Кроме обезьян, в кронах водились крупные птицы, напоминающие павлинов, и другие, похожие на попугаев и птиц-носорогов. Множество видов птиц поменьше размером, небольшие симпатичные животные, похожие на лемуров, древесных енотов, крыс, мышей и летучих мышей. Несколько раз я замечала осторожных ночных хищников, величиной с крупного домашнего кота. У каждого из них по бокам тела располагались две широкие складки кожи, которые, расправляясь, позволяли животным планировать при прыжке. На деревьях со сладкими сахаристыми плодами часто встречались бурые, зеленые и красновато-золотистые ящерицы, достигающие иногда метровой длины и пары килограммов веса. Большую часть тела у них занимал хвост, который обычно составлял две трети общей длины. Кстати, ящерицы во время ливня становились малоактивны, добыть их в это время не составляло труда, а мясо обладало нежным вкусом, чем-то напоминая нежирную курятину. Разумеется, наверху также водилось несколько видов змей, пара из которых если и не растительноядна, то, как минимум, разнообразит свой рацион фруктами. Описанию местной природы я посвящала целые часы и ничуть не жалела об этом. Кроме паукообразной обезьяны опасными для меня хищниками оказались летающие в небе крупные, иногда более шести метров в размахе крыльев, ящеры, похожие на птеродактилей, которые, высмотрев жертву, резко пикировали с высоты, вцепляясь в добычу крупными, хорошо развитыми когтями на задних лапах. Однажды на закате я видела далеко в разрыве облаков крылатого ящера другого вида, похожего на дракона, но возможно, это просто игра света и воображения. Когда выдавалось ясное утро, я еще до рассвета забиралась повыше, чтобы встретить первые лучи солнца. Буквально за несколько минут до его появления лесной шум стихал и создавалось впечатление, что все живые существа, от обезьяны до последнего жучка, соблюдают торжественную тишину перед входом верховного владыки. Но вот над лесным горизонтом появляется синевато-зеленоватый яркий край небесного светила, и мир оживает, ликующими криками приветствуя наступление дня. Лишь иногда в пересменку я слышала песни птиц, причем пели преимущественно представители одного вида. Крупные, с белым, часто с небольшим оттенком розового или голубого, оперением, с широкими более насыщенного цвета пушистыми крыльями, длинным хвостом и хохолком на голове. Они взлетали на вершины деревьев и, полураскрыв крылья, быстро ими подрагивали, испуская негромкое многострунное гудение. Оно звучало благородно и спокойно, как гимн наступающему дню. Потихоньку солнце поднималось над горизонтом, приобретая свой натуральный желтовато-белый цвет. И я спускалась в глубину крон, возвращаясь к обычным ежедневным заботам. Дневные джунгли поражали своей красотой. Множество оттенков зелени, различного размера и формы плотные листья, стебли, колючки и выросты. Разнообразные цветы всех оттенков радуги, белые и даже черные и под цвет древесины. Одни деревья цвели, другие, даже того же вида, уже приносили плоды. А встречались и такие, на которых одна часть кроны или даже отдельной ветки пестрела яркими цветами, а другая гнулась под тяжестью фруктов. Днем в лесу кипела жизнь. То возмущенно, то радостно перекрикивались обезьяны, на сотни разных голосов пели птицы, древесные крысы, раздув горло, выдавали звуки похожие на быструю барабанную дробь. То тут, то там раздавался призывный свист, чириканье, трели, мяуканье, писк, рычание. Лес можно было слушать часами, каждые раз находя для себя что-то новое. Вечером перед закатом я в хорошую погоду тоже поднималась наверх, чтобы проводить последние лучи светила. Закатное небо часто окрашивалось в разнообразные оттенки красного, желтого и даже фиолетового. Но один раз я видела желто-сине-зеленый закат, немного похожий на рассвет. Когда ярко-желтое или даже красное закатное солнце скрывалось за горизонтом, лес замирал на несколько минут, лишь пышнокрылые музыканты и ветер осмеливались нарушить тишину. Однако уже скоро животные как бы оживали, и воздух снова наполнялся звуками, но не аналогичными дневным. Вытянувшись в струнку, мелодично свистели самцы фруктовых ящериц, приглашая подруг. Собравшись группами в несколько десятков особей, тонко тренькали крыльями крупные древесные тараканы. Быстрый стрекот ночных мушек напоминал звуки, издаваемые земной саранчой. Иногда над лесом проносился низкий вибрирующий зов паукообразной обезьяны и скрипел, как давно несмазанная дверь, голос маленького лемура. Ночью мир изменялся порой до неузнаваемости, только небо темное грозовое или, реже, ясное и звездное оставалось прежним. Окружающая природа, как хамелеон, меняла расцветку и даже как будто начинала светиться, неярко, но вполне достаточно для того, чтобы не замечать темноты. Листья становились желтыми или оранжевыми, самые молодые из них и почки иногда даже зелеными. Бурые древесные тараканы и беловатые личинки превращались в очаровательных зеленых светлячков. Зеленые, синие и голубые огоньки кружили в воздухе вместо дневных насекомых. Змеи тоже излучали мягкое голубоватое или синеватое свечение. А пушистые музыканты становились золотыми жар-птицами. Однажды я видела паукообразную обезьяну, которая ночью переливалась всеми цветами радуги, сияя красными, как кровь, глазами. Сначала я думала, что видеть ночью мне помогает инфразрение, но, понаблюдав, поняла, что цвета и сила свечения окружающего мира не зависят от температуры. Наслаждаясь чистой природой, отсутствием запахов гари, бензина, пластмассы и пыли, а также бесформенного городского шума, я уже почти перестала скучать по человеческому общению. Тем более, что жизнь оказалась гораздо комфортнее, чем можно было ожидать: меня после кратковременного знакомства предпочитали избегать местные кровососы, клещи тоже больше не кусались. Благодаря тому, что почти все время температура находилась в комфортном интервале, а от прохладного дождя я спасалась с помощью простейших укрытий, я не страдала от отсутствия одежды. Все больше я принимала этот мир как новую родину, все больше проникалась к нему нежной любовью. 16 – 22 сутки. Верхний ярус джунглей. На шестнадцатый день после моего рождения или, наверное, правильнее сказать перерождения, я с утра решила заняться плетением корзины, короба или хоть какой-то емкости, поскольку переносить вещи в руках или наколотыми на ветку окончательно надоело. Выбрав, на мой взгляд, самый подходящий материал, нарезала длинных гибких прутьев и приступила к их чередованию, параллельно припоминая все прочитанные на Земле книги и журналы на эту тему. Однако воплотить в жизнь прочитанное оказалось гораздо сложнее, чем представлялось в теории. Во-первых, влажные прутья все время разъезжались в стороны, выбиваясь из ровной, прямо как на картинке заготовки и расплетались. Во-вторых, если все-таки удавалось собрать некоторое их количество в достаточно плотную вязь, они не с того, ни с сего начинали расслаиваться и ломаться. В результате, промучившись большую часть дня, я получила два замечательных вороньих гнезда, которые грозили развалиться, если их сдвинуть с места, более того, одно из них каким-то загадочным образом я намертво приплела к ветке. К моей радости, кроме этих произведений сумасшедшего импрессиониста, мне удалось сплести что-то вроде большого блюда. Неэстетичного и с большими щелями в паре мест, но, по крайней мере, оно не пыталось развалиться при перемещении. Я с удовольствием воспользовалась получившейся емкостью, и она исправно послужила мне… весь остаток дня и всю ночь. А утром развалилась под тяжестью полукилограммового пьяного фрукта, когда я неосторожно взяла ее в руки. Убедившись, что либо найденные прутья все-таки не подходят для поделок, либо у меня антиталант к плетению корзин, я решила воспользоваться более простым, но и более трудоемким решением, то есть, попросту говоря, потратить те самые волосы, которые таскала с собой все это время мертвым грузом. Единственное, что я уже использовала, так это одну тонкую прядь, чтобы намертво завязать короткую косичку, когда растительность на голове доросла до плеч. С тех пор волосы еще подросли, и лохматая коса спускалась почти до пояса, но у меня так и не дошли руки даже до того, чтобы просто ее переплести. Теперь я собиралась потратить время на переплетение срезанных волос в одну длинную достаточно тонкую леску, из которой потом можно связать хоть какую-то авоську. Вырезав удобную веточку, я привязала к ней начало лески и, ухватившись пальцами ног за палочку, неспешно сплетала волосы в очень тонкую косичку по необходимости поворачивая ногами импровизированную катушку, чтобы получающаяся нить все время была достаточно натянута для более легкого плетения. К тому времени, как я разобралась со старыми запасами и дополнительно срезанными почти под корень колтунами, прошла почти целая неделя, а точнее шестидневная рабочая. А ведь местные сутки длятся чуть менее двух с половиной земных, так что не удивительно, что я возненавидела плетение косичек! Еще бы – плести нить добрых две недели! Посмотрев на получившийся клубок, я передумала вязать авоську. Конечно можно легко вырезать из тонкой веточки простейший крючок или несколько спиц, но тратить такую драгоценную нить на какую-то сумку… Поэтому, сделав на катушке с большим клубком удобную петлю, я просто привесила ее на пояс, который прилагался к ножу. А сама и без емкости пока обойдусь. Разумеется, всю эту неделю мне, кроме плетения, приходилось добывать пищу. На третий день я нашла огромное муравьиное гнездо в одном из высоких дупел. В тот раз они быстро отогнали меня, неожиданно набросившись и здорово покусав, но уже на следующий вечер я обнаружила, что теперь и этот вид насекомых старательно избегает прикасаться к моему телу. Решившись, ближайшим же утром вновь наведалась к гнезду. В его районе муравьи меня по-прежнему не трогали, но стоило сунуться внутрь, как невидимая защита пала, и выломав первый попавшийся серый сот, я поспешила покинуть столь хорошо защищенную крепость. И хотя все тело зудело почти до вечера, я осталась очень довольна своей вылазкой. Во-первых, выяснила, что при защите гнезда моя естественная защита не достаточна, то есть соваться куда попало все же не стоит. Во-вторых — что как минимум один из видов местных муравьев строит большие соты, состоящие из многочисленных круглых ячеек. Ячейки есть покрупнее — с черно-коричневым кисло-горько-сладким тягучим желе и помельче — в них выводится новое поколение насекомых. Сами ячейки сделаны из грязно-серой бумажной массы и соединены вперемежку, так что отделить горький мед от личинок невозможно. Тем не менее я растянула своеобразное лакомство до следующего вечера. В тот же вечер, когда доплела нить, я подвела итоги экспериментам со своими инстинктами, а конкретно с «жором». За это время я выяснила, что класть рядом продукты питания при засыпании не помогает: в приступе «жора» я всегда хватала первый попавшийся продукт, а не тот, который планировала. Кстати выяснилось, что приступы «жора» могут возникать не только во сне — в первую неделю жизни в кронах я дважды испытывала его во время бодрствования, и надо отметить, что дневные приступы проходили еще жестче, полностью лишая разум контроля над телом. Есть на ночь тоже не помогало — приступы происходили независимо от этого. Постепенно взять приступы под контроль силой воли также не получилось — наоборот, после кратковременного и слабого периода просветления «жор» захватывал с удвоенной силой, не оставляя даже шанса на сопротивление. Однако в процессе экспериментов мне удалось найти, как предотвратить приступы «жора». Все оказалось проще простого — мне необходимо регулярно хорошо питаться. Причем неоднократно, приступы проходили примерно за трое суток усиленного питания. Прикинув, сколько я должна принимать пищи во избежание, удивленно присвистнула — выходило в несколько раз больше, чем на Земле за то же время. Сначала такие огромные объемы меня обеспокоили, но позже я убедилась, что никаких негативных последствий это высококалорийное питание не повлекло, и пришла к выводу, что у меня просто очень высокий обмен веществ. А вначале я несколько дней не восполняла энергетические потери организма в должном объеме, посчитав, что голод не самое главное, поэтому-то и возник «жор». Так что проблема решалась очень просто — достаточным питанием. Единственное что надо помнить — мне голодать в обществе противопоказано… для общества. Теперь, решив этот вопрос, я могла навестить Дмитрия, но не затем, чтобы присоединиться, к этому я еще не готова, а чтобы просто узнать, как у них дела, а заодно расспросить об их биологических особенностях. 23 сутки. Джунгли. Поэтому наутро я сразу после завтрака, не обращая внимания на упругие струи дождя, легко спустилась на твердую землю. Неизвестно, сколько еще ждать, пока он прекратится, а моя активная натура требует действия. По пути вниз я иногда перепрыгивала между ветками, расположенными на расстоянии порядка семи метров по вертикали, и улыбалась, вспоминая, как осторожничала вначале. Земля встретила меня необычным багрово-красным моховым ковром с редкими вкраплениями зелени. Задержавшись на мгновение, я аккуратно ступила на столь необычную растительность. Ноги утопали в моховом болоте больше чем по колено, но более глубокие земельные слои оказались достаточно устойчивы. С чавканьем потоптавшись по мху, я, как обычно, когда находилась на твердой опоре, активировала антиграв наоборот, чтобы проводящее часть времени в облегченном состоянии тело не растренировалось. После чего внимательно изучила красный ковер. Мох оказался чуть жестковатый, почти покрытый водой и очень хорошо восстанавливал свою форму после нагрузок: даже после меня с весом в двести кило следы пропадали всего за полминуты. Убедившись, что хищников вокруг не наблюдается, я с удовольствием повалялась в своеобразной ванне и даже потерлась самодельной губкой из мха. И нацепляла каких-то кровососущих червей на все тело. Осторожно отцепив самых мешающих, я оставила остальных, заодно решив проверить, сработает ли натуральный репеллент на этот раз и через какое время. А для того, чтобы не кормить всех желающих, залезла на небольшую высоту и засела за компьютер, проверяя реакцию червей на меня каждые полчаса. До устойчивой антипатии прошло целых двадцать девять часов, за это время я успела несколько раз слазить наверх поесть, да и светлое время суток приближалось к концу. Решив, что нехорошо тревожить людей ночью, я отложила запланированный визит на завтра. А пока еще раз насладилась лесной ванной. После купания отправилась на поиски лагеря, в котором живет Дмитрий, или хотя бы знакомого мне ручья. Потратив на это большую часть активного времени ночи, отправилась на покой. Теперь, когда я получала питание в достаточном количестве потребность в сне сильно сократилась: если раньше, чтобы сохранить работоспособность, мне приходилось спать более тридцати часов, то есть более полусуток, то теперь, чтобы выспаться, вполне хватало десяти часов. 24 сутки. Джунгли. На рассвете я продолжила поиски, и к середине дня они увенчались успехом. Из-за ствола дерева я грустно смотрела на полуразрушенный лагерь. Судя по всему, а именно — по кучам вещей, они собирались уйти. Но не успели. Однако скоро выяснилось, что я сильно ошибалась. Услышав звуки приближающихся животных, поспешила залезть на приличную высоту. Животные оказались… людьми. Я узнала в одном из них Дмитрия, хотя и с трудом. Полуголые, с безобразно разросшейся и свисающей толстыми многочисленными складками плотью, они казались гораздо шире, чем раньше. Кожа местами поросла даже уже не волосами, а самой настоящей шерстью, а голые участки покрылись бурыми и коричневыми пигментными пятнами, гноящимися язвами и красными рубцами шрамов. Волосы выросли еще сильнее, чем у меня за это же время, губы, нос и надбровья или сильно опухли или тоже разрослись. Кисти и стопы увеличились в размерах, наверное, на четверть, пальцы утолстились. Казалось, они даже несколько выросли, хотя уж куда им расти и так под два метра были. Но самое страшное — они принесли с собой добычу. И добычей являлась невысокая окровавленная девушка и груда вещей, которые они, рыча и невнятно огрызаясь, принялись растаскивать по трем кучам. Вдоволь наругавшись и поделив, наконец, отвоеванное имущество, они обратили внимание на еле живую жертву. И оба самца приступили к тому, что обычно совершают сексуальные маньяки садисты, а самка с визгливыми маловразумительными криками прыгала вокруг. Наконец, ей надоело ждать, когда ее напарники натешатся и, взяв топор, она с размаху отрубила у девушки большую часть руки, после чего, схватив свою добычу и вцепившись в нее зубами, радостно убежала на свою кучу. Я поспешила подняться к вершинам крон. Все равно одна я ничего не смогу с ними сделать, а присутствовать при кровавом пиршестве не хочется. Сердце щемило от жалости и отнюдь не только к полумертвой жертве. Ведь раньше, в нашу первую встречу, они были людьми. И что главное — изменился не только внешний облик — они лишились своих личностей. По крайней мере, не думаю, что Дмитрий мог опуститься до такого. Иначе что мешало ему показать свои наклонности тогда, при общении со мной? Да, на нас нашло сексуальное помутнение, если так можно выразиться, но, во-первых, оно охватило обоих, а во-вторых, после того, как к нему вернулся разум, он раскаивался не меньше меня. А что, если они тоже подвержены «жору»? Но почему изменился внешний облик? На всякий случай я осмотрела себя. Вроде никаких патологических признаков… Мне вспомнились слова Дмитрия, что он тоже заметил в себе какие-то изменения. Однако про «жор» не говорил. Значит такое перерождение начинается иначе… И, возможно, оно не характерно для моего вида. По крайней мере, надеюсь на это. Он предчувствовал тогда свою судьбу. «Не дар, а проклятье»… Как точно сказано. Я подозревала, что его вид — наследники. А они жертвы ничуть не меньше, чем подобные мне. Я вытерла скупые слезы — с такой жизнью скоро совсем разучусь плакать — и отправилась в путь, чтобы удалиться как можно больше от злополучного лагеря до темноты. 25 – 29 сутки. Верхний ярус джунглей. Ночью, несмотря на теплое гнездо, я сильно замерзла. Поправив его в третий раз, я еле двигалась от навалившейся слабости. Только заболеть не хватало. А что, если поведение и внешний облик обусловлены какой-то заразой и, пока я за ними следила, подхватила то же самое? К и без того быстро ухудшающемуся состоянию прибавился ужас. Да лучше сдохнуть, чем стать такой! В горле пересохло, я слизывала дождевые капли с листьев гнезда. К утру слабость усилилась и к тому же заболела голова. Меня бросало в жар, а уже через несколько минут снова бил озноб. Дышать становилось все сложнее, грудь будто сдавили железным обручем, но кашля не появилось. Минуты казались часами, часы — сутками. Из гнезда я не вылазила, остатками благоразумия понимая, что в таком состоянии однозначно сорвусь. Так и лежала, то с тоской умоляя дождь прекратиться, то, когда наступал период жара — благословляя его прохладные струи. День закончился и начался следующий, а потом еще один. Только к вечеру мне полегчало настолько, что я смогла кое-как поправить почти развалившееся гнездо и, главное, заснуть. Проснувшись под властью «жора», добралась до ближайших фруктов и, проглотив порядочное количество, провалилась в забытье на первой же приемлемой ветке. Так я и провела двое следующих суток — питаясь и спя. Наконец, достаточно оправившись, принялась внимательно осматривать кожу и вообще себя, в страхе найти что-то похожее на разрастание. К моему огромному облегчению, ничего подобного не наблюдалось, но на всякий случай я следила за своим телом еще около недели, прежде чем окончательно успокоилась. 32 сутки. Джунгли — лесное болото — джунгли. Несмотря на странные изменения, произошедшие с Дмитрием и компанией и, судя по всему, не слишком миролюбивую обстановку на земле, я не прекратила попытки обследовать лес под кронами. На землю, точнее на влажный красный мох, спускалась редко, предпочитая передвигаться на небольшой, двадцати-тридцати метровой высоте. На тридцать второй день моего пребывания в этом мире забрела в болото, похоже то самое, в котором очнулась в самом начале или очень похожее на него. Но это событие не стоило бы столь пристального внимания, если не случайная находка. Заметив что-то странное, блестящее среди воздушных корней одного из болотных деревьев, спустилась пониже, а потом, убедившись, что опасности нет, и вовсе приблизилась. Из мутной воды торчали обломки какой-то техники. Причем выяснилось, что большая часть приборов скрывалась под водой, в общей сложности достигая объема двух легковых автомобилей. Но что здесь случилось? Я задумчиво повертела в руках обломок металла с множеством микросхем. Как будто танк прошелся — металл искорежен, внутреннее содержимое вырвано и измельчено на кусочки меньше моего кулака. Попытавшись разломать кусочек, я убедилась, что, даже прилагая все силы, могу лишь немного согнуть тонкую стенку, но как только нажим прекращается, она возвращается к прежней форме. Какую же силу необходимо затратить, чтобы буквально разорвать металл в клочки? При этом необходимо учитывать, что сила применялась направленно, потому что корни дерева не покорежены. Или разрушали ее в другом месте. Но тогда какой смысл в перетаскивании горы хлама в болото или именно сюда? Копаясь в технике, я безуспешно пыталась найти хоть один целый приборчик. Через некоторое время что-то привлекло мое внимание, но, не успев осознать что, я утопила обломок в болоте. Подумав, полезла за ним и, вытащив, тщательно осмотрела. Так. На металле четко обозначились следы чьих-то зубов. Зачем-то приложив деталь к собственной челюсти, убедилась, что для меня отпечаток великоват. Достаточно сильно, хотя и не на порядок. Еще раз осмотрев обломок, оторвала ближайший отслаивающийся кусок коры и вонзила в него зубы. Потом сравнила получившиеся слепки. Зачем я это делала? Возможно, таким образом проявились подсознательные подозрения или даже предчувствия. В любом случае эксперимент показал положительный результат — во всем, кроме размера, отпечатки оказались почти идентичны. Я еще раз осмотрела слепки, изучая все бугорки и ямки и мучительно припоминая занятия по анатомии млекопитающих. Судя по размерам моей челюсти и его, агрессивный представитель моего вида в несколько раз крупнее меня. И у него обломан правый верхний клык. Кстати, насчет клыков — почему я раньше не замечала, что они длиннее человеческих? Наверное, потому, что они совсем не мешались и не привлекали к себе внимания. Прекрасно. Теперь знаю. И что? Почесав в голове и выудив оттуда какую-то колючку, я тяжело вздохнула. Хотелось бы понять, откуда такая агрессивность именно к технике? Инстинкт? Я тщательно изучила собственное имущество и прислушалась к ощущениям. Никакого негатива. Или это потому, что, памятуя о многочисленных болячках, аллергических реакциях и прочих «радостей» жизни я заказала безвредные вещи, обговаривая этот параметр для каждой из них в отдельности? Кто знает. Но если отвоевывание техники еще можно списать на приступ жадности, то ее разрушение вызвало что-то совершенно другое. А зубы наверняка об металл обломались. Я бы точно все зубы потеряла, если бы попыталась разгрызть даже железо, а не представленный бесформенной грудой твердый сплав и такой же по крепости пластик. А ведь здесь все погрызено. Погрызено, покорежено и разорвано. Уничтожено. Но с какой целью, или по какой причине? На этот вопрос я не смогла найти ответа. Зато стала понятна причина пустой компьютерной сети. Если нет компьютеров, то чего вообще ожидать? Войдя в сеть, я грустно посмотрела на пустой экран. Протерла глаза и снова посмотрела. Вышла из сети, выбросила погрызенный обломок и, забравшись на безопасную высоту, вновь наладила соединение. Интернет жил, пестря многочисленными точками связи. Смоделировав новую точку, то есть сделав вид, что я в сети, приступила к ознакомлению. И на первом же открытом сайте — когда только успели — обнаружила программу типа ICQ, которую предлагали скачать и установить, причем совершенно бесплатно! От смеха я чуть не упала с ветки: интересно, а как бы они плату собирали? Скачала программу, и тут же моя система безопасности предложила деактивировать несколько обнаруженных лазеек, в том числе две «для удаленного администрирования». Я расстроилась, ожидая, что после таких изменений программа откажется работать, но то ли они не входили в ее основное тело, то ли защитные программы, установленные на моем компьютере, могли обезопасить инородные программы, не лишая их работоспособности. Вместо номера в аське использовался ник и я, недолго думая, вошла под «Котом». Ну что поделаешь, нравятся мне эти животные, а свой пол в Интернете я еще на Земле обычно скрывала. Не успела я решить, каким образом начинать разговор, а главное стоит ли вообще вступать в контакт, как мне пришло сообщение: — «Ты — гад, козел и свинья!» Обидевшись, я послала в ответ три вопросительных знака, на что меня начали яростно ругать за какое-то невыполненное обещание. Я пулей вылетела из аськи, поняв, что со своим заказом полного набора инструментов для шпионизма и хакерства я, не заметив, вошла под уже зарегистрированным ником. Потерев следы и перенастроив программу так, чтобы она хотя бы предупреждала, что я кого-то взламываю, вновь попробовала зарегистрироваться. Вот теперь оказалось что и «коты» и «анонимы» и многие другие ники уже заняты. Подумав, я решила попробовать «Пантеру» и это имя, как ни странно, оказалось свободно. Видимо в сети больше мужчин, потому что представительницы моего пола уже давно бы использовали этот ник. Войдя, на сей раз под «Пантерой», я некоторое время изучала чужую информацию «о себе». Заодно заглянула в профайл пользователя, который обругал меня, когда я зашла под «Котом». По описанию получалось, что это девушка, по профессии психиатр, последнее место работы — тюрьма. Сидела она там, что ли? Похлопав глазами, я решилась-таки постучать. — «Привет», — я не знала, что еще написать. Да и вообще, зачем здороваться, если не знаю, о чем говорить дальше? Спросить что ли о тюрьме… — «Привет, а ты кто?» — быстро пришел ответ. После моей фразы: — «Пантера, а что, так не видно?» — мне грубо посоветовали не придуриваться, а лучше выполнять данные обещания. Чуть не ляпнув «опять?», я поинтересовалась, какие это обещания я давала. Выяснилось что Алла, так звали собеседницу — считает меня неким Котом, который обещал прислать ей какие-то ссылки и программы. На мои заверения что я — это не он, мне посоветовали поменьше врать. Окончательно обидевшись, я вообще отключилась. Но через несколько часов, уже к вечеру, снова залезла в Интернет, просто посмотреть сайты и почитать информацию, а заодно и посидеть в аське. Просто посидеть, полюбоваться на чужие статус картинки. Даже от такого виртуального присутствия становилось тепло на душе и появлялось чувство причастности. Когда я даже уже ничего не читала, а просто любовалась на полный жизни Интернет, в аську постучалась Алла. Извинившись, она рассказала историю о том, что сегодня утром ненадолго увидела появившегося в сети Кота, но не успела сказать ему все ,что о нем думает, как он ушел. А через пару часов вернулся и принялся допытываться, как она все-таки узнала, что он в сети. Я чуть не подавилась сладким фруктом — оказывается, я не просто взломала, а вошла, когда этот человек вообще находился в сети. Потом Алла похвастала, что, задурив ниндзе голову про крутого друга хакера, выманила-таки необходимые ей программы. Дожевав, я потянулась к виртуальным кнопкам. Выяснилось что ниндзя, он же Кот, известен Алле и в настоящей жизни и мнение о нем у нее совсем нелестное. Как впрочем, и о большинстве других своих знакомых. Постепенно разговорившись, я пришла к выводу, что Алла чем-то похожа на меня — критично оценивает как себя, так и других людей. Себя она почти с гордостью назвала редкой стервой. Как-то незаметно мы подружились и теперь регулярно встречались в аське, хотя я так и не решилась открыть ей те сведенья, которые считала секретными, более того, опасными. Но даже простая болтовня о будничных делах здорово поддерживала моральный дух. Алла тоже оказалась одинока, хотя и жила в группе. Сама она говорила, что ей нравятся двое: один редкий самовлюбленный эгоист, а другой деспотичный козел, но с хищной язвительной стервой, как она характеризовала себя, ни один из них не уживется. Поэтому ее тоже тянуло пообщаться и поделиться впечатлениями. 37 – 40 сутки. Джунгли. Через четыре дня после открытия всемирной сети я решила, что хватит дикой жизни, пора и честь знать. Эта мысль пришла в мою голову, когда я висела вниз головой, уцепившись пальцами ног за тонкие ветки, одной рукой придерживая зеленый побег, с которого обкусывала кисловато-терпкие ягоды, а другой чесалась в давно немытых колтунах. За эти дни волосы опять успели отрасти чуть ли не до полуметровой длины, ни разу не чесанные спутались и стали пристанищем для лесных насекомых. Нет, меня не кусали, просто использовали как своеобразное бегающее гнездовье. В результате голова неимоверно чесалась. Перехватившись ногой поудобнее, я вытащила из шевелюры зеленую гусеницу и сунула ее в рот, в качестве приправы использовав горьковатый листик. — Вообрази, я здесь одна, — проникновенно поведала пробегающей мимо ящерице, проглотив. — Никто меня не понимает! — я перелезла поближе к созревшим ягодам, объев все лучшие в пределах досягаемости. — Рассудок мой изнемогает, — почесав под мышкой, я возмущенно закончила, сделав ударение на «молча». — И молча гибнуть я должна? Представив, как я сейчас выглажу со стороны, рассмеялась, но потом взгрустнула. Дичаю. По настоящему дичаю. Скоро превращусь в пещерного человека с компьютером. Да почему скоро? Я уже такая. Надо что-то менять. Хоть как-то возвращаться к цивилизации. Поделившись своими мыслями с Аллой, я задумалась, с чего бы начать. Пожалуй, стоит найти людей. Посмеявшись, Алла сказала: — «Вот у нас типа группа. Но толку-то от нее. Только пищу вместе добываем. Цивилизацию никто не строит, даже укрытиями не озаботились, пользуясь тем, что взяли с собой. Так что опустишься ли ты на дно или нет, зависит только от тебя, а вовсе не от других людей». — «Неужели ваша группа не достигла никакого результата? Не верится». — «О, результат, конечно, есть. Танцы каждый день. И джем из ягод варить научились. Безопасней вместе — это конечно. Но это все. Мне иногда кажется, что некоторые люди от природы настолько ленивы, что вообще ничего бы не делали, пока беда не рухнет на голову. Даже страшно от такого бездействия». — «И никто не стремится изменить ситуацию? А как же хищники? Насекомые? Плохая погода, наконец? К тому же совместная добыча пищи — неплохое начало».