И вот, на закате, народ и пришел к командиру со справедливым вопросом – «доколе?». «Куда идем, за каким горьким хреном, и ты, юный Ал, часом умом не тронулся?» Но вместо того, чтобы успокоить народ, наплести им паутины сладкой лжи, закрыть им глазки пеленой полуправды, окружить их маревом полутонов, Гадкий Утенок стал задавать совсем странные вопросы: – Уважаемые, бедные и несчастные! – усмехнулся командир, сев на камень, поправляя свой длинный меч в наспинных ножнах, который уперся в землю. – Разве я вас заставлял вручать свои жизни в мое владение? А? Заставлял? Вы сами, на коленях, просили меня принять вас. Вручили свои жизни в мои руки. И теперь я – в своем праве! Ваши жизни – мои! – Мы – не твои рабы! – закричал кто-то из толпы. – Разве? – удивился Гадкий Утенок. – А я считаю – мои. Вы сами отдали себя мне. И куда идти, что делать и где умирать, решаю я. И если я скажу тебе, смело вякающий из-за женских спин, встать вон за тем камнем и умереть, то ты там встанешь и – умрешь! – Не будет такого! – кричит тот же голос. – Это кто такой смелый вякать? – кричит Стрелок. – А слабо? нам лицо свое показать? – Нет, не слабо?! – мужик, бывший кожевник, проталкивается вперед, говоря на ходу. – Мы – не рабы твои. Мы просили твоей защиты, а не рабских пут. Почему мы идем в земли Змей? Ты обещал нас вывести, обещал защитить! Кожевник встал перед сидящим командиром, скрестив руки на груди. Его кожаный фартук был надет прямо поверх стеганой куртки. Вместо шлема у него была толстая стеганая шапочка, подпоясан он был веревкой, обернутой вокруг тела много раз. За пояс у него была заткнута дубина и кухонный нож, ножнами которому была грязная тряпка. – Почему ты ведешь нас к Змеям? – опять спросил кожевник. – Я вижу, у вас возникло непонимание, – вздохнул командир. – Что ж, попробую обозначить ваше положение еще раз. Я вам сказал, что я в вашем городе проездом. Так? Так. Я вам говорил, что мы – наемники и нас наняли для выполнения договора. Говорил? Вот! Я отказался вас принимать под свое право? Отказался. Вы настояли. А с чего вы решили, что я откажусь от своих целей ради вас? А? Гадкий Утенок встал, нависнув над кожевником. После излечения Некромантом ноги и руки Белого стали еще длиннее. Хотя, может, это и последний его, юношеский, но естественный рост. Все же кровь его предков – не самая худшая в Мире. – Может быть, это и к лучшему, что именно сейчас состоялся этот разговор. Надо ваше непонимание развеять именно сейчас, пока не поздно. Но, напоминаю сразу – все вы поклялись. Итак! Первое – вы мои! Вы будете делать то, что я скажу. Со всем усердием, на которое способны. И даже с таким усердием, на какое – не способны. Второе! Ваши жизни – мои. И если я прикажу тебе, мастер, встать в строй щитов и стоять, пока не падешь замертво – ты должен стоять и умирать, но не оступиться ни на шаг, ослушавшись моего приказа. Понял? – Да это понятно, – кивнул кожевник, опуская руки. – Почему мы идем к Змеям? – Вы – мои. Но с чего вы решили, что я из-за вас изменю свои планы? А? И если меня наняли убить Ужа, то вы пойдете за мной и будете умирать вместе со мной! – Ты обещал спасти нас! – закричал кожевник, отступая на шаг. – Разве? Нет. Я – человек чести, хозяин своего слова. Я принял вас. Но не обещал вас спасти. – Ты не человек чести! – закричал кожевник, отступая еще на шаг. Вжикнула сабля Стрелка, вылетая из ножен, но командир остановил его жестом, осмотрел толпу людей, начал громко говорить: – Я иду в земли Змей. Зачем – вам знать не нужно. Вы все клялись мне. Но обманули сами себя. Потому я, наверное, пойду на отступление от собственных правил. Я вам дам сейчас час на раздумье. Даже нет. Один старик говорил, что утро вечера мудрее. До утра вам срок. Кто останется мне верен, пойдут со мной. Остальных – прошу уйти с глаз моих и больше мне не попадаться! Я все сказал. Даю вам последний шанс. Ваш выбор. Честь или… Гадкий Утенок махнул рукой и пошел прочь от толпы людей. Через полчаса Синеглазка нашла его. – Все мои – с тобой, – сказала она, прижавшись. – Не для твоих это представление игралось, – прошептал Белый. – Так это… Ах, вы!.. – пискнула Синька. – Моим учителем был Алеф Пересмешник, Алеф Обманщик, Алеф – маг с тысячей теней. – Я тоже знаю Алефа. Он муж моей наставницы. Он был хороший. Только никогда не улыбался. И я знаю почему. Они пошли по Пустоши, обнявшись. Бесшумно вздохнув, Пятый поднялся с земли, поднял самострел и пошел следом, мысленно матеря этих двоих. Они тут прогулки устроили! Лебяди! А за их шкуры кто отвечать будет? Опять Пятка? Или – ну их? Пятый содрогнулся. Ему вспомнился Старик. Старик не простит, когда вернется. Все же Пятый не верил, что Старый не выкрутился. Не хотел верить. И эта несбыточная надежда придавала ему сил и решимости. Пятому было легче, что как бы он не сам себя заставляет делать то, чего не хочется. А как будто за спиной стоит тень великана, что готов в любой момент дать по шее, обматерить на своем смешном языке, но всегда прикроет, научит, спасет. Как жить без него? Как? Утром командир не поднимал вопроса непокорных, даже не удостоил их взглядом. Всего решили спасаться своим умом семнадцать человек. Из них – три женщины. И один егерь. Прибыток долго ругался с решившими уйти, пытаясь отобрать у них выданное им оружие. Гадкий Утенок не вмешался в этот спор. Для него эти люди – просто перестали существовать. Он просто выехал во главе каравана в сопровождении магов и охраны. Стрелок ускакал в Пустошь. Дозоры и егеря разбежались. Люди спешно выстраивали повозки в вереницу, уходили, старательно пряча глаза, чтобы не сталкиваться взглядами с теми, кто решил остаться и идти на запад. Ночью обсуждения не было. Если днем разговоров было много и довольно жарких, то ночью стража жестко пресекала любой шум, любое движение. Каждый думал сам. Каждый должен был самостоятельно принять решение. Хотя некоторым решение принимать не приходилось. Матери Милосердия, крестоносцы, артисты были безмятежны. Их выбор был сделан уже давно. Вчерашняя смута их лишь забавляла. Хотя предстоящий путь через земли Змей и их тоже тревожил. Но день прошел относительно спокойно. Егеря и дозор отгоняли Тварей Пустоши, покрошили двух одиноких Бродяг. Заночевать решили в ложбине подковообразного холма, прикрывшись его склонами от ветра. И решили провести небольшое учение для ополченцев, да и для остальных – тоже. Судя по рассказу выживших, Уж имеет много всадников. Пеших воинов защитники города даже не видели. Конница Ужа без поддержки полков щитоносцев взяла этот город. Неожиданно появились перед укреплениями, обстреляли их, спешивались и лезли на кручи оборонительных валов. С собой же они привезли и лестницы, вскарабкавшись по которым наверх, сбрасывал вниз веревки. И сражались Змеи – остервенело, бесстрашно. Даже будучи ранеными – продолжали бой. Зуб выстраивает стену щитов. Стрелок начинает менять хват копий, уплотнять строй. Ставить первый ряд на колено. Как бы ни уважали Стрелка, но бывалые вояки считали его слишком юным, потому стали в открытую пренебрегать приказами юноши, не скрываясь – отмахивались от него, посмеиваясь. Белый решил вмешаться. – Теперь, когда все «левые» ушли, я вам расскажу, как мы познакомились со Стрелком и откуда появились крестоносцы, – Белый остановил своего коня перед строем, кивнув подбежавшим Зубу и Пятому. Строй весь обратился в уши – этого не знали не только крестоносцы, но даже маги Красной Звезды, что тут же поспешили придвинуться поближе. И даже Мать Жалея, стоящая поодаль для помощи вдруг поломавшимся, что бывает даже в дружеской потасовке, и нередко, подобрав подол, подошла ближе, встав за спиной Зуба. – Кто из вас слышал, кто такие Бессмертные? – спросил Белый. – Я слышал, – кивнул Зуб. – Ну, тогда расскажи всем, что это за воины и как они сражаются, – велел Белый. – Бессмертным называли конный полк, состоящий целиком из знати… – начал Зуб. – Ну, не совсем так. Простолюдин, заслуживший право служить Бессмертным получает титул, ну, а так – верно, – добавил Белый. – Так почему они Бессмертные? Зуб кивнул: – Этого я не знал. Думал, только урожденные Достойного Дома могут служить в этом полку. А Бессмертные они потому, что с ног до головы закованы в кольчугу и в стальной доспех. Шлемы у всех с личинами. Копья – два человеческих роста. И все – верховые. И кони у них не такие, как у купца в повозке, а как у командира, – боевые. Это – ударная конница. Никто не смог отразить их удара. Поэтому они – Бессмертные. – И все же нашлись те, кто смог устоять против них, да, Стрелок? Я вам расскажу про тот бой, когда впервые зубы Бессмертных были выбиты, а их глава убит, – сказал Белый. – Ими командовал Наследник, – крикнула Жалея. – Я была там, но не видела. Мы убежали, от страха. Все боялись Бессмертных. – Даже так? Слышишь, Стрелок, Мир, оказывается, тесен. Тогда проследишь, Матерь Милосердия, чтобы я чего не напутал. Разбил Бессмертных такой человек, что называл себя Игреком. – Святой Игрек основал наш орден! – воскликнула Жалея. – Я имела честь лично с ним говорить и помогать ему в излечении больных. Он наказал нам носить белые одежды и красные кресты, а выздоравливающим – черные одежды и белые кресты. Стало так тихо, что было слышно, как скрипят камни под стопами людей и трещат дрова в кострах. Легенды оживали сейчас перед глазами людей. Многие слышали эти сказки, но никто и подумать не мог, что среди них могли быть те, кто лично участвовал в этих «сказках». Даже Зуб с удивлением смотрел на собственную жену. – Верно, – кивнул Белый, – Бессмертные вышли в тыл ставки воеводы, которому служил Игрек. Между ставкой и Бессмертными был только Игрек и его полевой Оплот Милосердия. – Лазарет. Он его называл лазарет, – добавила Жалея. – У старика Игрека была только сотня недолеченных бойцов с крестами и сотня стрелков. Он выстроил своих крестоносцев, как вас учил Стрелок. Зря вы не верите ему. Малыш, где ты был в том строю? – Первая шеренга. На колене. Игрек стоял за моей спиной, через человека, третьим. Он был очень длинным, через наши головы рубил. Сотни пар глаз разом скрестились на юноше. Стрелок усмехнулся, поклонился. – Сколько же лет было… – ахнула Жалея, закрывая рот ладонью, – Арамис? Только он был такой… Ты – внук Игрека? Стрелок манерно поклонился. А Жалея повернулась к командиру, в ее огромных глазах – ужас, она открыла рот для вопроса, но улыбка Гадкого Утенка остановила этот несвоевременный вопрос. – Три шеренги. Всего три шеренги раненых – вчерашних пахарей, побирушек и базарных грузчиков – перемололи Бессмертных. Впервые Бессмертные не смогли пробить строй врага, не смогли обратить их в бегство. Строй качнулся. Народ зашуршал шепотками. – И как видите, некоторые даже выжили. Стрелок был в первом ряду. Стоящий за его спиной Портос тоже выжил. Как и Игрек. – Он выжил? – теперь Жалея закрывала рот двумя ладонями. – Потом он себя называл Пращуром. Шелест голосов, усмешка магов. – Основатель Красной Звезды, – кивнул Белый. – И – Старик. Тот самый, убивающий змеедемонов. Гомон, как прибой моря. Народ удивленно смотрит друг на друга. А для чего последние дни артистами Пятого всем еще раз были пересказаны все эти «сказки»? Крестоносцы и Матери – помотались по Миру, а вот ополченцы могли и не слышать ничего такого в своей глуши, круглые сутки трудясь. – Командир, – поднял руку Зуб, перекрикивая гомон, привлекая к себе внимание, – ты сказал, что там и познакомился со Стрелком. А с Игреком?