Я открыл ее дверь, даже не остановившись, чтобы постучать. Она была в своей постели, снова в окружении книг. Сестренка спала рядом с ней, лежа на кровати и посасывая большой палец, как делала это с тех пор, как ей исполнилось десять месяцев. Я снова посмотрел на Ноа, которая осторожно закрыла книгу. Она сняла очки и сосредоточила все свое внимание на мне. – Где ты был? – спросила она, не повышая голоса. – Тебя не было почти пять часов… Николас, ты в порядке? Я подошел к ней, взял книгу из ее рук и положил на тумбочку. – Я хочу поговорить с тобой, – сказал я, указывая на дверь. Ноа колебалась, и что-то вспыхнуло во мне. – Ты должна, – добавил я сквозь стиснутые зубы. Мы смотрели друг на друга несколько минут. Наконец, ничего не сказав, она встала с постели и последовала за мной в мою комнату. Когда наши взгляды встретились, я больше не мог сдерживаться, я взял ее лицо в свои руки и поцеловал со всей силой. Ее спина ударилась о дверь, и я снова почувствовал ее дыхание. В темноте вокруг нас я едва мог сказать, насколько она была напряжена, но через несколько очень напряженных секунд она отвернулась от меня. – Не делай этого, Николас, – едва разборчивым шепотом сказала она. Моя рука разделила прядь ее волос и осторожно заправила за ухо. Ее аромат окружал меня, я сходил с ума от желания, от любви… Этот аромат такой характерный, такой насыщенный, такой особенный. Она могла напоить меня одним лишь запахом. Именно это мне и было нужно. Моя рука погладила ее по щеке, и она закрыла глаза, судорожно выдохнув. Она страдала так же, как я? Страдала ли она от того, как больно ей было находиться вдали от меня? – Почему я не могу забыть о тебе? – сказал я, прижавшись к ее лбу. – Почему мне кажется, что ты единственная, кто может мне помочь сейчас? – Николас… – сказала она, открывая глаза, чтобы посмотреть на меня. Это было так сильно, что я почувствовал, когда наши взгляды встретились, я наклонился и уткнулся лицом в ее шею. Я не смог удержаться, не мог этого вынести. Я прикоснулся губами к мягкой коже ее шеи, сначала медленно, едва касаясь, затем провел кончиком носа по линии от роста волос вниз, к ключице. Моя рука скользнула к ее талии, и я притянул ее к себе, но нужно было больше, гораздо больше. Руки Ноа легли мне на грудь: сначала я подумал, что она хочет ласкать меня, но только через несколько секунд осознал, что она, напротив, отталкивала меня. – Ты не в себе, на самом деле тебе это не нужно, – заявила она. Я застыл. Мои руки скользнули вверх по ее обнаженным бедрам, едва прикрытым ночной рубашкой, и нежно погладили ноги. Я остановился, когда добрался до ее ягодиц, задумавшись, черт возьми, задаваясь вопросом, не было ли происходящее безумием, о котором я потом пожалею. Мои губы целовали ее щеки, уголок ее приоткрытого рта, ее веки… чтобы снова погрузиться в ее шею. Она больше не целовала меня… А я потерялся в поцелуях, покусываниях, стонах. Я потерялся в ней, остался в каком-то подвешенном состоянии, где то, что мы сделали друг с другом, казалось, перестало существовать. Ноа судорожно вздохнула, и это только подзадорило меня. Я поднял ее рукой и обвил ее ноги вокруг своей талии. Ее руки взяли мое лицо, и мы снова увидели друг друга, как будто встретились спустя вечность. Я не видел обиды в ее глазах, я не видел ничего, кроме любви, которую к ней испытывал, любви ко мне, которая все еще жила в ее сердце, любви, которая должна была исчезнуть, черт возьми, которую она долгое время пыталась похоронить, но которая всегда вырывалась наружу в самые тяжелые моменты. – Ты мне нужна, – признался я. Ее дыхание смешалось с моим, и я подумал, что теряю сознание от удовольствия. Наконец-то тот контакт, который успокоит всю мою боль. Я больше не колебался, в тот момент я перестал играть. Ее губы коснулись моих в застенчивом ответе на мои слова. Я бросился на нее, на ее рот, мое тело прижало ее к двери, а ее губы разомкнулись, чтобы принять меня. Я поцеловал ее, как будто это был наш первый раз. Я прижался к ее телу. Мне нужно было к чему-то прикоснуться, нужно было что-то, что облегчило бы пытку, которой она подвергала мое тело. – Я хочу заняться с тобой любовью, Ноа, – объявил я так, будто это было чем-то неизбежным, чем-то, что должно было случиться. – С тех пор, как мы расстались, все стало дерьмом, моя жизнь разрушалась с каждым днем. Я ненавижу нуждаться в тебе, ненавижу осознавать, что прямо сейчас ты единственная, кто способен заставить меня забыть хотя бы на несколько минут, что моя мать умирает, – я почувствовал слезы на глазах и поцеловал ее, чтобы она не заметила их. Она покачала головой, и лунный свет, льющийся из окна, позволил мне увидеть слезы, увлажнившие ее кожу. – Ты же знаешь, что от этого будет только хуже, – прошептала она, прижавшись ко мне лбом и зажмурив глаза. Я чувствовал, как ее сердце бешено бьется в унисон с моим. – Хуже уже быть не может… Не может быть еще хуже, чем сейчас, – сказал я, взяв ее подбородок пальцами и глядя в ее яркие печальные глаза. – Это только больше навредит нам… – снова прошептала она. – Завтра утром ничего не изменится… Я поцеловал ее слезинку, собрал кончиком языка и ощутил соленый привкус во рту. – Той ночью в Нью-Йорке ты попросила меня вести себя так, будто я тебя простил, – прокомментировал я, поймав еще одну слезу на ее щеке. – Теперь мне нужно, чтобы ты сделала то же самое для меня. Я почувствовал дрожь ее тела, крепко впился в нее губами и повернулся вместе с ней к кровати. 22 Ноа Мы стояли рядом с кроватью, он начал целовать каждый уголок моего тела с бесконечной нежностью, пока раздевал меня. Сначала нарочито медленно задрал мою ночную рубашку, я не вытерпела, стянула ее через голову и бросила на пол. Я с изумлением наблюдала, как он сбросил свою рубашку, брюки и остался в одних боксерах. Я заставила себя отвести взгляд от его изумительного тела. И заметила, как его глаза потемнели, когда он увидел меня перед собой, будто мы не могли поверить в то, что собирались сделать. Это было не похоже на то, что произошло в Нью-Йорке. Тогда мы оба были обижены и рассержены, наша встреча была холодной и лишенной страсти, но теперь, после перемирия, после того, как мы провели несколько дней практически без ссор и после того, как узнали жестокие новости, с таким эмоциональным бременем было невозможно справиться в одиночку. Его пальцы легли на мою поясницу, и он пристально посмотрел на меня. На мне был черный кружевной лифчик, совсем обычный, я бы точно надела другой, если бы знала, что произойдет что-то подобное… Думала ли я, что такое возможно? Я вдруг ощутила сомнение и страх, он уловил это, поэтому притянул меня к себе и прижался губами к моему уху. – Пожалуйста, Ноа, – попросил он, проведя рукой по моей спине, так нежно, что по телу пробежали мурашки. Его губы опустились, касаясь верхней части моей груди. Я зажмурила глаза, затаив дыхание и удивляясь тому, насколько мастерски он контролирует меня и мое тело. Затем он заставил меня повернуться, моя спина ударилась о его грудь, и, пока он ласкал губами мою шею, целуя в затылок и лаская волосы, его рука скользнула вниз по моему животу, все ниже и ниже, пока не оказалась в моих трусиках, и он без смущения стал ласкать меня там. Его губы приблизились к моему уху и лизнули чувствительную кожу. Я издала хриплый стон. Наконец, мы займемся тем, чем должны, – любовью. Я изо всех сил хотела забыть о прошлом и притвориться, что мы все еще вместе, что Ник ласкает меня и что мы будем делать это на его кровати, как в первый раз, как в тот раз, когда он лишил меня девственности и сказал, что любит. Он снял с меня нижнее белье и уложил на кровать, а сам лег сверху. От его поцелуев и покусываний моей груди, я выгнула спину от желания. Теперь он ласкал мою ногу. Он схватил за лодыжку и поднял ее, согнул, поставив стопой на кровать. Целовал ее до самого бедра, мягко покусывая и проводя по ней языком, как будто у моей кожи был вкус шоколада. Он ласкал меня, пока я не почувствовала, что он вот-вот взорвется от нетерпения. Он что-то спросил, и я кивнула, даже не поняв, что он сказал. Он осторожно приблизил свой рот к моему, и я почувствовала вес его тела на себе. Наши взгляды встретились на несколько бесконечных секунд, пока он, наконец, не схватил меня за талию и быстрым движением не вошел в меня. Стало больно, и я невольно вскрикнула. Его глаза искали мои с оттенком замешательства и беспокойства. – Как долго у тебя не было, Ноа? – прошептал он на ухо, пока двигался, причиняя мне боль и одновременно доставляя удовольствие… Я уже не знала, где была или что делала, могла лишь сосредоточиться на ощущении, потому что долгие месяцы вообще ничего не чувствовала. – Слишком долго, – ответила я, крепко прижимаясь к его телу. Николас остановился и заглянул мне в глаза. – Ты не занималась этим после того, что случилось в Нью-Йорке? – недоверчиво спросил он. Станет ли от этого легче? – Я не занималась этим с тех пор, как мы расстались, Николас. Его глаза вспыхнули, и он крепко поцеловал меня, продолжив двигаться. Его толчки замедлились, движения стали более мягкими, он снова поцеловал меня, потянул мою нижнюю губу, а затем стал сладко посасывать ее. Я обняла его и сосредоточилась на удовольствии снова быть с ним. Прижалась щекой к его лицу и крепко обняла. – Скажи, что любишь меня, – дрожащим голосом прошептала я ему на ухо. Моя просьба заставила его остановиться. – Пожалуйста… – Не проси меня об этом, – произнес он, не сводя с меня глаз. – Забыть тебя – самое ужасное, что мне когда-либо приходилось делать. Даже не знаю, что я буду делать, чтобы вернуться теперь к нормальной жизни. – Тогда останься со мной, – умоляла я, пользуясь моментом. Было все равно, я нуждалась в нем так же сильно или даже больше, чем он во мне. Мои руки зарылись в его волосы, и, когда я начала медленно его гладить, он закрыл глаза. Я целовала его везде, цеплялась за него изо всех сил. – Скажи, Ник… пожалуйста, – попросила я дрожащим голосом. Его рот заставил меня замолчать, а поцелуи стали более интенсивными. Он хотел, чтобы я замолчала, хотел, чтобы думала только о столкновении наших тел… о нем, потном, прижавшимся ко мне кожа к коже, о самых интимных ласках. Он казался злым, взволнованным и грустным одновременно. – Ну же, Ноа… дай мне то, что я хочу, дай мне то, что мне нужно… пожалуйста. Его толчки становились сильнее, быстрее. Я теряла связь с тем, что было вокруг меня, с чувствами, с проблемами, со всем, оргазм был опасно близок, оргазм разрушительной силы. Я, наконец, вскрикнула от удовольствия, выгибаясь как только могла. Он продолжал двигаться, пока не кончил в меня, издав приглушенное рычание, а затем упал мне на грудь. Это было прекрасно, но он не сказал: «Я люблю тебя». Когда мы пришли в себя, Николас пошел в ванную, и я думала, что все будет как в Нью-Йорке: он выйдет после душа, бросит в меня футболку и попросит одеться, но я ошиблась, он лег рядом со мной, обнял и крепко прижал к себе. Я ничего не понимала… это что-то значит? Я прижалась щекой к его груди, чувствуя себя так, словно по вене у меня бежало жидкое счастье. Не хотела, чтобы он уходил, не хотела снова потерять его. Я крепко обняла его и закрыла глаза. Я была измотана. Николас начал водить пальцами по моим волосам, поглаживая их, пока мне не захотелось спать. Я знала, что той ночью мне приснится нечто прекрасное и что мы с ним наконец-то снова будем вместе… Утро неизбежно принесло с собой целый ворох вопросов и неуверенности, и когда я очень рано открыла глаза, поняла, что то, что случилось в этой комнате, не должно было повториться снова: Николас был в отношениях, и не с кем-то, а с Софией, с ней, одной из виновников той роковой ночи, после которой я сделала то, что сделала. Я посмотрела на него, он спал, его рука прижимала меня к груди, будто он не хотел меня отпускать. Я бы отдала все, чтобы остаться в этом моменте, но знала, что, когда его глаза снова откроются, обида и сожаление будут смотреть из них на меня, и я не была уверена, что готова к этому. Он нуждался во мне, его мать была больна, он использовал меня, чтобы зализать свои раны… «Ты должна», – сказал он, глядя на меня не стесняясь, и это правда, я была должна ему! И вот, несколько часов спустя, я поняла, что то, что произошло, было неправильным, так нельзя, мы так не договаривались. Этот эпизод должен добавиться к длинному списку болезненных воспоминаний, хотя именно его я предпочитала держать при себе, так сказать, сохранить этот «прощальный секс», чем ждать, пока он снова меня отвергнет. Осторожно, чтобы не разбудить его, я схватила Николаса за руку и убрала ее с себя. Лучше всего было бы уйти подальше от него, от его сестры, от любых болезненных воспоминаний. Я придумывала оправдание для мамы, а может быть, мне и не нужно было ничего придумывать. Я не могла так продолжать, нужно было преодолеть это, нужно жить дальше. Николас был частью меня, теперь у меня навсегда дыра в сердце! Но мне нужно было снова стать собой, снова полюбить себя, научиться прощать себя. Я собралась как можно быстрее и тише. Мэдди все еще лежала, свернувшись калачиком на моей постели и спала, как маленький ангел. Когда я вышла из своей комнаты, уже одетая и готовая уйти, вместо того, чтобы почувствовать облегчение, облегчение от того, что наконец завершила эту историю, почувствовала, как будто закрываю книгу, которая тронула мою душу, книгу, которую я буду помнить всегда… Я чувствовала сожаление о том, что закончила читать волшебную и невероятную книгу, и что, если бы я захотела прочитать ее снова, она уже никогда не будет такой, как в первый раз. Там, в то утро, я закрыла важную главу своей жизни. Главу, да… но нельзя забывать, что на смену одной главе всегда приходит другая или, например, эпилог. Дорога домой была мучительной. Мое тело звало вернуться, лечь в постель с Ником и спать, пока в мире не останется больше часов, но разум продолжал ворчать о том, какой я была глупой. Какой же дурой я была, чтобы думать, что из этого что-то могло получиться, что что-то могло измениться. Я все время задаюсь вопросом, почему, если мы с Ником порвали больше года назад, мне больно сейчас. В какой-то момент, чтобы ни с кем не столкнуться, я съехала на обочину, заглушила двигатель и, держась за руль, заплакала. Я оплакивала то, что между нами было, то, что могло бы быть… Оплакивала его, то, что разбила ему сердце, принеся разочарование, заставила открыться любви, но только для того, чтобы показать, что любви не существует, по крайней мере, без боли, и что эта боль способна оставить шрам на всю жизнь. Оплакивала ту Ноа, которая была с Ником: полную жизни Ноа, которая, несмотря на внутренних демонов, умела любить всем сердцем; ведь я люблю его больше, чем кого-либо, и это я тоже оплакивала. Когда встречаешь человека, с которым хочешь провести всю жизнь, пути назад нет. Многие никогда не познают этого чувства, думают, что нашли его, но ошибаются. Я знала и знаю, что Ник – любовь всей моей жизни, тот человек, который должен был стать отцом моих детей, тот, кого я хотела видеть рядом в горе и радости, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас.