— Я личный помощник Колмогорова Назара Леонидовича. — От этой фамилии меня прошибает холодный пот, а сердце делает кульбит в груди. — Он просил отменить вашу встречу сегодня. Колмогоров? Леонидович? Сергей… Назар? Совпадение? Странно как-то. Невольно замедляю шаг, собирая частички пазла воедино, а когда смысл сказанных слов доходит до меня, и вовсе останавливаюсь. Отменить? То есть как? А как же работа? Я не могу вновь остаться без нее. Паника накатывает внезапно, и становится тяжело дышать. Голова предательски кружится, а перед глазами все плывет. Надо срочно присесть, но я не понимаю, в какую сторону идти. Пытаюсь сфокусировать зрение, но не получается. Люди идут мимо, и никому нет дела до моего состояния. — Алла Александровна, вы слышите меня? — опять этот голос в динамике. Я слышу, но ответить не могу. Язык словно распух и не желает подчиняться. Меня качает в сторону, телефон выпадает из рук. Слышу визг тормозов и оборачиваюсь. Машина несется на меня, а я не могу сдвинуться с места от страха. Ноги словно приросли к асфальту. Мгновение — и я проваливаюсь в темноту, за которой не чувствую ничего. — Жива? — Взволнованный мужской голос звучит словно сквозь вату. — Да, но состояние тяжелое, — отвечает ему женский. Грудная клетка давит, не могу вдохнуть глубже. Я не чувствую своего тела. И боли тоже не чувствую. Пытаюсь отрыть глаза, но веки слишком тяжелые, словно налитые свинцом. — Куда вы ее? — все тот же мужчина. Я не знаю его совершенно точно. Какое ему дело? — В Склиф. — Женщина, видимо, врач. Фиксирует мое тело на чем-то жестком. — Везите в ГКБ, — спорит мужчина. — Но… Сердце бьется медленно, из последних сил. Все замирает, время словно останавливается. Я здесь. Все слышу, но не могу участвовать в их споре. Надо сказать, чтобы позвонили моим подругам. Светлане и Полине, они помогут… Но ресурса хватает только на дыхание. — Достаточно веский аргумент? — давит интонацией, от которой даже мне становится не по себе. — Хорошо, — сдается врач, и меня куда-то везут на каталке. Слышу, как колесики скребутся об асфальт, и ощущаю вибрацию во всем теле. Вновь проваливаюсь в спасительную темноту. Ненадолго. Меня выдергивают из нее. Словно выныриваю из толщи воды и шумно вдыхаю. На лице кислородная маска. Вой сирены и яркий свет. Капельницы и ритмичный звук какого-то прибора. Я в скорой. Едем в больницу. — Боря, ну что там? — все тот же женский голос. — Не довезем девочку. — Ирина Алихановна, все, что могу, — отвечает ей другой мужской. — Минут пятнадцать. — Плохо дело… Я понимаю, что это про меня. И даже успеваю подумать, как глупо все вышло. Мне не хватило совсем чуть-чуть, чтобы начать новую жизнь. Я не успела. Надо мной склоняется врач, голос которой я уже слышала. Красивая такая, только глаза печальные… видимо, и правда все плохо. — Держись, девонька, — приговаривает она и заботливо гладит меня по волосам. — Недалеко осталось. — Что с малышкой? — выдавливаю из себя и с надеждой смотрю на нее. — Держись. — Та сжимает мою ладонь. — Она за тебя держится. Не бросай ее. Одинокая капля скатывается по моей щеке. Только бы с дочкой все было хорошо. Пусть хоть ее спасут. Она должна жить. — Я стараюсь… — Поговори со мной. Не отключайся, — настаивает врач, и я снова пытаюсь сфокусировать взгляд на ее лице. — Как вас зовут? — Ирина, — улыбается она. — Если спасут мою девочку, — нервно сглатываю, в горле все пересохло, — я ее назову, как вас. — Мы вас обеих спасем, — с готовностью обещает Ирина, но я понимаю, что это нереально. Сознание стремительно ускользает, и поймать его не получается. — Боря, тормози! — сквозь пелену слышу истошный крик и утекаю в небытие. Глава 22. Назар Я немного заторможен, плаваю в каком-то немом отуплении. Осознание произошедшей трагедии еще не наступило. В частности потому, что я не даю волю эмоциям. Сейчас не вовремя. Мне нужно собраться и решить много вопросов. Не верю, что Сергея больше нет. Даже не пытаюсь смириться с утратой. Меня еще не накрыло, но горе ходит вокруг и подбирается все ближе. Долго сопротивляться не получится. Адреналин сойдет на нет, и не останется ничего… Пустота и горечь одиночества. — Да, мы все получили, — говорит в телефон Николай и протягивает мне свежераспечатанные документы. Пробегаюсь глазами по сухим строчкам, пытаясь вникнуть, но это какая-то абракадабра. Жестом прошу дать мне трубку. — Вы издеваетесь? — рычу в динамик. — Нихрена я не понимаю, что здесь написано! — психую и отшвыриваю в сторону листы с непонятными каракулями, что прислали из колонии. — Вы можете мне нормально объяснить, почему вчера вечером я общался с братом по телефону и все было хорошо, а сегодня утром он вдруг умер? — Нормально вам объяснят после вскрытия, — хмыкает начальник. — А я могу лишь поделиться неподтвержденной информацией. — Так делитесь! Я уже на грани срыва. Так и подмывает поехать в это исправительное учреждение и разнести там все к чертовой матери. Но с такими пробками это бессмысленно. В лучшем случае я там окажусь к вечеру. Но вряд ли добьюсь чего-то. Люди тупо не хотят работать. Бесит! Все, сука, бесит! Мой брат умер несколько часов назад, а я до сих пор не получил внятный ответ по ситуации. Попасть в тюремный морг пока тоже нельзя, опознание не состоится. Я что, на слово должен поверить? — Ваш брат умер от суицида. Несколько секунд перевариваю его слова и недоуменно округляю глаза. — Чего? Какой еще нахер суицид? — рявкаю в трубку. — Ты думаешь, что говоришь? — Не надо со мной так разговаривать, — предупреждающе рычит начальник. — Я говорю то, что вижу. Ваш брат написал предсмертную записку и… — Так, стоп, — перебиваю его и растираю лицо ладонями. — Какую записку? Я могу ее увидеть? — Приезжайте лично и смотрите, — равнодушно хмыкает начальник, а во мне растет и крепнет желание разукрасить его довольный фейс. Носит же земля таких уродов. Мне давно пора быть в больнице, а я все еще решаю вопрос с колонией. — Я обязательно приеду, — цежу сквозь зубы. — Но не сегодня. Что сказано в записке, вы можете мне рассказать? Чувствую себя идиотом. Почему нельзя все решить быстро и просто? Зачем такие сложности. Надуманные, высосанные из пальца. — Я могу даже фотографию прислать… — вкрадчиво говорит начальник колонии. Ну конечно. Как я сразу не догадался. Денег он хочет, впрочем, как и все. — Сколько? — криво усмехаюсь. — Сколько не жалко. Захожу в мобильный банк и перевожу по номеру телефона сто тысяч рублей. Надеюсь, устроит его сумма. — Хватит? — Вполне. В ответ на мой телефон приходит несколько фотографий. — Когда я смогу забрать тело брата для захоронения? — Мы постараемся не затягивать… Заебал. Сбрасываю звонок и открываю фотографии на телефоне. Подчерк и правда Сергея. Но я не верю в то, что он мог сам себя убить. Это бред. Он слишком любил себя и ни за что не причинил бы себе вред. Шумно выдыхаю и увеличиваю картинку. Буквы ровные и аккуратные, что говорит о том, что Сергей не спешил. Писал вдумчиво и подбирал каждое слово. Уж всяко не импульсивно. Нихрена не понимаю. «Я так ее люблю, готов мир к ногам положить, а она тварь неблагодарная. Только денег с меня тянет и угрожает. Я всего лишь хотел семью. Ждал сына. Но Алла и этой радости меня лишила, запретив даже приближаться. Она не хочет видеть меня, а я не хочу жить без них. Лучше уж сдохнуть, чем так…» Читаю и ощущаю, как изнутри поднимается волна кипятка. Начинает потряхивать, а глаза неприятно щипать, но я упрямо продолжаю.