– Нет, – ответил он. Еще несколько минут помолчали. – Пейзаж как в кино, – промолвила Сьюзи. – Нереальный. Как будто все нарисованное. Он кивнул. – Наверняка тут кучу фильмов снимали. – Ага. – В будущем, – снова заговорила Сьюзи, – у каждого человека уже при рождении будут покупать права на фильм о его жизни. Скажем, за пятьдесят тысяч. И обо всем, абсолютно обо всем, что происходит – где угодно, с кем угодно, – киностудии и телеканалы смогут снимать кино, не боясь, что их засудят. Он искоса взглянул на нее и промолчал, подумав про себя: не многовато ли она думает о будущем? Завтра, перед тем как ехать в Колорадо, Сьюзи хотела побывать на гряде Рио-Гранде; вот бы скинуть ее со скалы!.. Лучше выехать пораньше, сказал он ей, если мы хотим спокойно полюбоваться видами. А про себя добавил: и чтобы никакие праздношатающиеся туристы не увидели, как я столкну тебя в пропасть. Хотя сам понимал, что не решится на это. Слишком много хлопот. Возвращаться в Таос, рассказывать в полиции, как она упала, отвечать на вопросы… А вдруг и хоронить ее придется ему? Нет уж, черт с ней. Пусть живет. И все же было в этой мысли что-то соблазнительное. Интересно, а Фиби он сбросил бы со скалы? Очень может быть. А потом пожалел бы об этом? Вряд ли. В номере мотеля пахло лизолом, единственное зеркало над раковиной в ванной треснуло и покрылось мутными белесыми разводами. Телевизор показывал мыльную оперу; на всех остальных каналах стоял треск и мерцали помехи. Сьюзи пошла пописать, не закрыв за собой дверь, а он растянулся на кровати и уставился в засиженный мухами потолок. Через легкие шторы на окне виднелись смутные силуэты ребятишек, бегающих вокруг бассейна. Несколько секунд спустя Сьюзи вышла из ванной без трусов, явно настроенная на секс. Но он был настроен по-другому – и, встав с кровати, сказал: – Пошли поплаваем. Она в недоумении уставилась на него, почесывая кудряшки на лобке. – Чего? – Хочу поплавать. Не дожидаясь ответа, он открыл свою сумку, достал плавки и ушел переодеваться в ванную, заперев за собой дверь. Когда вышел, Сьюзи, совсем голая, натягивала купальник. Он подождал ее, взял полотенца, и вместе они вышли из номера. – А ключи взял? – спросила она. Он обернулся на дверь, которую только что захлопнул. – Нет. Сьюзи улыбнулась. – Ничего страшного. Я взяла. – И повертела на пальце у него перед носом кольцо с ключом. Бассейн был полон ребятни, похоже, из двух семей: одни дети светлокожие, другие смуглые. Родители их отдыхали в шезлонгах по разные стороны бассейна. Белые отец и мать читали журналы. Мамаша-латиноамериканка не спускала глаз с детей, а ее увесистый муженек, видимо, только что вышедший из воды, отфыркивался и растирался полотенцем. Ребята играли вместе: двое белых мальчуганов, пятеро или шестеро смуглых, и одна смуглая девочка. Играли в «Марко Поло»: девочка изображала морское чудовище – раскинув руки, бросалась на других детей, а те улепетывали от нее, визжа и брызгая водой. Они со Сьюзи оставили полотенца на скамейке и направились в соседнее джакузи. Сьюзи села на бортик, болтая ногами в горячей воде, а он подошел к стене и включил вибрацию. Потом сошел по ступенькам в воду и устроился наискосок от Сьюзи, все еще болтавшей ногами. Мать-латиноамериканка встретилась с ним взглядом и улыбнулась, и он улыбнулся в ответ. Сделал вид, что оглядывается кругом, на самом деле просто желая рассмотреть ее повнимательнее. Лет тридцать шесть – тридцать семь, и на удивление симпатичная. Рыхловата, но вполне привлекательна. Уж точно не чета этой горе сала с ней рядом. Будь они оба свободны, не будь с ней мужа и детей, а с ним – Сьюзи, быть может, встретившись здесь, в бассейне, они провели бы вместе ночь… Интересно, какова она в постели? Он снова бросил взгляд в ее сторону. Сейчас она что-то кричала детям и, кажется, была занята только ими; но все же подняла глаза, заметила, что он смотрит, – и снова быстро улыбнулась. Он улыбнулся в ответ. Первая его женщина была мексиканкой. Ему было тогда шестнадцать, ей – тридцать с небольшим. Она не брила ни подмышек, ни ног, да и мылась не слишком часто – и все же это было прекрасно. Много лет потом, до встречи с Фиби, он не испытывал ничего подобного. Было в ней что-то неотразимо сексуальное: в том, что она не бреется, как американки, что пахнет потом и мускусом, а не цветочным парфюмом. Что-то грязное, запретное. Вспомнилось, как отчаянно она извивалась под ним, как сжимала ягодицы, удерживая его в себе, – и от одного воспоминания в плавках стало тесно. А когда он кончил, она его не выпустила, нет, держала в себе, пока его член не обмяк, – и это, казалось, доставило ей наибольшее наслаждение. Она была puta, шлюха – так говорили ему потом друзья. Но денег с него не взяла. Может, просто врали из зависти. Он поднял глаза от бурлящей воды – и обнаружил, что на него смотрит Сьюзи. – Ты о чем думаешь? – спросила она. – Так, ни о чем, – ответил он. Они поплавали и вернулись в номер. Сьюзи, по-прежнему в игривом настроении, стянула с него плавки. Член его скукожился от воды, стал совсем крохотным. Она опустилась на колени, взяла его в рот; он позволил опрокинуть себя на кровать и сесть сверху. Потом Сьюзи пошла в душ, а он включил телевизор. Смотреть Таос, его магазинчики и галереи Сьюзи не захотела; надо было бы радоваться – но ему от этого стало как-то не по себе. Сам он совсем не хотел бродить по магазинам – но хотел, чтобы этого хотела она. А она, выходит, готова, как и он сам, остаток дня просидеть в номере, пялясь в телевизор… Грустно. Сьюзи вышла из ванной голая, с мокрыми волосами, залезла на кровать и немного попрыгала на матрасе, словно на трамплине. Потом нагнулась к нему и страстно поцеловала, ожидая ответной нежности. Он отодвинул ее и сказал, что хочет посмотреть новости. Она надулась, надеясь вызвать в нем если не нежность, то хоть чувство вины, – но тоже безрезультатно; пообижалась немного и заснула во время прогноза погоды. Час спустя или около того он разбудил ее и повел ужинать в кафе на открытом воздухе. Сказал: здесь, мол, лучшая еда в Таосе. На самом деле выдумал это на ходу – кафе было первое попавшееся по дороге. За столом Сьюзи снова болтала о какой-то ерунде; он рассеянно разглядывал низенькую, плотную, на удивление безобразную женщину, ужинавшую в одиночестве за соседним столиком. Интересно, этой тетке вообще случалось заниматься сексом? Хоть кто-нибудь когда-нибудь ее хотел? А ведь очень может быть, что в постели она хороша. Такая уродина будет из кожи вон лезть, чтобы доставить тебе удовольствие. Женщина заметила, что он ее разглядывает, и скорчила недовольную гримасу. Потом они вернулись в номер, и Сьюзи намекнула, что не отказалась бы от куннилингуса. Он принялся было за дело, однако процесс шел так вяло, что посреди его Сьюзи заснула, а он, усталый и с ноющей челюстью, с облегчением вытянулся с ней рядом. Наутро он проснулся до рассвета, когда Сьюзи еще спала. Выбрался из-под одеяла, встал с кровати. Сьюзи спала спиной к нему, свернувшись клубочком. Он обошел кровать и заглянул ей в лицо: она улыбалась во сне, и улыбка эта была безмятежно, по-детски счастливой. Несколько мгновений он стоял над ней в раздумье; затем тихонько натянул вчерашнюю, сброшенную на пол одежду, взял ключи и сунул в карман бумажник. Все остальное он оставил в номере. Чемодан, прочая одежда, бритва, термос – случайные, ненужные вещи, тянущие к земле. Бесшумно, не разбудив Сьюзи, выскользнул из номера, прокрался к машине. Завел мотор, подождал немного – вдруг шум ее разбудит, вдруг она выбежит за ним? Но все было тихо, даже не колыхнулись занавески на окне, – и он тронулся в путь. Он ехал на север – через Таос, мимо резервации. Думал о Фиби и о Сьюзи, сладко спящей в номере. И, переезжая мост над Рио-Гранде, – улыбался. Глава 3 – М-да, не повезло твоему старику! – заметил Джейсон, похлопав его по спине. Стив поморщился: не любил, когда его трогали. Впрочем, Джейсону этого не понять. Он из тех экспансивных ребят, что вечно хлопают тебя по плечам, по-дружески пихают в бок, а то и лезут обниматься. Да, что поделаешь, люди разные… Как говорится, живи и давай жить другим. Деннис и Уилл вели себя сдержаннее – сочувственно покачали головами, не отрываясь от стаканов. Несмотря на все происшедшее, Стив не пропустил обычную пятничную пьянку с приятелями. Долго думал, рассказать ли им, что случилось с отцом, наконец решил ничего не скрывать – и не пожалел об этом. Хорошо, когда можно облегчить душу. Хоть с кем-то поделиться тем, чего он насмотрелся в Ветеранском госпитале, поведать об ужасах лобно-височной деменции. Рассказать о том, на какую кошмарную полужизнь обречен теперь отец, пока над ним не смилуется смерть. Шерри он пока ничего не рассказывал, сам не вполне понимая почему. Нет, конечно, она знала, что его отец в больнице, но не подозревала ни о деменции, ни о нападении на мать. Никаких мрачных подробностей. Стив чувствовал укол вины оттого, что с друзьями откровенен, а перед невестой помалкивает; и все же, как ни странно, с ребятами говорить об этом было легче. Наверное, потому, что они не задавали лишних вопросов. С Шерри общими словами не обойдешься: она начнет расспрашивать о его чувствах к отцу, к семье… – Таблетки не помогают? – спросил Деннис. Стив пожал плечами. – И что доктора говорят? – Что дальше будет только хуже. – А сейчас он как? – спросил Джейсон. – Иногда меня узнает, а большую часть времени несет страшную чушь. Вчера вот увидел меня и говорит: «Высри бублик!» Уилл невольно фыркнул, но тут же закусил губу и бросил на Стива смущенный взгляд. – Извини. – Да ладно, чего уж там, – усмехнулся Стив. – Это и в самом деле смешно. Даже мама рассмеялась вчера, когда он попросил ее «покрасить кошку». А что еще остается? – Ну да, – кивнул Деннис, – лучше смеяться, чем плакать. – Точно, – кивнул Стив. Впрочем, плакать его не тянуло. То, что положение отца просто душераздирающее, Стив понимал умом, не чувствами. Он наблюдал за агонией отца спокойно и бесстрастно, словно за сценой из фильма. Старался убедить себя: так, мол, психика справляется с трагедией, защищает себя от боли, – и понимал, что это ложь. Он просто не любит отца. Не чувствует того, что должен чувствовать сын. И все, что делает для него, делает по обязанности. Потребовалось два дня и несколько тяжелых разговоров, чтобы уломать мать само́й съездить в больницу и поговорить с врачом. По дороге она устроила настоящее представление: стонала, жаловалась, старательно демонстрировала свою загипсованную руку, чтобы сын, не дай бог, не забыл, что она тоже страдает; но, когда увидела наконец мужа, накачанного лекарствами и привязанного к кровати, – забыв обо всем, разрыдалась. Странное дело, подумал Стив; кажется, она в самом деле его любит. Прежде он не раз задумывался о том, любят ли родители друг друга, – и не мог ответить себе однозначно. – Слушай, а сам-то он понимает, что говорит ерунду? – спросил Джейсон. – Нет, ему кажется, что все нормально. Но страшнее всего – приступы ярости. То есть, я хочу сказать, ласковым солнышком папа никогда не был, однако сейчас, когда он что-то говорит, а мы его не понимаем, он просто с ума сходит. Начинает орать, багровеет, сжимает кулаки… Если б его не привязывали, думаю, он бросался бы на нас с кулаками.