство. Но, похоже, он не совсем соответствует своей работе. Я поговорю с ним, рассеянно думаю я, пока топчусь у двери. Я внушу ему необходимость дать его жене почувствовать заботу, даже если он не верен ей. Даже если он ее не любит. Даже просто думая об этом, я чувствую себя лицемером. Возможно, в данный момент я верен Софии, но такие слова, как "Любовь и забота", определенно не описывают наши отношения. На самом деле, то, что я чувствую к ней, граничит с одержимостью. Опасное отвлечение. Похоть, подобной которой я никогда не испытывал. Определенно, это не любовь. Однако это последнее место, где я хочу позволить мыслям о Софии закрадываться в себя, и я заставляю себя сосредоточиться на здесь и сейчас, направляясь в похоронное бюро, чтобы найти Франко и Катерину. Они стоят в передней части просмотрового зала: Катерина в черном платье до колен, поверх которого накинута кофта, защищающая от холода в здании, и короткой сетчатой вуали, приколотой к глазам и зачесанными вверх волосами. Ее глаза покраснели, а лицо побледнело, но она удивительно собрана, стоит прямо, расправив плечи и не опираясь на Франко. Может быть, она чувствует, что он не будет тем мужем, на которого она может положиться, но лично я думаю, что Катерина просто пошла в свою мать. Джулия была сильной женщиной, и я испытываю еще одну вспышку негодования из-за того, что она лежит холодная в гробу, вместо того чтобы быть все еще живой и энергичной. Я думал, что привык к смерти, но, может быть, мы никогда не привыкнем к бессмысленным смертям. Смертям, которые наступают слишком рано, тех, кто нам близок. — Тебе следует поговорить с Софией, — тихо говорю я Катерине в перерывах между разговорами с другими скорбящими и членами семьи, которые заходят, чтобы утешить ее. — Она кое-что знает о потере родителей. Катерина тонко улыбается. — Ты тоже. — Я не самый лучший утешитель. Я одариваю ее легкой полуулыбкой, наклоняясь, чтобы коротко сжать ее руку. — Скажи мне, если Франко не выполнит свою часть работы, и я поговорю с ним. — Он делает все, что в его силах. — Голос Катерины звучит тихо и издалека. Я знаю, что, вероятно, это не тот случай. Я оглядываюсь и вижу, что Франко разговаривает с капо из Нью-Йорка, его внимание уже отвлечено от своей будущей жены. — До сих пор на нем не было большой ответственности, кроме того, что он был моим другом и поддерживал меня. Но он смирится. Он войдет в эту роль. — Он молод, — тихо говорит она. — Но я предпочла бы его, чем некоторых мужчин, которым я могла бы стать женой. По крайней мере, Франко не будет бить меня или обращаться со мной как с племенной кобылой. Я никогда не ожидала, что у меня будет особенно любящий или верный муж. Достаточно и одного доброго. — Франко такой. — По крайней мере, я никогда не видел его злонамеренно жестоким. Может быть, и дразняще жестоким, но никогда с намерением причинить кому-либо боль. И его никогда не призывали делать то, что мне приходилось делать для Росси. Он был моим напарником всю нашу жизнь, Робином для моего Бэтмена. Тот, кому никогда не приходилось быть серьезным, кого я всегда пытался оградить от тех, кто распространял о нем сплетни или пытался запугать его. Теперь все изменится. И когда я смотрю, как Франко движется по комнате с его легкой, очаровательной грацией, его рыжие волосы выделяются подобно маяку среди моря темноволосых мужчин и женщин, я чувствую, как в моем животе зарождается легкое беспокойство. Я надеюсь, что он справится с задачей. ЛУКА