Мирра послушалась его и притаилась в орешнике. «Мессеры» летали над ними, как огромные вороны, один снаряд разорвался возле машины, не причинив ей особого вреда. Авдеевой показалось, что немцы нарочно избегают прямого попадания. Неужели им известно, что в кузове? Но откуда? О сокровищах знают далеко не все. Неужели… Глава 8 Белогорск, наши дни Громов, отвезя дядю домой и оставив у него «Фольксваген», вызвал такси, доехал до полиции, зашел к Панину, который передал ему ключи от машины Лени и похвалил за единственно правильное (он подчеркнул это словосочетание) решение. Виталий сухо попрощался с ним, не пообещав проинформировать о ходе своего расследования, потом спустился к Николаю. Патологоанатом, как всегда в свободное время, насыщался пирожками, и его толстые губы снова лоснились от подсолнечного масла. — Вот результаты, — он осторожно, боясь оставить масляные отпечатки пальцев, придвинул к Громову лист с заключением. — Не знаю, чего ты хотел, но эти опилки с одного предмета. Громов достал портмоне и вынул еще две тысячи: — Это тебе на пирожки. Ты славно поработал. Толстые щеки Николая зарделись. Он взял купюры с некоторым смущением: — Да ладно, обращайся, если что. — Думаю, ты еще мне понадобишься, расценки у тебя все равно пониже, чем в частных лабораториях, — усмехнулся детектив. — А пока бывай. — Эксперт пожал другу руку, предварительно вытерев замасленные пальцы о висевшее на спинке стула полотенце: — Пока, дорогой. Виталий зашагал по темному коридору с его ужасным запахом, проникавшим, кажется, в самую душу и напоминавшим о бренности жизни, уже не замечая его. Он погрузился в мысли, темные, нерадостные, в голове, как в улье, роились вопросы, на которые не находились ответы. Да, Леонида убили, это он уже понял. Но, как выяснилось, девяностовосьмилетний дед тоже был убит… Это звучало более нелепо, если вспомнить, что и в данном случае обошлось без ограбления. Может быть, в доме Сергея Лаврентьевича что-то искали? Да нет, вряд ли. В таком случае преступник должен был знать, где лежит вещь, потому что не оставил после себя бардак, а сразу нашел ее. Но тогда зачем убивать хозяина дачи? Дед в последнее время жаловался на боль в ногах, но передвигался без палочки (это, как он говорил, чтобы не чувствовать себя совсем старым и немощным). И все же в магазин, находившийся метрах в трехстах, ходил сам, без посторонней помощи, правда, тратил на это около сорока минут. Преступнику, знавшему, что и где искать, вполне бы хватило этого времени. Почему же он убил деда? Виталий не заметил, как вышел на улицу, как теплый дождик, словно слезы небес, окропил его голову, и сел в джип брата. Проницательным взглядом Громов окинул салон, недавно вычищенный, с грустью подумав, что брат хотел произвести на девушку хорошее впечатление. Женщины сразу замечают, в каком состоянии автомобиль, и бросают при случае колкости. Хорошая чистка салона перед свиданием и помогла Виталию обратить внимание на длинный белый волос, прилипший к пассажирскому сиденью возле водителя. Он аккуратно снял его и положил в пакет. Наверное, завтра опять загрузит Колю, сегодня деньги уже закончились. А впрочем, что эксперт выяснит? Крашеный волос или нет? А еще проведет анализ ДНК. На первый раз хоть что-то. А дальше… А дальше он не знал, что делать. Вздохнув, Громов повернул к дому дяди, ругаясь оттого, что забыл, как водить машину с автоматической коробкой передач. Левая нога все время норовила нажать на несуществующую педаль сцепления, рука тянулась переключить рычаг. Но, как говорят, к хорошему привыкаешь быстро. До дома Воронцова он добрался минут за пятнадцать вместо обычных десяти. На его удивление, Вадим Сергеевич, с покрасневшими глазами, стоял на пороге, ожидая племянника. Виталий заметил, что, несмотря на скорбь, лицо Воронцова выражало и другие чувства: смятение, удивление. — Мой дорогой Виталя, я разбирал письма отца, чтобы хоть немного отвлечься от страшных дум, и — представляешь? — нашел одно любопытное письмо. Ты должен, должен увидеть его немедленно. — Он потащил Громова на первый этаж, в гостиную, очень уютную, с настоящим камином. В осенние промозглые или зимние вечера Вадим Сергеевич зажигал его, и дрова весело потрескивали, а на душе становилось легко и радостно. Сегодня камин выглядел как-то заброшенно, траурно, впрочем, как и каждая вещь в этом некогда счастливом доме. Картины потускнели, будто покрылись патиной, сшитые на заказ золотистые гардины с цветами с рисунком в 3D, едва отражали лучи заходящего солнца, и Виталий подумал, как много событий совершилось всего за один день. Сумасшедший день! Слава богу, такие бывают редко. Наверное, бывают редко. Одна ужасная смерть молодого цветущего парня… Нет, получается, две смерти. Дед, Сергей Лаврентьевич, словно умер сегодня второй раз. — Садись. — Кресло с чехлами из шкуры леопарда уже не казалось Громову мягким и уютным. Вадим Сергеевич присел рядом. — Как хорошо, что есть такой человек, как Санек, — начал он. — Мой помощник уже обо всем договорился. С местом на кладбище долго заморачиваться не пришлось. Ленечку подзахоронят к Лиле. Домработница Гуля, сухая высокая татарка с прокопченной кожей (во всяком случае, такие ассоциации рождались у Виталия, когда он смотрел на ее руки, обнаженные до локтя), сверкнув черными глазами, подала им чай из трав, заваренный по ее собственному рецепту. Громов знал, что дядя переманил Гулю из татарского кафе, в котором всегда кушал плов и шурпу. Это были его любимые блюда, и ни одна русская кухарка не могла переплюнуть татарку. Не было ей равных и в приготовлении пахлавы, обильно пропитанной сотовым медом, с цельным грецким орехом, и Виталий давно перестал обвинять дядю в том, что тот уволил кухарку Наталью, долгие годы служившую этой семье верой и правдой. — Принести пахлавы? — спросила женщина с легким акцентом, и Громов впервые подумал, что даже не подозревает, сколько ей лет. Черный платок плотно окутывал все лицо, закрывая лоб, обнажая только широкий нос и половину щек без морщин. — Принеси, — кивнул Воронцов. — Скоро Ленечка придет… Он составит нам… — Дядя вдруг осекся, вспомнив, что сына больше нет. — Господи, дай мне силы пережить мое горе! Говорят, Бог посылает испытания, которые человек в силах выдержать. Иногда мне кажется, что это не так. Я пережил смерть жены, но смерть сына… Как пережить это? — Он закрыл лицо руками. — Дядя, — Виталий осторожно дотронулся до вздрагивавшего плеча, — ты позвал меня, чтобы о чем-то поговорить, показать мне какое-то письмо. Где оно? Что там написано? Вадим Сергеевич отнял руки от лица, залитого слезами: — Да, да, я нашел в шкатулке отца одно письмо. Может быть, Бог послал мне его, чтобы облегчить страдания. — Он протянул руку к письменному столику, на глянцевой поверхности которого лежал старый конверт, и передал его Громову: — Прочти. Молодой человек посмотрел обратный адрес на конверте: «Город Приморск». Обратил внимание на выцветшие чернила. — Видимо, его писали лет пять назад, — предположил он. — Семь, — поправил его дядя. — И все семь лет оно провалялось у отца в шкатулке. Он ничего мне не сказал, потому что… Ну, ты сам сейчас все поймешь. Читай. — Отправитель — Собченко Марина Владимировна, — пробормотал Виталий — Вероятно… — Да, я ее знаю, — нетерпеливо перебил Воронцов. — Читай, или я сейчас сойду с ума! Громов вытащил из конверта пожелтевший листок в клеточку, вероятно, вырванный из ученической тетради. Округлые буквы… Четкие, понятные… Да, писала явно женщина. «Здравствуй, Вадим, — прочитал он. — Не могу назвать тебя ни любимый, ни дорогой. Я всегда помнила те слова, которые ты сказал мне в Приморске, и не забыла, что сказала в ответ. Согласись, за все годы я тебя ни разу не потревожила и еще столько же не давала бы о себе знать, но через девять месяцев после твоего отъезда у нас — я подчеркиваю это слово — у нас родилась дочь Машенька, похожая на тебя. Сейчас ей уже одиннадцать лет, и я продолжаю врать, что ее отец был, как и я, геологом и погиб в одной горной экспедиции. Сегодня она опять спрашивала меня об отце, то есть о тебе, и я подумала, что, вероятно, не имею права говорить ей неправду. К сожалению, мне не с кем посоветоваться, мама умерла в прошлом году. Ты помнишь ее? Мы старались скрывать свои встречи, а она все равно застукала нас в палисаднике и изрекла пророческую фразу, что от таких встреч рождаются дети. Она была мне верным советчиком, и ее очень не хватает. Подругам я не доверяю. Вот почему решила написать тебе. Как ты посоветуешь мне поступить? Если я расскажу правду, вдруг Маша захочет увидеть тебя? Готов ли ты к такой встрече? Нужна ли тебе еще одна дочь? Сразу оговорюсь, что нам с ней от тебя ничего не нужно. Ни-че-го, понимаешь? Я работаю, мы живем скромно, но ни в чем не нуждаемся. Если ты захочешь ее увидеть, это будет просто встреча — и все. А если нет… Что ж, ты останешься геологом, похороненным в крымских горах. Жду ответа с решением, какое бы оно ни было. Марина». Виталий почувствовал, как его лоб покрылся холодным потом. — Дядя, ты действительно знал эту Марину? — спросил он, моргая. — И у вас было… в общем, все, о чем она пишет? Вадим Сергеевич нервно подергал мочку уха, пока она не заалела. — Было, было, прошу, не осуждай меня! — почти прокричал он. — Мы с Лилей поссорились, и я поехал на курорт один. Там встретил Марину. Она в одиночестве гуляла по набережной, такой красивой набережной, с пальмами и этими… забыл, как их называют… растениями с колючими листьями. Помню, смуглую кожу оттеняло светло-голубое платье, светлые волосы, слегка выгоревшие на солнце, падали на плечи. Старушка у фонтана продавала цветы. — Он провел руками по лбу, прорезанному глубокой, будто колея, морщиной. — Цветы были тоже голубого цвета, по-моему, садовые незабудки. Я купил самый большой букет и подошел к девушке: «Это вам». До этого я не видел ее лица, но мне почему-то казалось, что оно так же прекрасно, как фигура и волосы. И не ошибся. Она обернулась, и я увидел овальное лицо с тонкими чертами и огромными фиалковыми глазами. Я протянул ей букет и повторил: «Это вам». — «Но почему? — Ее улыбка была прелестна, зубы блестели, как жемчуг. — Разве мы с вами знакомы?» — «Уже да. — Ее присутствие делало меня смелым, дерзким. — Меня зовут Вадим. А вас… постойте, дайте угадаю… У вас такие глаза… Если бы существовало такое имя — Фиалка, я бы сказал, что вас зовут именно так. Но такого имени нет. Значит… Марина…» Ее прелестный ротик приоткрылся: «Вы знали?» Я покачал головой: «Нет, Марина в переводе «морская». Если бы вы сказали, что вас зовут по-другому, я бы вам не поверил». — «Я не собираюсь отпираться. — Марина наконец взяла букет. — Спасибо. Но зачем?» — «Вы мне понравились, — признался я. — Давайте прогуляемся по набережной. Покажите мне город. Видите ли, я тут уже второй день, но ничего, кроме пляжа, еще не видел, даже на набережную выбрался впервые». — «Хорошо, давайте, я покажу вам город. — У Марины была прелестная улыбка. — Только учтите, что самые большие достопримечательности — это пляжи. Набережная, нечто вроде дворца царицы Савской в Приморске». Дядя опустил голову. Впервые на губах с опущенными уголками появилось нечто вроде улыбки. — Вот так и завязались наши отношения, — признался он. — Марина знала о моей семье, знала, что я никогда не оставлю Лилю. — Она не была замужем? — тихонько вклинился Виталий в его воспоминания. — Была, но давно, когда-то — так Марина сама говорила, в другой жизни, — ответил Вадим Сергеевич. — Она хотела от тебя ребенка? — Громов продолжал сыпать вопросами. Он ненавидел курортные романы. Солнце, теплое море, страсть, которой, казалось, насыщен воздух, — все, по его мнению, располагало не к любви — к разврату. И дядя, являвшийся для него примером, не стал исключением. — Она словом не обмолвилась о ребенке, — признался Воронцов. — Не думал об этом и я. Между нами было… Как тебе лучше объяснить? Ты читал «Солнечный удар» Бунина? Страсть захватила нас, поразила, как солнечный удар, и мы отдались ей. Каждый день мы проводили как последний, потому что знали, что после моего отъезда никогда не увидимся. — Откуда же она узнала твой адрес? — удивился Виталий и почесал затылок. Вадим Сергеевич опустил голову: — Я дал ей его… На всякий случай. Ты не думай о ней плохо, Марина не хотела его брать. Но я заставил… Мало ли что… — Да, мало ли что, — вздохнул Громов. — И что ты намерен делать? — Как что? — поразился Воронцов. — Отыскать свою дочь, конечно, и помогать ей по мере сил. — У тебя есть дочь, — буркнул детектив, — и ей, возможно, не понравится наличие сводной сестры. Светка будет страдать. Ты считаешь, она это заслужила? Кстати, как она отреагировала на смерть Леонида? Или ты ей еще не сказал? Молчание Громов воспринял как знак согласия. Его сестра еще не знала о смерти Леонида. — Я хотел попросить тебя, чтобы ты ей сказал. — Воронцов съежился, будто сдулся, согнулся в кресле. — И еще я бы хотел, чтобы ты отыскал мою дочь. После того как… — Он нервно глотнул и закашлялся. — Ну, как все закончится, пожалуйста, поезжай в Приморск. Громов ничего не сказал. Вадим Сергеевич заерзал: — Неужели ты откажешь мне в такую минуту? Глядя на родного человека, в одночасье состарившегося лет на десять, убитого смертью единственного наследника, Виталий не смог отказать: — Хорошо, я выполню твою просьбу. В потускневших глазах дяди словно появился лучик солнца.