– Я поняла вас, мой владыка! И на обочину дороги полетели узлы и свертки, сундуки и ящики. В освобождающиеся повозки грузили недолеченных людей, обессилевших, детей. Госш низко склонился перед Белым. Он и пал бы ниц, но командир сильно ругался на подобное проявление подобострастия. Госш просил дать Безликим оружие. А Совет был резко против. Удара со спины не хотел никто. И доверия к бывшим людоедам не было никакого. – Мы – мясо, властитель, – пылко говорил сквозь бурую ткань Госш. – Для них мы все – мясо. Я знаю. Я сам таким был. – Был? В том-то и дело, Госш, что никто не верит, что «был», а не «есть». – Я понимаю, владыка Каратель. Грехам нашим нет прощения. Мы забыли заветы Создателя, дали гнили скверны сожрать наши сердца, души и разум. Но и обузой быть – невмочь! Дай нам копья. Просто – колья. Хоть ножи! Поставь перед вашей Стеной Щитов! Мы долгие годы жили, боясь угодить в Жертвенные Клети! Невыносимая это жизнь! Невыносимая! Твои слова истинны – лучше быстрая смерть, чем бесконечная жизнь, которая хуже смерти! Или – убейте нас! Но, встав перед Стеной Щитов, мы хотя бы не напрасно сгинем! – Это твои мысли? Или – всех Безликих? – спросил Белый. – Всех, – поклонился Госш. – Среди вас нет воинов. Только женщины и дети. – Среди нас нет мужчин и женщин, – возразил Госш, – только грешники. Безликие грешники, отринувшие Создателя. Среди нас нет детей. Им хватило лет, чтобы нагрешить. Хватит и для искупления. Белый смотрел на этого человека и не верил. Не верил ему, не верил себе. Не верил, что все это вообще происходит. Не верил, что ему надо сделать выбор – послать детей на смерть или убить их своими руками. И то, и другое – грех. Вот этот Безликий говорит о грехе. Но сейчас он просит их грех взять на себя. Взять на себя перед Создателем. – Да кто я такой перед Создателем? – воскликнул Белый. – Вам решать, как распоряжаться своей жизнью. Вам выделят щиты, копья. Вам выделят место в строю. И пусть Создатель решит – достойны ли вы Искупления! Я же предупреждаю – даже не пытайтесь повернуть оружие против нас. Лучше – сейчас бегите! – Нам некуда бежать. Благодарю, Ал Каратель! Истинно – Создатель поцеловал тебя в макушку. Верю теперь, что рядом со Старцем бился ты против демонов. Судьба твоя – в руках богов, они дуют тебе в уши. Мне жаль твоих врагов. На секунду пустые глаза Безликого стали глазами десятника Госша. И Белый очень хотел бы верить, что не Госша – людоеда, а Госша – стража, верного своему Смотрителю. Того стража, каким он был до Потемнения. * * * – Есть погоня, – доложил запыхавшийся Корень, принимая из рук Белого бурдюк с солоноватой родниковой водой, жадно присосался к нему. – Сколько? – Не знаю. Больше тысячи. Все небо пылью закрыли, – пыхтел Корень. – Ну, вот, – улыбнулся Белый, – события загнали нас в обычную вилку. Мы уже не сможем избежать боя. Но мы еще можем выбрать место сражения. Так, брат мой? – Спасибо за «брата», командир, польщен, – склонил голову Корень. – Найдем место, не сомневайся. И за воду благодарю. Лучше бы вино, но и вода сгодится. – А вино – тю-тю. Оставим, как приманку. – Приманку? Что ты задумал? – Рубить хвосты. Или – ставить растяжки. Я не помню точно, как старые называли это. Зови Совет, думать будем. Запыхавшийся Корень опять жадно пил воду. И опять – из фляги Белого. Но, поморщившись, вернул. – Лучше бы вино. – А вина нет больше. Оставили, как приманку. – Я знаю. Но зачем все-то? Вот чего в тебе, Птица, не понимаю. – Ловушка хоть сработала? – И еще как! Мне вот даже стало интересно, чему вас в этих университетах учат, что даже ты, бездарь, не лучше меня, научил магов их магическому мастерству? Белый рассмеялся. – Университет тут совсем ни при чем. Моими наставниками в этом были два хитровывернутых старика – Алеф и Андр. Они это называли «минное поле». А «мины» изготовляли маги, ты же видел. Расскажи лучше, как прошло? – Егеря Змей нашли нашу «сломанную» повозку. Конечно, нашли и вино. Это хорошо, что Тол выведал, что у них вино под запретом. Ужрались. Пришедшая следом конница тоже начала пить. Дошло до драки! Там кровь рекой полилась еще до «мин» этих. А потом пришли эти… Что все на одно лицо. Их людьми называть язык не поворачивается. Морды – одинаковые, одеты – одинаково. Даже оружие – одинаковое. И делают все – разом. Шагают – разом, идут, как копьем выровненные. Даже копья все разом, вот так – наклонили и разом, так вот и кололи. Жуть. Я даже глаза несколько раз протирал. Казалось, двоится у меня в глазах. Знаешь, как это бывает? Одно что-то, а в глазах – расслаивается. Ну, не суть! Только не двоилось у меня. Хлеб горелый, мне от этого даже самому страшно стало! Все, и все – разом! И команд я не слышал. – Ты давай по делу, по делу, – напомнил Белый. – Они с ходу начали бить древками людоедов, те – драться. Хорошая там куча собралась. – Сколько? – Ну, смотри. Егерей туда сбежалось с десяток – точно. Конные отовсюду стекались. Десятка четыре. А может, и пять. И эти, вот уж кто истинно Безликие. Там, смотри, в ряду человек пять-шесть. И вдоль коробки – рядов двадцать. Если не больше. И все они чуть не по пояс провалились в землю, как я сломал ту косточку. А потом их всех Ветвистая Молния Шепота приголубила. Я до подхода следующей коробки ждал – ни один не шелохнулся. Потом сбежал. – Хорошо, – кивнул Белый. – Вообще – отлично! – воскликнул Корень. – Положили уродов столько, сколько было нас, не потеряв ни одного человека! Давай еще! – Больше не сработает. И вина нет, да и не станут они таким стадом собираться. Но сломанную телегу надо на их пути бросить. Пусть вокруг нее хороводы водят, время теряют. А нам Силу магов больше тратить нельзя. Это у Старого и Сумрака была куча накопителей. А у нас на четверку магов – ни одного. Даже самого завалящего. Надо место искать. Сколько их там осталось? – Мразей? Не знаю. У страха глаза велики, а мне – страшно было. Казалось, там их тысячи и тысячи! Белый усмехнулся. Настоящий трус никогда не признается, что ему страшно. Вот так, мимоходом, сказать, что боялся, может только очень мужественный человек. Сидеть одному в пределах видимости сотен врагов и наблюдать за ними не каждый сможет. Не потеряв голову от страха, не сбежав от них, не кинувшись на врага, в отчаянии, а вернувшись, по пути – совладав с собой, разложив все у себя в голове по полочкам и обстоятельно все доложив. Белый с каждым днем все больше уважал и ценил этого безродного циркача. Хотя поначалу отношения меж ними не заладились. Корень невзлюбил Белохвоста за его отношения с сестрой, а Белому не понравились дерзость циркача, его необоснованное высокомерие и, как обратная сторона этой же монеты, – пренебрежение к знати. Но теперь Белый понял источник такого настроения акробата. Корень всего, что у него есть, добился сам. А дети знати получили все по наследству, заслугами предков. Часто – не оправдывая возложенного на них звания, бездарно теряя достоинство. А уж Белый знал, насколько часто достоинство предков не передавалось в последующие поколения. Не сплошь, конечно, иначе традицию выделения знати в отдельное сословие забыли бы давно. Но даже один урод в десятке достойных бросал тень на всю знать. С этим боролись. Но у каждого отпрыска знатного Достойного есть куча родичей. А это – кровные связи. И тронуть недостойного – иной раз так сложно, что проще вызвать такого на поединок. Или – принять его в Имперский полк и отправить в безнадежную атаку. Заплатив за удаление этого отпрыска из знати жизнями ни в чем неповинных воинов императора. Хотя ветераны Имперских полков – тоже не бараны безмолвные, часто отпрыск ломает себе шею, падая с коня, еще до ненужной атаки, этим отменяя бессмысленные смерти. Но это в Имперских полках. Отборных. А что происходит в их родовых землях, их доменах? Алы – тоже не дураки, заметили, как часто слабые умом и духом отпрыски не возвращаются со службы домой. И сколько спесивых «лорденышей» безвылазно жило в городах и городках – Белый не видел. Да и перед наследником они будут вести себя совсем иначе, чем перед бродячими артистами. А Корень слишком хорошо разглядел их с самой неприглядной стороны. Настолько, что у него зародилась «классовая ненависть», как называли это явление Старые. У них, вообще, все эти сословные отношения были объектом непрекращающихся шуток. Почему – Белый так и не понял. Хотя, что для богов эти сословные различия людей? М-да, правда, смешно… И у Белого родилась шутка. Он сдержал зуд сиюминутного порыва, решив, что шутка, хорошо подготовленная, намного более смешная, чем сырая, только что рожденная. – Собирай Совет, брат, думу думать будем. Корень удивленно посмотрел на командира, пожал плечами: – Что тут думать? Все же уже «перетерли» до трухи. Сколько можно! – проворчал он, но коня тронул, продолжая ворчать: – Место искать надо, где им по сопатке бить, а не языки чесать. Он уже ускакал настолько, что Белый с трудом разобрал: – Вот – знать! Дело надо делать! А они любое дело заговорят. В пустой звук изведут! – Поговори мне еще! – крикнул ему в спину Белый. – Пошел ты, командир! На Совет! – крикнул через плечо Корень. – На колени, Корень! – рявкнул Белый, доставая свой меч, нависая над растерявшимся циркачом, пытающимся быстро сообразить, чем он вызвал гнев командира. Белый опустил руку на наплечник Корня, придавливая его к земле. Корень рухнул на колени, склонив виновато голову: «Договорился! Говорила мне мама – язык до добра не доведет!» – думал Корень, видя, как страшный меч командира взлетает в небо в замахе палача. Синька визжала, птицей билась в руках Зуба. Краем зрения Белый видел закрытое ладонями лицо Жалеи, удивленные и непонимающие глаза и лица советников. Видел, что самострел в руках Лицедея дрожит широкой волной – в голове этого артиста долг перед командиром сражается с преданностью Корню. Белый не открывал лица. Слишком сильны были его эмоции, а он не хотел бы, чтобы кто-либо видел его чувства. Меч рухнул. В звенящей тишине пророкотали слова Белого: – Силой, данной мне по праву рождения, именем императора, во славу Создателя, признаю тебя, Корень, Достойным! Изумрудный клинок плашмя лежал на склоненной шее Корня. Звенящая тишина взорвалась ревом. В этих криках радости и торжества потонули слова Корня: – Ну и сука ты, Птица! – А то! – негромко ответил Белый. – Выбери себе, Достойный, имя, придумай герб и лозунг. Служи императору и Создателю – мыслью, словом и мечом! – Ты! Ты! Ты! – кричала Синеглазка, пытаясь разбить свои руки о броню Белого.