Забродин покачал головой. – Слепой, разъясни человеку, что значит – быть в обязоне. – Дурак, – прогудел кто-то за спиной, – он теперь имеет право с тобой что угодно сделать. Скажет замочить кого-то – замочишь, скажет очко подставить – становись… – Вот так вот, Паша, – подытожил Забродин, – теперь у тебя один интерес с нами. Если Дьячкова замочат – обязона у тебя ни перед кем не будет. А умно себя поведешь – может, и поднимешься еще. Забродин показал на неприметную дверь за собой. – Вон там раковина есть, иди, Паша, умойся. А то рожа у тебя как у зомбака семидневного. Слепой, помоги ему… Вечером Паша сидел за столом в своем доме и пил водку. Один. Водки в доме хватало – снабженец как-никак, потому и доступ был по госцене. А хорошая, фабричная водка сейчас – большая ценность, на пристань люди с других мест приходят, на нее можно все что угодно поменять. Но сейчас он употреблял водку в изначальном ее понимании – он ее пил. Стакан за стаканом, почти не пьянея, чтобы залить водкой оставшуюся в доме и душе пустоту. Гады… Паша не был дураком и понимал – он жив только до тех пор, пока нужен Забродину. Даже того, что он видел, хватило понять – Забродин ходит под расстрельной статьей. А иначе никак не объяснить то, что рядом с ним – бандиты, отмороженные на всю голову. Ирину забрали. Сказали, что посадили в КПЗ по подозрению, но по факту Паша понимал – взяли в заложники. Если он рыпнется – пострадает она. Но и ее уберут в любом случае, как и его. Свидетели лишние не нужны. И то, что Забродин его за стол посадил, ужином накормил, говорил с уважением, ничего это не значит. Паша все же не дурак… Он просто пьяница. Как сосет изнутри. Ствол бы в пасть и… но Ирина пострадает. Иришка… Бывшая Россия, Удмуртия Ижевск Тысяча тридцать девятый день Катастрофы Невесело в эту ночь было и в Ижевске… Чуть выше Сенного рынка, во дворах, была гостиница МВД, переделанная из детского садика. Место это было очень удобным – рядом рынок, чуть выше – старое и новое здание МВД. А дома здесь стоят так, что в паре мест перекроешь – и вот у тебя крепость. Но заинтересованные лица собрались не здесь, а по соседству, в бывшей республиканской типографии. Там тоже закрытая территория, внутри центрального трамвайного кольца… – На кого этот Дьячков опирается? … – Не знаем. А стоило бы знать. – Контакты отрабатываем… – Надо не контакты отрабатывать, а заложников брать! Ягафаров был зол. Саднила рука – он ожог получил. Саднила душа – от злости, от беспомощности, которую он почувствовал там, под пулями. Такое не прощают. – Единственные две его близкие связи ушли. Положив при этом толпу народа. Больше никого нет. – Не может быть, чтобы не было. Его коллеги по работе… – Ты, мил человек, говори-говори, да не заговаривайся, – скрипучим голосом проговорил один из собравшихся, – то, что твоих положили на дороге и тебя самого чуть в деревянный бушлат не одели, еще не повод беспределить. Ягафаров сдержал свой гнев. – Сколько к нему ушли – двое? На дороге было минимум шесть нападавших! Плюс еще Камбарка. Откуда он взял столько людей? – Ясно, Равиль, – сказал еще один, – мы тебя выслушали. Послушайте меня теперь. Дьячков – на мой взгляд, тема хоть и важная, но не основная. В конце концов, сколько бы при нем людей не было – они вне закона. Сколько они будут по лесам шарахаться – месяц, два? Потом либо их ликвидируют, либо сам Дьячков уйдет за пределы республики, к тем же блатным самарским… – К самарским не уйдет, – поправил кто-то, – у него терки с тольяттинскими. С воронятами то есть. Выступающий зло посмотрел на перебившего. – Или в Новгород уйдет, там у него тоже подвязки есть, сколько на торг ходил. Дело не в этом. Я бы подумал вот о чем – о донецких. Первый эшелон уже прибыл. Там и бойцы обстрелянные, и танки. Тема эта начата Дьячковым, но ее не свернуть, потому что утверждено Госсоветом. Вот и вопрос: а как мы с донецкими будем уживаться. А? Я бы об этом думал, а не о лесных братьях… На выходе один из тех, кто участвовал в совещании, мигнул Ягафарову – найди, мол, меня потом… Разговор о Ягафарове имел место и в редкой для Ижевска бронированной «Ауди», которая сейчас шла по Пушкинской в сторону Десять лет Октября… – Напрягают меня менты, – задумчиво сказал один из тех, кто сидел на заднем сиденье, – пока они вроде как на нашей стороне, а дальше что? – Думаешь, переметнутся? К кому? – Вопрос не в этом… … – Ты помнишь, в девятом году был серьезный базар. Перевощиков тогда у них министром был… – Помню. – Что мы им говорили? … – Мы национальная республика, но платим в центр больше, чем многие российские области. Вы как будто не наши, как оккупанты себя ведете. Вам говорят «апорт» – и вы тащите им то, что собрали с нас. Вам говорят «фас» – и вы рвете. В республике уже ничего не осталось. Ижмаш под федералами. Удмуртнефть продали китайцам и тем же федералам. Автозавод под самарскими. Нам с чего жить? Нам чем питаться? Нам на какие средства жить? Завтра нашим детям ларька не останется. Посмотрите на Татарстан, посмотрите, как они живут и как живем мы. Почему так, мать вашу. Почему?! … – И чо, кто-то понял? … – Ни хрена не поняли! Треть городского бизнеса в Чайковском зарегистрирована[22]. Понятно, почему? А самые крупные – в Москве. – И где теперь – Москва? – Да в башке у людей! … – В башке у людей – Москва! Кто такой Ягафаров? Казанский! А почему? Почему опять московские, казанские, новгородские. Почему не мы?! … – Самое главное в этой истории то, что Дьячков, каким бы он ни был, наш. А вот Ягафаров и те, кто с ним, нет. Вот что главное. Машину осветил прожектор, бьющий поверх бетонного забора с колючей проволокой и часовыми на вышках. На заборе было написано «АСКО». Бывшая Россия Волга