– Скверна – только зарождающаяся. Пойдет! – Зарождающаяся? – переспросил Белый. – Они проводили ритуал Осквернения, – пояснил клирик. – Твои бывшие братья? – переспросил Зуб. – Они, проклятые безумцы! Маг Тол кивнул: – Безумие бессмысленной бойни свихнуло им мозги. Один из них решил, что когда была Скверна, то люди вместе боролись с ней. Скверны не стало – стали резать друг друга. – Логично, – кивнул Белый. Тол, с опаской, посмотрел на него. Белый улыбнулся: – Логичный вывод из неверных предпосылок. Люди – те же твари. Когда нет общей угрозы, начинают грызню меж собой. Только я бы не стал выбирать лекарством скверну. Лучше дружно ненавидеть сборщиков налогов, например. Или – соседа. И – полезнее. Воины рассмеялись. Белый опять поймал голубой омут глаз девушки, поморщился. – Всем одеть доспехи! Вооружиться! – начал он кричать. – Может, обойдем? – спрашивает Зуб. – По Пустошам? С повозками? Да и!.. Наш долг – очищать землю! Иначе чем мы лучше тварей? Поджав хвост, сбежать? Пусть эти безумцы продолжают ловить людей поодиночке и сдирать с них кожу? Если не мы, то кто? Ты знаешь хоть одну силу на ближайшую неделю пути? Если знаешь – сообщи, не стесняйся! Я же первый пойду к ним и заставлю их вычистить этот скверный безумный гнойник! Вперед, щуки! Родина вас не забудет! – Безумие – это заразно! – Тол наклонился к Комку. – Вы Старика не знали! – рассмеялся Стрелок. – Вот кто настоящий Безумец! Вот с ним было безумно весело! С голой задницей и стальной палкой на Повелителя Бродяг со свитой! Вот это была веселуха! И с гиканьем поскакал догонять командира, размахивая своей саблей. Маги переглянулись, свернули свои плащи и достали посохи, окольцованные заговоренными, расписанные рунными знамениями, полосами. Пришпорили коней. Следом через разбитые и частично сожженные ворота потянулась плотная колонна повозок, со всех сторон ощетинившаяся копьями и топорами. Безумные священники заперлись в храме. Белый стоял у ворот храма, оперевшись на меч. Стрелок деловито вырезал стрелу из тела клирика. – Нож Старого? – спросил Белый. – А то! – ответил Пятый. – Не отдам! Я даже с Молотом навсегда разругался. Говорит, это единственное известное ему изделие из дымчатой стали. Не отдам! Мне Старый был вместо деда родного. Мое наследство! – Да я и не претендую, – ответил Белый. – Просто узнал. Дед им дорожил. – Нож освящен кровью Старца. Так Дед говорил. Смотри, как тело этого безумца парит. Будто нож раскален. Белый посмотрел и позвал клирика. В коробке щитов его привели. Клирик вздохнул: – Значит, алтарь осквернен, – покачал головой клирик, – теперь они служат темным богам. – Триединому они служат, – вздохнул Белый, – его темной ипостаси. Клирик даже накидку скинул с головы, но, столкнувшись взглядом с Белым, смутился, поклонился, отступил, спрятал глаза под капюшоном. – Постой, – остановил его Белый, – ты сможешь переосвятить алтарь? – Нет, властитель. Я – простой служитель Триединого. Он не дал мне столько своей Силы. – Жаль. Иди, – отмахнулся от клирика Белый, тут же позвав магов. – Выносите ворота. Остановим это безумие! Комок провел ритуал, Шепот – Кулаком Воздуха ударил в ворота. Крепкие дубовые брусья ворот храма разлетелись. Петли и полосы, что их стягивали, были сильно ослаблены ритуалом мага земли. – Всем! – крикнул Белый. – Блокировать храм! Внутрь не лезть! Стрелок, брат мой, пошли? Я думаю, нам большими безумцами уже не стать! Смеясь, двое воинов вошли в ворота. Сразу же раздались крики умирающих людей. Люди в накидках из сыромятной человеческой кожи стали прыгать из высоких витражей храма, выбивая мозаичные наборы. Крестоносцы отходили, давая им упасть на утрамбованную землю, а потом закалывали их копьями, шипами топоров, пронзая клинками мечей. Синеглазка до крови грызла костяшки пальцев, не замечая этого. И только когда оба воина Красной Звезды вышли из ворот храма, выдохнула и, подув на руки, залечила свои пальцы. Оба вышедших были в крови – до ушей. Но ран не имели. Клирики и до обращения не были бойцами, а теперь – вообще, как бараны лезли на меч, как на добровольное заклание. Белый обвел безумным взглядом город вокруг, вздохнул: – Сжечь бы здесь все! Но нельзя. Работаем! Кровавое безумие отпускало его. Но накатил приступ. Третий подряд. Высокий седой воин выгнулся дугой, захрипел, рухнул на руки Стрелка, дергаясь в судорогах. На губах пену разрывает хрип от нестерпимой боли. – Синька! Быстро, щука! Сюда неси свой хвост! Довыеживались! – кричит Стрелок, чуть не плача. * * * – Вставайте, Ал! Нас ждут великие дела! – услышал Белый. – Отвали! – буркнул Белый. – Я серьезно. Там – горожане повылезли из нор своих. Что с ними делать? – На хрен всех шли! – опять бурчит Белый, не открывая глаз. Чувствуя ее рядом. И от этого чувствуя себя еще беспомощнее. Еще поганее. – Синька, девка бестолковая, ты его что, не починила? – Сам ты бестолковый, – звучит ее голос. – И, вообще, ты что на меня окрысился, а, Брусок? – Вы меж собой поделить не можете то, что давно ясно, а дело страдает! – Шел бы ты! – хором сказали и Белый, и Синька. – Сами пошли! Тоже мне – нашли проблему! Узы! Долг! Судьба! Свадьба! До них дожить надо! Сложитесь завтра – не говорите мне там, что это – самое большее, о чем жалеете! – Да уйди же ты наконец! – кричит Белый. Громко хлопает дверь. Только тогда Белый открывает глаза. – А он прав, – говорит Синька, кладя руку на лоб Белому. – Как ты? – Спасибо, хреново. В чем он прав? Сводя нас? А ты к нему в шатер вечерами бегать будешь? Синька смотрит на него некоторое время удивленно. Потом в ее глазах – понимание и синие искры смеха: – Ревнуешь, – утверждает она. Закрывает глаза, откидывается к стене, говорит: – Я не знала, что тот, на иллюзии, воин в доспехе Стража Драконов с Пламенным Мечом – ты. Не поняла, почему тебя так задело то, что Ольги нет. Спросила у Бруски, он говорит – потом, когда никто не будет подслушивать. Вот и ходила к нему. – Так вы разговаривали? – Нет, дубина, спаривались мы там! Мал еще Бруска! Да и он мне – что брат. Я тебя люблю. Белый сел, широко распахнув глаза. – Правда? – спросил он, поперхнувшись, закашлявшись. – Хотела я тебя помучить, – говорит Синеглазка, выплеском Силы поддержав Белого, так же устало откинувшись к стене, не открывая глаз, сама оставшись без Сил, – чтобы знал. Ну, и себя – тоже. Но когда Брусок мне рассказал, что Некромант тебя из кусков собирал… Она широко открыла глаза, как будто испугалась чего, схватила лицо Белого в свои ладони, стала горячо шептать, покрывая его лицо поцелуями: – Ты же умер. Я так боюсь потерять тебя опять! Пусть! Пусть я буду всего лишь подстилкой под твоими ногами, только быть с тобой! Быть с тобой! Женись, на ком велит отец. Только хоть иногда приходи ко мне. Я только твоя. Только от тебя хочу рожать! Боги! Я же чуть не потеряла тебя! Я бы как Ольга – развоплотила бы себя! Я умею! Синька толкнула Белого в грудь, опрокидывая его обратно на ложе, выплеснула в Белого последние крохи Силы, выхватила нож, срезая ремни и завязки с его штанов, разрезая его рубаху снизу доверху, и, разрывая остатки материи, потащила штаны вниз. Белый стал рвать руками завязки на ее платье, полетели клочья ткани. Слишком долго они ждали друг друга. Слишком долго ошибались. Пятый стоял, подперев спиной дверь, твердо решив не выпускать этих двоих из помещения, пока не поговорят, не выяснят меж собой все. Услышав сдвоенный протяжный стон, Пятый усмехнулся, поманил к себе девушку в сером, что скромно ждала указаний поодаль. – Да, Ал, – склонила голову послушница Милосердия.