Но прошедшие месяцы изменили и Синеглазку. Она вытянулась, расцвела, похорошела. В некоторых местах – особенно. Но изменилась она – не только внешне. Когда она увидела Белого, глаза ее смеялись… Жестокой насмешкой… От едва скрываемой ненависти. И она сделала вид, что не знает Белого. Подчеркнуто манерно и холодно приветствовала его. – Кто пользовал вас так грубо, Ал Гадкий Утенок? Вы, весьма вероятно, испытываете жуткие боли? Еще бы! Вас лечили смертью? И – смеется. Издевательски. Белый отводит, стыдливо, глаза. Торжествующий взгляд Корня – сестренка уела княжича! Торжество рожденного простолюдином над благородным – сладкое чувство! Удивленный взгляд Пятого. Он не в курсе этой истории. Красный от стыда Гадкий Утенок бежит. От ее смеха… Ее голоса… Ее запаха… Ее глаз. И – от себя. От стыда, что он, Наследник, которого с пеленок учили контролю эмоций, не смог совладать с ураганом чувств и мыслей. Это – стыдно. Это – обидно. И – досадно. Сожаление по упущенному счастью – сильное чувство. Не только выбивающее из равновесия. Сводящее с ума. Он ее любил. И, увидев, вспомнил, насколько сильно. Но лед ее глаз ранил больнее, чем дыхание смерти Паука. Этот лед вымораживал сердце и разум. Бегство – неосознанная реакция организма на эту боль. Брус догоняет. Пристает до тех пор, пока Белый, в эмоциях используя слова языка Старых, не поведал ему предысторию его и Синеглазки. – М-да! – Вздохнул Брус. – Я в ваших, благородных, раскладах – ни в зуб ногой. Как Старый говорил: «Вас, богатых, не поймешь». А сейчас-то ты чего расстроился? Все, как ты хотел. – Там, под Зеленой Башней, Олег нам сделал единение разумов. И Старые узнали эту мою самую сокровенную тайну… Брус усмехнулся. «Тоже мне – тайна!» – подумал Брус Чан. «Влюбишься – посмотрю на тебя! – мстительно подумал Белый. – Тоже посмеюсь!» – И что Старый сказал? – спросил Брус. – Да, как обычно – перевернул все с ног на голову, обгадил и заморозил. Сказал, что я – дурень и полено дубовое. «Любовь нам посылается самими богами. Всю жизнь до смерти можно прожить, так и не полюбив. А кто не любил – тот и не жил. Бежать от любви – бежать от самой Судьбы, от самой – жизни» – вот его слова. – Да? – удивился Пятый. – Вот, блин навозный! Вот ты попал, братишка! Теперь ты решил, что можно и любить, а она – что поезд ушел? Вот, блин! М-да! Дела! Тебе – как? Платок дать – слезки утереть? Или веревку? – Пошел ты! Тоже мне – братишка! Тварь ты оскверненная! – Да куда нам, глинорылым, в ваш высокородный ряд?! – крикнул Пятый, уворачиваясь от удара длиннющего меча и пришпоривая коня. – Убью! – кричал Седой. – Себя, – кричал Брус, – в зад – поцелуй! Проикал ты свое счастье! Моя теперь она будет! А ты иди – долги свои исполняй! Да получше! А то папа осерчает. Белый рычал, раздирая шпорами бока коня до крови, но конь Бруса был быстрее, сам Пятый – легче, да и без брони. Не смог Седой догнать Бруса. Только кричал вслед полосе пыли ругательства на незнакомом языке. * * * Поток ругательств резко оборвал далекий крик: – Бой! Белохвост проорал эту же команду и вновь пришпорил коня. Но боя не было. Как не было и Бруса. Только пыль. И два распятых тела без кожи, растянутых между стволов деревьев. Тела дергались и извивались. Белохвост развернулся в сторону колонны и заорал: – Жалея! Синька! Быстрее! Есть живые! Подскакавшие крестоносцы и артисты стали кружить вокруг тел. – Может, Бродяги? – спросил один. – Живые. Пока, – качает головой Зуб, спрыгивая с коня и поднимая с земли окровавленную черную накидку с белым крестом, – наш! Все поспешно поспрыгивали с коней, стали снимать тела, разрезая веревки, удерживающие тела в подвешенном состоянии. – Командир, – спрашивает Зуба один из крестоносцев, – ты уверен, что их стоит спасать? Зуб поворачивается к Белому, добавляя от себя: – Может, это – лихие или одичалые? – А накидку с крестом и сутану клирика оставили палачи? – спросил в ответ Белый. Зуб поднял накидку клирика шипом топора. Сутана была вспорота полосами. Клирика из нее вырезали. – Что за звери это сделали? – воскликнул один из бойцов. – Люди, – ответил Зуб и повторил: – Люди, что хуже Тварей. – Тол, – обратился Серый к магу разума, – посмотри, кто их так. И это… ты умеешь блокировать боль? Наконец прискакала Синька, прямо на ходу спрыгивая с коня, ловко, акробатически, гася скорость. Сказалось прошлое бродячей артистки. Сразу бросилась к телам, распихивая всех на своем пути, крича: – Не лезьте к ним! Со своими блокировками! Топорная работа! Будет как с этим! – она мотнула головой в сторону Серого. Она полыхнула аурой Силы так, что даже Белый увидел, являясь полным бездарем. Мать Белого была магом стихий с талантом к воде, отец – без дара. Белый родился – в отца. И внешностью, и характером, и отсутствием дара. Бойцы и маги – почтительно расступились, издали наблюдая за работой Синьки. Только теперь прибыли первые повозки и сестры Милосердия. Поспешили помогать девушке, но Жалея остановила их: – Не мешайте! Впервые вижу такую Силу Жизни! – восхищенно воскликнула Матерь Милосердия. И только когда девушка бессильно откинулась на руки брата, сестры Милосердия бросились к телам с тонкой розовой кожицей, гремя горшками с мазями и разматывая полотнища для обертываний. – Когда ты успела так продвинуться в даре? – спросил Белый девушку. – Ольга передала свой дар, – тихо ответила девушка, не открывая глаз. Она тяжело дышала, капли пота сбегали по ее лицу, волосы прилипли ко лбу. – Ольга? – прорычал Белый придушенно. – А сама о…? – Конец фразы Белого потонул в горловом булькающем звуке. – Она ушла в Храм Матери и развеяла себя в Стихии Жизни, – тихо ответила Синеглазка. Белый резко вздохнул, откинув голову, да так, надутый, и поспешил к коню. Вскочил в седло, пришпорил. Девушка открыла глаза и смотрела ему вслед. Увидев ее взгляд, Корень пихнул сестру, смотря на нее гневно. За что получил не менее гневный взгляд. Корень, резко и грубо, усадил девушку со своих рук на землю и тоже поспешил прочь. Девушка осмотрелась вокруг, выискивая взглядом кого-то, но не нашла. Вздохнула, легко поднялась, стала ладошками бить по подолу, сбивая пыль. На нее уже никто не обращал внимания. Сестры хлопотали вокруг пострадавших, артисты и крестоносцы обустраивали лагерь. С десяток крестоносцев, с щитами и топорами стояли вокруг, спиной к отряду, с тревогой вглядываясь в мрачные ландшафты Пустоши. Прискакал Стрелок – так, для всех – непонятно, звучало имя этого бойца Звезды. Пятый, верный традиции Старика, опять назвался новым именем. О том, что он – Пятый, знал только Белый. О том, что он – Брус Чан, – только часть артистов. Для остальных он – Стрелок. Из присутствующих истинное значение и перевод слов «Стрелок» и «Гадкий Утенок» знали только Белый и сам Пятый. Использовать язык Старых было не только весело, но и – полезно. Потому как звучал он приблизительно схоже, имея мало несовпадающих звуков, но хорошо скрывал смыслы. Стрелка встречали. Он помотал головой отрицательно, кивнув магу разума вопросительно. Тол также покрутил головой, разведя руками. Стрелок поискал глазами командира, не нашел, зато попался в захват цепких пальцев Синьки. – Что ты, сестренка? – спросил ее Пятый. – Серый. Он спросил про Ольгу. И как девка какая – психанул. Почему? – Синька, спрашивая, все сильнее сжимала пальцы на локте собеседника. Стрелок осмотрелся. – Вечером расскажу. – Сейчас! – Отстань, дева! – возмутился Стрелок, попытавшись выкрутить руку из цепких пальцев девушки. – Сейчас! – Он считает себя виноватым в этом! Ты! Тут – уши! Пусти! Бешеная лиса! – наконец Стрелку удалось вырвать свою руку, и он поспешил по следам Белого. Стрелок быстро нашел командира – он не слишком далеко ускакал. Все же контроль эмоций был у него второй натурой. Потому он быстро возвращался к взвешенному состоянию. – Будешь драться? – крикнул Брус. – На кой ты мне нужен, балаболка? Давай, признавайся, как ты так опростоволосился и никого не догнал, – махнул рукой Белый. – От тебя гоняясь, коня утомил. – А не затеяли бы эту дурость – не успели бы спасти этих бедолаг. Что хоть увидел? – Черные какие-то. Не темные, от грязи, одежды, а крашенные черным. Как у Черного Братства или крестоносцев. Все. Как думаешь, они одни были? Или теперь своим о нас сообщили? – Никак не думаю. А дозор усиленный выставлять. Завтра бедолагам этим Синька еще поможет, как Силу восстановит, можно будет Толу с ними потолковать. Поехали обратно.