– Только самые бестолковые дети ложатся спать в одежде, – с упреком произнес тан, кидая платье – порвалось или нет? – куда-то под кровать. – Больше так не делай. А теперь чулки… – Я не буду спать здесь! Я пойду… Подняться ей не позволили. Их сиятельство перекинули через Тиссу руку и прижали к себе. – Ребенок. Сейчас три часа ночи. И ты никуда не пойдешь. Ты сейчас ляжешь в постель и будешь спать. Хорошо. Крепко. С разноцветными снами. А завтра мы вместе пойдем. И я сам все объясню Изольде. Она не будет тебя ругать. Тебя – точно не будет. – А вас? – А меня будет. Возможно, все-таки сломает нос, как обещала. Леди Изольда нежная и хрупкая! Зачем про нее такое говорить? – Тисса! – Когда тан говорил шепотом, то от голоса его по коже бежали мурашки. Или от дыхания? Ему нарочно надо наклоняться настолько близко. – Если я и дальше буду тебя раздевать сам, то до сна дело может и не дойти. – Почему? – Потому что. Как-то это угрожающе было сказано, хотя все равно непонятно. И пальцы тана, словно невзначай коснувшись щиколотки, двинулись выше, по шву чулка. Медленно так двинулись. – Я щекотки боюсь, – на всякий случай предупредила Тисса, испытывая огромнейшее желание спрятать ногу под одеяло. Обе ноги. И руки тоже. – А разве щекотно? Ну вот зачем говорить ей в шею? Или не говорить… нет, лучше пусть говорит, чем целует. Хотя неприятно не было. Скорее уж любопытно очень. – Вы меня домогаетесь? В этом Тисса была почти уверена. Тем более что пальцы добрались до подвязки и теперь очень осторожно, бережно потянули вниз. Шелк соскальзывал, и случайные прикосновения к коже вызывали совсем не те ощущения, которые положено испытывать приличной девушке в подобной ситуации. – Еще нет, но скоро начну. – А голос у него изменился как-то. – И что, ни слез, ни обмороков? Насмехается? Как будто не знает… – Вы… вы вправе поступать так, как считаете нужным. Он вдруг отстранился – резко, Тисса едва не упала на спину – и, вручив чулок, велел: – Умеешь ты осадить. Дальше – сама. Чтобы когда вернусь, ты лежала в кровати и желательно спала. – Я вас обидела? – Нет, ребенок. Это скорее я тебя обидеть могу. А мне бы не хотелось. Тисса опять ничего не поняла, но на всякий случай кивнула. И когда тан ушел – вот что она такого сделала, чтобы его разозлить? – стянула несчастный чулок. Почему-то хотелось плакать, но слезы в данный момент были совершенно неуместны. А волосы растрепались. И ленточка потерялась. Из-за ленточки сейчас расстраиваться глупо – наименьшая из ее проблем, но Тисса все равно расстроилась и до крови почти губу прикусила. Вот почему с ней всегда происходят какие-то несуразицы? Ленточка отыскалась на кровати. Если велено спать, то следует спать. Вот только волосы заплести, а то утром не расчешешь… про утро вообще лучше не думать. Будет стыдно. Уже стыдно. А к завтрашнему вечеру… об этом лучше не думать. Все равно ничего уже не изменить. Забравшись под одеяло, Тисса свернулась калачиком и закрыла глаза. Если заснуть не выйдет, то она хотя бы притворится. Она лежала, лежала и действительно почти уже задремывать начала, когда вернулся тан. Он лег рядом и, обняв, тихо спросил: – Спишь? – Нет, – честно ответила Тисса. – Зря. Она не нарочно. И постарается исправить, но сон опять ушел, а молчать было невыносимо. – А тот корабль… Вы успели? – Успел. Я боялся, что они снимутся с якоря раньше, чем мы известим прибрежную стражу. Но выяснилось, что барк простоял бы еще несколько дней. И в принципе можно было бы не спешить. Зачем ты опять косу заплела? – Так спать удобней. – Тисса хотела перевернуться: разговаривать спиной к собеседнику невежливо, но ей не позволили. – Пожалуйста, не ерзай, – попросил тан. – Я избытком нравственности не страдаю. В этом Тисса убеждалась неоднократно. Благородный человек уступил бы кровать Тиссе, но… тан ведь тоже устал. Он уже немолод. Хотя и не сказать чтобы стар. Но Тисса спиной слышит, как быстро и часто бьется его сердце. И это нехороший признак: тану следует принимать настойку боярышника, но он же обидится, если предложить. Ему не нравится быть больным. – Что они везли? – Рабов. Незаконных. Поэтому пришлось ждать темноты. Если бы они заметили нас, то предпочли бы избавиться от груза. Как? И Тисса поняла. – Я уже видел такое. Людей выбрасывают за борт в цепях. Цепи тяжелые, и выплыть не получится. А нет тел, нет и улик. Но сейчас нам повезло, и никто не пострадал. А Тисса на него еще и злилась. Сидела. Думала всякие гадости. И дважды мысленно поругалась. – И что с ними будет? – С работорговцами? Их казнят. А рабов отпустят, только… – Он вздохнул как-то совсем уж печально. – Найдется кто-нибудь другой… или третий… я столько этих кораблей видел. Иногда кажется, что все, что я делаю, лишено смысла. И в этом мире ничего уже не исправить. Неудивительно, что у него сердце беспокойное за такими заботами… еще и Тисса ведет себя неправильно. Она бы и рада иначе, но не знает как. – Ничего не исправить, если не пытаться исправлять. Так дедушка говорил. – Он был умным человеком. А ты закрывай глаза. Давай я лучше расскажу тебе что-нибудь не столь мрачное? Однажды я попал в мир, созданный из огня. Там реки лавы текут по красному камню, а небо цвета крови. Их солнце белое, большое и очень жестокое. Оно слишком близко к этому миру и давит на него, а если и исчезает с небосвода, то ненадолго. За несколько минут реки остывают и даже покрываются тонкой коркой. А камень хрипит и трескается. Когда-то Тисса любила сказки. Но их сиятельство не походили на престарелую нянюшку, которая рассказывала истории про альвов, сумеречников и прочих выдуманных существ. Хотя нянюшка полагала их отнюдь не выдумкой. И всегда оставляла блюдце молока для полной луны: чтобы волосы у Тиссы лучше росли и не темнели. А на ножку кровати привязывала красную нить, от кошмаров… – Я возвращался туда раз за разом. Странно быть драконом… маг не проламывает мир, но как бы становится частью его, кем-то или чем-то, что способно выжить. – Драконов не существует. Как лунных кошек, сонников и цокотушек, которые крадут железные гвоздики из подков и обувных подметок. – Существуют. Там. Они рождаются в жерлах вулканов из углерода. Изначально они – кристаллы, которые растут, пока не становятся достаточно большими, чтобы появился разум. А разум кристалл изменяет в сущность. Я уже был взрослым… почти взрослым. Он был драконом? Чешуя, когти и крылья? Пещера с сокровищем и прекрасная дева… у нянюшки драконы всегда прекрасных дев воровали. Правда, потом появлялся благородный рыцарь и дракона убивал. Хорошо, что это сказка. – У меня были крылья, способные выдержать напор солнечного ветра. И когда начиналась гроза, а в месяц горячего солнца грозы бывали постоянно, я поднимался. Высоко. Выше других. Мое тело пылало и плавилось, я почти сгорал и, падая, нырял в озера лавы. Они казались прохладными. Мне жаль, что я не умею рисовать так, как Кайя. Я бы нарисовал для тебя этот мир. – Вы… никогда туда не вернетесь? – Скорее всего. Ужасно. Он с такой нежностью говорит о том мире… быть драконом. И летать выше других. Там, наверное, не имело значения, что тан родился рабом. Вряд ли драконы знают, что такое рабство. Так Тиссе казалось. И титулы им не важны. Они свободны в своих желаниях. А тан взял и отказался. Зачем? – У этого мира тоже есть свои плюсы, – сказал он, точно подслушав мысли Тиссы. – А я не настолько самодостаточен, чтобы долго оставаться драконом.