Остаться? Будет война. Уехать, и тоже, скорее всего, будет война. Единственный шанс, что тот, кто затеял представление, не станет тратить накопленные силы на удар по пустому замку. Гнев без постоянной подпитки иссякнет сам собой, и спустя неделю-две люди станут удивляться тому, что с ними было. Хочется верить, что все будет именно так. – Неспокойно? – Урфин знал ответ. Он и сам слышал, пусть иначе, чем Кайя. Недаром две последние недели почти не выходил из подземелья. Читал донесения. Раскладывал. Отдавал приказы. Мерил шагами Магнусову комнату, пытаясь скрыть нервозность, и все равно злился, чувствовал себя запертым, хотя Кайя не стал бы останавливать, вздумай он выйти. Сегодня Урфин явился сам. И был мрачнее обычного. – Я четверых человек потерял. – Он сгорбился в кресле и руки к огню вытянул. – Магнус ведь рассказывал про типографию? Получалось. Мне казалось, что у нас получается. На агента вышли. И первую партию листовок сдал без проблем. Мы отследили, кому именно. Задерживать пока не стали. Ждали, что заказчик объявится или хоть кто-то важный, тем более что заказали кое-что и вправду серьезное. Урфин кинул на стол сложенный вчетверо лист. А вот и те иглы, которые мешают городу уснуть. Колючие слова, в которых многие видят совсем не то, что написано. Правда у каждого своя. – Мы следили. Ждали. Держались поодаль, боясь спугнуть. Время до срока еще оставалось, но все равно присматривали. А в результате потеряли четверых и груз. Если бы я там был… – Трупов было бы пять. – Мне нравится, что ты в меня веришь. – Упрямство не позволяло Урфину согласиться с очевидностью вывода. – Я бы… – Твои люди не были новичками? Магнус новичков к такому делу не допустил бы. И Урфин прекрасно понимает, о чем речь. – Они были менее опытны, чем я. – Но достаточно опытны, чтобы ушел хоть кто-то. – Их сняли одновременно. – Урфин поднялся тяжело, словно был много старше, чем на самом деле. Непросто терять людей. И он еще долго будет пережевывать случившееся, пытаясь понять, где же совершил ту самую ошибку. – Их выследили и сняли. И да, я понял. Нашего агента раскусили. Или сдали, вероятно, с самого начала сдали. А Тень просто воспользовался случаем. Это его и бесит. Даже не столько потеря людей, которые доверились Урфину, сколько осознание того, что его обошли. Использовали. И сделали это с издевательской небрежностью. – Я своими руками дал ему оружие! – Урфин сгреб лист, смял и швырнул в камин. Огонь отпрянул от подношения, но тут же потянулся любопытными рыжими лапами. Края бумаги пожелтели, поползли черными дырами, и в конце концов пламя проглотило слова. – Я! Своими руками! Он выдыхает сквозь сцепленные зубы. – И ты лишил его пушек. – Кайя знает, что утешение слабое, но хоть что-то. – Ну да… в городе от них мало пользы. – Ты не прав. – Про пушки Кайя думал. Ему было жаль убивать их, поскольку оружие не виновато в том, что задумали люди. – Пушки – символ. Им не нужно стрелять. Им нужно быть. Иллюзия мощи. Люди бы в нее поверили. Без пушек будет много сложнее поднять на бунт… Но не остановятся. Лживые обещания подарят городу неспокойные сны. – Сегодня мы возьмем всех, кто хоть как-то засветился. Я этот город по камню переверну… Перевернет. Наверняка задействовал всех доступных людей. Но наперед знает, что эта охота вряд ли будет удачна. И Урфин подтвердил догадку: – Все внизу. Тень ведет. И выигрывает. А это опасная дорога, очень легко поверить в собственную неуязвимость. И когда-нибудь он оступится. Он ведь молод. – Урфин возвращается на место и садится, упираясь локтями в колени. Сцепленные руки держит перед собой, смотрит на них, точно пытаясь сосредоточиться. – Не старше тебя и меня. Возможно, моложе. Тени не живут долго. А у него есть тень. И деньги, чтобы оплатить все. Он самостоятелен, поскольку не приходится отчитываться за траты. Возможно, он потратил все или почти все состояние. Зачем? Я вижу только одну причину. – Месть? – Перебрав все варианты, которые пришли только в голову, Кайя остановился на этом. – Месть. Не тебе конкретно. Всем. Знаешь, это страшно, но в чем-то я его понимаю. Мне самому тошно от того, что здесь творится. Порой хочется, чтобы замок провалился сквозь землю. Просто перестал быть со всем дерьмом, которое в нем накопилось. – Замок не виноват. – Не смотри так. Это не я… я понимаю, что война ничего не решит. Я видел ее живьем. И ты видел. А вот он… – Урфин замер. – Он не представляет, что затеял. В теории – да. А живьем… Кайя, у меня такое ощущение, что я почти понял. На краю уже… а за край не получается. Бегаю по кругу. Не замечаю очевидного. Я знаю, что я близко. Но не знаю к чему! К пробуждению. Город снова заворочался во тьме, сквозь сон огрызаясь на людей Урфина, которым вздумалось сунуться в заклятые места. Послезавтра бал. И отступать некуда. Все будет как будет… Ледяные статуи. Замороженные цветы. Клетки. Птицы. Зеркала и свечи. Наша светлость старалась, но подозревает, что старания эти пропадут втуне. Акуно просит не волноваться. А у меня не выходит. Я не могу не думать о том, что скажут. О леди Флоттэн, чье искреннейшее желание помочь оказалось неверно понято нашей жестокосердной светлостью. Обо мне – особе с напрочь отсутствующим чувством вкуса. О Кайя, который потерял разум и потакает любым моим прихотям… О бедных девочках, чьи хрустальные надежды на бал в цветах разбиты, а мечты опорочены… В общем, много о чем. До сегодняшнего дня я была слишком занята, чтобы отвлекаться на досужие разговоры, ведь помимо бала имелись лечебница и комитет, который все-таки начал работать. И благодарить за это следовало Акуно, нашедшего нескольких, по его выражению, в достаточной степени порядочных людей, чтобы за ними не требовалось постоянного надзора. Банкиры съезжали. Доктора упрямились, не желая принимать участия в мероприятии, которое не считали таким уж необходимым. Докторов мало. Больных много. И нет нужды искать новых, уж тем паче отвлекаться на работу в лечебнице… а я не находила аргументов, достаточно веских, чтобы убедить. Акуно подсказал выход: мы можем взять подмастерьев, особенно тех, которые пребывают в этом звании лет пять-десять. И докторов оступившихся, попавших по воле судьбы в долговое рабство. Их немного, но это лучше, чем ничего. Есть и рабы, которых учили медицине. Редкость, и стоить будут дорого, но если иначе не выйдет, то придется платить. Для начала надо не так много, а дальше наша светлость что-нибудь придумает… На самом деле, если я так думаю, то у меня в принципе появилось время думать, что само по себе замечательно. Первый спокойный вечер… даже фрейлины собрались. С ними тоже что-то надо делать. Зачем мне этот высокородный цветник, от которого никакой пользы, но только ощущение вечного подглядывания? Подозреваю, многие сплетни рождаются с легкой руки моих придворных дам. И сейчас сидят, шепчутся… Тисса, как обычно, отдельно ото всех, и только Майло вертится рядом с ней, делает вид, что распутывает нитки, но, по-моему, от его услуг больше вреда, чем пользы. И Тисса нарочито хмурится, но, поймав притворно-виноватый взгляд нашего пажа, не выдерживает. У нее хорошая улыбка. Открытая. И, кажется, у них с Урфином все налаживается, потому что девочка стала много спокойней. – Если будешь стоять у окна, тебя продует. – Ингрид подошла сзади, она ступала по-кошачьему тихо, крадучись, и порой эта ее манера заставляла меня вздрагивать. Но вряд ли Ингрид и вправду хотела меня напугать. Скорее уж привычка – вторая натура. А окна здесь и вправду далеки от совершенства, и тянет от них зимним холодом. – Как твой сын? – Мы садимся вдвоем, рука к руке. Ей идет платье из темно-зеленой плотной шерсти. В чем-то строгое, но подчеркивающее изящество фигуры. – Спасибо, хорошо. Он начал называть меня мамой. Ингрид протягивает шаль, и забота ее приятна. – Тебе следует быть рядом с ним. – Возможно, – легко соглашается она. – Я буду. Позже. Я… хотела тебя спросить. Ты не будешь против, если я уеду? – Совсем? Не знаю, как справлюсь без нее, но, наверное, справлюсь. Задерживать точно не стану. – Нет. Я все еще жду ответа. И Деграс согласится. Он хороший человек, надежный. Но до Севера далеко, и я… я хочу поехать с сыном. Простое желание, исполнить которое я буду рада. – Если тебе нужна еще какая-то помощь, то я с радостью. Ингрид явно колебалась, гордость боролась с необходимостью и проиграла. – Тамга. Я не уверена, что она мне пригодится, но с нею как-то спокойней. – Ты имеешь в виду… – Я продемонстрировала серый браслет. Как обычно, прикосновение к его поверхности – я так и не поняла, из какого металла он сделан, – успокоило. – Нет, Иза, что ты. Обычную. Это пластинка из металла с гербом дома. Вроде пропуска. И какая-никакая, но гарантия защиты. Если твой муж сочтет нужным, то… Наша светлость постарается, чтобы счел. Ингрид многое для меня сделала, и будет неправильно отказать ей в подобной мелочи. – Охрана мне не нужна, – поспешила добавить она. – У меня свои люди. Майло уронил клубок и нырнул за ним под юбки Тиссы, та взвизгнула и расхохоталась. А фрейлины тотчас умолкли. Потом повернулись друг к другу и зашептались с новой энергией. Вот что-то не нравилось мне в этой картине. Этакая пастораль с гнильцой. Не вижу, но чувствую неладное.