Но Магнус прав, нет хуже – хандре поддаваться, тем более что давненько я наружу не выбиралась. Скоро стану истинной леди, которая если и выглядывает на улицу, то лишь в окно. – А Тисса где? – С Урфином. – Счеты упали на стопки бумаг. – Вечером появится. Не гляди так на меня. Ничего он с ней не сделает. И сам при деле, и за девочкой присмотрит. Вот это меня и пугает. Ладно, будем считать, что наша светлость хотя бы предупреждена. Уже прогресс. – Только, – Магнус прищурился на оба глаза, – тебе бы переодеться… я вон там принес. Теплые шерстяные чулки. Простая юбка из плотной ткани. Блуза. Длинный жакет и шуба. Высокие сапожки на толстой подошве. – Мы идем в город? Магнус кивнул. Ура, мы идем в город! – Это небезопасно, – попытался было возразить Сержант, но уверенности в голосе не хватило. Переодевалась я быстро и в кои-то веки без посторонней помощи. Предстоящая прогулка – о боги, как я устала в этой каменной, пусть просторной, но клетке – окрыляла. – Шарфик, ласточка моя. – Магнус за время моего отсутствия успел преобразиться. На нем были черные штаны с желтыми латками, явно сделанными для виду, красные сапоги, широченные голенища которых складывались гармошкой, полушубок из ярко-рыжего меха и высокая шапка с тремя хвостами, по виду кошачьими. В руках он держал суковатую палку, отполированную до блеска. Сержант остался собой. Только шинель натянул. – Кайя Дохерти это не понравится. – Сержант сделал последнюю отчаянную попытку вразумить нас. – Конечно, не понравится. Если расскажешь. А не расскажешь, то и нервничать не станет. Нервничать ему вредно. Он у меня такой впечатлительный… Шарфик пришлось завязать. И шапочку, вязанную из белого пуха, нацепить. Хорошо, что без помпона. Пух колол уши, и шея чесалась, но наша светлость готова была терпеть. Выходили тайным ходом. И Сержант продолжал ворчать, но вполголоса и как-то беззлобно. Магнус кряхтел, пеняя на запустение и пауков. Я же несла свечу. Луч света в темном…{13} прямо в образ вживаюсь. А вышли все равно у ворот. Свежо. Светло. Небо яркое, синее и безоблачное. В воздухе танцуют первые снежинки обещанием скорой встречи. И я понимаю, что смеюсь. Просто так, без повода. Хотя небо и солнце – сами по себе повод. – Ну что, дражайшая дщерь моя. – Магнус говорит скрипучим голосом. Он меняется, становясь выше, осанистей. Палку выставляет вперед, вцепляясь в навершие обеими руками, и идет медленно, с купеческой солидностью. – Теперь тебе придется помогать престарелому батюшке… и братцу твоему, скептически настроенному. Сержант поднял воротник шинели, наотрез отказываясь признавать это внезапное родство. Мы шли по мосту… И спускались ниже, останавливаясь якобы для того, чтобы престарелый батюшка – подкосили годы человека – дух перевел. Город жил. Сейчас мне казалось, что я лучше понимаю его, нежели в прошлый раз. – В центре-то чистенько. – Магнус остановился у того самого фонтана, где я прошлый раз кормила карпов. И рыбы вновь выглянули, разевая толстогубые рты. – И гильдийные, которые покрепче, держат свои кварталы. Им невыгодно грязь разводить. А вот ближе к берегу, там иной народец обретается. – Но мы туда не пойдем, – сказал «братец» таким тоном, что стало ясно: попробуй Магнус устроить экскурсию по злачным местам, Сержант просто силой отволочет меня в замок. – Не пойдем, не пойдем. Экий пугливый… Мы остановились у коробейницы, и Магнус долго торговался, выбирая пироги с зайчатиной. Он и вправду походил на старого, не слишком-то удачливого купца, который точно знает, что медяки на дороге не валяются. – На от, сынок, – самый большой пирог Магнус сунул Сержанту, – скушай. А то лицо у тебя уж больно злое. Это от голода. Или от несварения. Сержант молча впился в пирог. А вкусно. И медовуха, которую разливали из котла прямо на улице, пришлась кстати. Торговали и баранками, и медовыми пряниками, стеклянными бусами, лентами и шпильками, позолоченными украшениями – пришлось примерить массивные цыганские серьги – и кремами, будто бы сваренными по личному тайному рецепту нашей светлости. Мне гарантировали, что любого, самого упертого мужика приворожат, с их светлостью вон сработало же… Правда, дальше Магнус слушать не позволил, дальше потащил. А жаль, мне было любопытно, чем еще наша светлость местный ассортимент обогатила. И могут ли они считать себя причастными к выпуску линии элитной косметики. – А куда мы идем? – запоздало поинтересовалась я, уворачиваясь от торговца лентами. Товар тот повязывал на колесо, а колесо крепил к палке. И ленты свисали атласными змеями, шевелились, переплетались и очень раздражали Сержанта. Он не выдержал и, отвлекшись от поглощения пирога – а может, я и вправду человека недокармливаю? – пообещал все ленты запихать… в общем, нехорошее пообещал. Наша светлость на всякий случай не расслышала. – Да тут рядышком. – Престарелый папочка палкой ткнул в подозрительного типа, чересчур уж нагло пялившегося на меня. – Ты ж хотела лечебницу открыть, вот и пойдем посмотрим домик… другой… третий. – А откуда вы знаете? Я про лечебницу говорила лишь Кайя. – Племянничек отписался. Четыре листа инструкций. Зануда. Как ты с ним уживаешься-то? И тебе тоже написал… в столе найдешь. – И вы промолчали? – Конечно. – Дядюшка оперся на мою руку. – Ты бы читать села. Потом страдать. Потом – искать Урфина… То есть его еще и искать придется? – …вот вернемся и прочтешь. В чем-то дядюшка был прав. – А теперь, дражайшая дщерь, рассказывай, чего от тебя старый упырь хотел… Пряничек будешь? Буду. Мне достался петушок на палочке. Сержанту – заяц с сусальными ушами, которого он разглядывал долго, недоумевая, как вышло так, что он, человек серьезный, стоит посреди улицы с пряником в одной руке и недоеденным пирогом в другой. Решил закусывать пирог пряником. Тоже выход. И я стала рассказывать, стараясь не давать выхода обиде и возмущению. Магнус слушал и вел. Мы свернули на узкую улочку, вдоль которой вытянулись желтые дома, расписанные треугольниками, квадратами и кругами. Витал сильный запах приправ и почему-то шоколада. Впрочем, вскоре загадка прояснилась: прямо на улице стояли котлы. Сверкали бронзой начищенные бока, горели алым угли, и толстые женщины в белых передниках, ревниво поглядывая друг на друга, мешали шоколад. Черный… и черный с корицей… с орехами… с изюмом… курагой… молотым печеньем… молоком… – Шоколадницы. – Магнус останавливался едва ли не у каждого котла, позволяя себе снимать пробу, кряхтел, хвалил, тряс кошельком и ворчал, не в силах определиться с выбором. – Хватит! – взмолился Сержант, получая калебас{14} с горячим шоколадом. – Пей, дорогой, а то замерзнешь. И ты, ласточка моя… Ну, меня уговаривать не надо. Я люблю шоколад, тягучий, горьковатый, с привкусом костра и меда. – …а Макферсон, конечно, дрянной человечишко, но дело говорит. За ним многие стоят. – Но он вор. – Все воруют. Главное, чтобы не зарывались. А эти привыкли к спокойной жизни. Расслабились. Макферсон первым понял, что меняться пора. Снимешь его, появится другой, но тоже жадный. А не приведи Ушедший, еще и дурак… хуже нет, чем жадный дурак. – То есть стоит заключить союз? – Стоит рассказать Кайя. Вместе и решите, как быть. Пожалуй, это был самый разумный совет. – Ну вот и пришли. Как тебе? Мы стояли перед огромным зданием о двух крылах, колоннах, поддерживающих портик, и пафосной лестнице, которую стерегли мраморные быки.