Мы не говорили о нас, хотя в разговорах всегда включали друг друга в свои планы. Мне это нравилось, но в то же время я боялась испортить то, что мы уже построили. Вот почему я не стала настаивать, когда он сказал, что пока не может вернуться. Чего я не ожидала, так это увидеть его раньше времени, да еще и в четырехчасовых новостях. Когда я услышала его имя по телевизору, прибавила громкость и с беспокойством прислушалась. – Бывшие сотрудники «Лейстер Энтерпрайзис» собрались возле нового здания «ЛРБ», требуя восстановления на работе. Новость сообщил репортер, которого я несколько раз видела в новостях. На кадрах был виден вход в здание, где он работал, и множество людей с транспарантами. Полиция оцепила территорию, но бывшие сотрудники не собирались уходить. «Чуть больше года назад старший сын известного юриста Уильяма Лейстера унаследовал империю, которую Эндрю Джеймс Лейстер выстраивал годами, превратив “Лейстер Энтерпрайзис” в одну из самых процветающих и признаваемых компаний в стране. Многие назвали сумасшествием возлагать такую ответственность на молодого человека, едва достигшего возраста, в котором он только знакомится со словом “компания”». Я увеличила громкость и возмущенно уставилась на экран телевизора. «Первым делом мистер Лейстер закрыл две крупные компании, которые его дед создал с нуля, и уволил более пятисот сотрудников, оставив их без работы ради амбициозного плана открыть новую компанию, которая еще неизвестно, будет ли прибыльной. Станет ли он первым неудачником в истории семьи Лейстер? Сегодня те люди, которые были несправедливо уволены, выстроились у ворот «ЛРБ» с требованием вернуть им работу…» Это было смешно. Я знала, что Николас в это время занят, но мне нужно было с ним поговорить. Он ответил после третьего звонка. – У тебя все нормально? – озабоченно сказал он вместо приветствия. – Да, я в полном порядке, но у тебя, видимо, дела не очень. Видела тебя в новостях… Что случилось? Когда ты собирался рассказать мне, Николас? Я не могла поверить, что у него были проблемы, а он ничего мне не сказал. – Об этом не стоит беспокоиться. Я горько рассмеялась. – О чем именно не стоит беспокоиться? Они же выпотрошат тебя! – В этом вся суть журналистов, они создают ложь и превращают ее в новости. – Но… что насчет сотрудников и что они говорят о «ЛРБ»?.. Я почувствовала горечь в груди. Не хотела слышать эти ужасные вещи о Нике, они ранили меня сильнее, чем если бы их говорили обо мне. Ник вздохнул на другом конце провода. – Пришлось уволить этих людей, потому что через четыре года эти две компании обанкротились бы. Они плохо управлялись и почти не приносили прибыль. Если закрыть их сейчас, на деньги от их ликвидации можно начать новый бизнес и снова нанять людей, которых я уволил, но это займет время. – Ты не обязан мне объяснять. Я знаю, что ты сделал это не для развлечения. – Бизнес предполагает принятие трудных, иногда совсем отстойных решений. – Ты молодец, Николас, они просто не понимают. Несколько мгновений он молчал. – «Лейстер Энтерпрайзис» никогда не была такой прибыльной, как сейчас. Я намерен открыть еще один филиал «ЛРБ» в этом году. Это означало бы повторный найм почти семидесяти процентов бывших сотрудников. Я знала, что Николас никогда не уволит столько людей, если у него не будет козыря в рукаве. Мне очень не нравилось думать, что люди критиковали его, когда у него был конкретный план, который улучшил бы положение дел. – Что ты будешь делать сейчас? – спросила я, опасаясь, что теперь он задержится дольше, чем планировал. – Теперь дело за адвокатами. Я же сказал, что не стоит беспокоиться об этом. – Хорошо… Переговоры затянулись еще на три недели, и все начало осложняться. Во-первых, количество звонков начало увеличиваться, и мы поняли, что быть далеко и разговаривать каждый день тяжелее, чем не разговаривать почти год. Я понимала, что он нужен мне рядом и что, по мере того, как ребенок рос внутри, мне все сильнее хотелось попросить его вернуться. – Хочу прикоснуться к тебе, Ноа, – признался он однажды ночью. – Прошло так много времени, что я уже не помню, каково это быть внутри тебя. – Николас… – Я не должен был уезжать. Нужно было побыть эгоистом, чертовым эгоистом, который занимался бы с тобой любовью каждое проклятое утро в той миниатюрной квартирке, которой ты так гордишься. Я улыбнулась и почувствовала, как тепло его слов пронизывает меня с головы до ног. – Надеюсь, тебя никто не слышит, – нервно прокомментировала я. – Я в своей квартире, в своей комнате, в той же постели, где ты разделась, чтобы свести меня с ума, помнишь? Я зажмурила глаза, да, конечно, я помнила Николаса между моих ног, целовавшего и облизывавшего меня, ведущего себя грязно и развратно. Тогда мы были эмоционально разбиты, но я ни на что не променяла бы тот момент… – Вернись, Ник, – сказала я, после чего на другом конце провода повисло молчание. – Что? Я улыбнулась, глядя в потолок, нервничая и крепко прижимая телефон к уху. – Вернись ко мне. – Ты серьезно? – Я очень хочу, чтобы ты был со мной каждый день, хочу целовать тебя и обнимать. Я хочу, чтобы ты вернулся, и Мини-Я тоже этого хочет. Он рассмеялся. – Я сяду на самолет, как только смогу, и сделаю с тобой все, что придет в твою маленькую головку. Я закрыла лицо одной рукой, пытаясь скрыть радость и смущение. Да, я думала кое о чем. – Кстати, о Мини-Я… Я придумал имя. – Да? Правда? – Это застало меня врасплох. – Ты уже придумал имя? У Мини-Я, я имею в виду мини-Ника, уже есть имя и фамилия? Я неосознанно коснулась живота. – Да, я скажу его, как только мы увидимся, хотя, если тебе не понравится, мы вместе придумаем другое. Наверняка у тебя уже есть несколько на примете… Я покраснела, когда поняла, что ни разу даже не подумала об этом. В конце мы попрощались словами «Я люблю тебя» и обещанием увидеться. Воссоединение будет особенным, потому что мы наконец будем по-настоящему вместе… Я умирала от желания поцеловать его, принять все, что он хотел со мной сделать, все, что хотел дать мне. Будущее, которое так красиво вырисовывалось в моей голове. Наконец-то я была готова начать с нуля. 45 Ник У меня было много проблем в компании. Поступали жалобы на увольнения, демонстрации также начали проходить в штаб-квартире в Нью-Йорке, и последнее, что я мог сейчас сделать, это сказать, что уезжаю. Я не рассказывал Ноа, что происходит, потому что не хотел, чтобы она волновалась, но боялся, что мое возвращение в Лос-Анджелес состоится позже, чем нам хотелось бы. Быть вдали от нее стоило мне очень дорого. Я сводил Стива с ума, когда по нескольку раз на дню звонил ему и спрашивал, поела ли Ноа, во сколько проснулась, как выглядела… Я был одержим тем, что с ней происходит. Боялся, что пресса узнает, что она беременна, и каждую чертову ночь просыпался от одного и того же кошмара, в котором Ноа теряет ребенка и умирает при родах. Мне нужно было увидеть ее, прикоснуться к ней, почувствовать сына и убедиться, что все в порядке. Я знал, что Ноа не сразу попросит меня вернуться, знал, что нужно дать ей время, и теперь, когда она все же попросила, у меня были встречи, которые я не мог отменить, встречи каждый проклятый день. Ноа была уже на шестом месяце, она не присылала мне фотографии, но Стив сказал, что это уже заметно. Она сказала мне, что нервничает, и я знал, что она боится реакции людей и наших родителей. Даже если мне сказали бы, что вот-вот разразится Третья мировая, мне было бы все равно. Я наконец был счастлив спустя столько времени. Я любил эту девушку больше всего на свете и всем сердцем любил этого ребенка. 46 Ноа Я хотела, чтобы Ник вернулся, ребенок становился все больше и больше, и это было заметно. Я не настаивала, потому что знала, что если он еще не здесь, то это потому, что он действительно не может. Я не сомневалась, что Ник хочет быть здесь со мной даже больше, чем я, и это меня очень нервировало. Мама уже дважды звонила мне, просила зайти к ней или говорила, что заедет за мной, и мы сходим пообедать. Я сказала, что у меня экзамены, и что я приеду к ней, как только смогу, но она знала меня достаточно хорошо, чтобы заметить, что что-то происходит. – Ты что-то скрываешь от меня, Ноа. Поговорим, когда встретимся, – сказала она в следующую среду.