— Да, что? — В обсуждение включился Николай Генрихович Лепке, маленький плешивый тщедушный человечек с глазками болотного цвета, переехавший в Крым из Прибалтики. В коллективе его не любили, считали «себе на уме», но, впрочем, не могли не уважать за профессионализм. Кандидат исторических наук, он знал о готах все или почти все. В этой области ему не было равных. Когда-то в мирные времена с ним консультировались немцы… Когда-то… А теперь орда оголтелых фашистов двигалась к полуострову. Мартинято немного помолчал, прежде чем ответить, потому что конкретного ответа у директора не было. Может быть, обстановку прояснят высокие гости, которые должны явиться с минуты на минуту? — Думаю, и их эвакуируем, но позже, — успокоил он парня. — Давайте сначала разберемся с более ценным грузом. Когда вахтерша тетя Глаша, с испуганным лицом вбежав в зал, возвестила о приходе гостей, Юрий Юрьевич приосанился и поправил безукоризненно завязанный галстук. Он заметно нервничал. — Я прошу всех разойтись по рабочим местам, — приказал он сурово. — И не беспокоить меня, пока из моего кабинета не выйдут все. Работники молча покинули зал, вернувшись к папкам с документами. Мартинято, будто мальчишка, прытко побежал к дверям, где его уже ждали. Он знал не всех, разве что двух товарищей из горисполкома: Ивана Васильевича Горевого, державшего большой черный чемодан, и Бориса Степановича Яблокова — с ними иногда приходилось встречаться. Трое военных с генеральскими погонами были ему незнакомы. Поздоровавшись, они протянули руки для рукопожатия, и он пожал каждую дрожавшей ладонью. Иван Васильевич, как всегда, в строгом черном костюме, в белой рубахе и при галстуке, представил генералов, но от волнения Юрий Юрьевич не запомнил их имена и отчества. — Полагаю, лучше пройти в мой кабинет. — Язык Мартинято заплетался под суровыми взглядами гостей. — Да, так будет лучше, — согласился Яблоков. Директорский кабинет находился на первом этаже. Гости торопливо прошествовали к нему по красной ковровой дорожке. Иван Васильевич потянул носом: — Всегда удивлялся, почему во всех музеях особый запах… Вот у вас пахнет, как в галерее Айвазовского, хотя картин вроде нет. — Наверное, документы тоже пахнут. — Юрий Юрьевич попробовал улыбнуться и распахнул дверь: — Заходите, товарищи. Сокровища, завернутые в оберточную бумагу, уже лежали на диване. Юрий Юрьевич порадовался, что стульев хватило для всех. — Закройте кабинет на ключ, — приказал Иван Васильевич и, когда Мартинято выполнил приказ, бесстрастно спросил: — Скажите, все ли работники знают, что именно в данной коллекции, и могут перечислить предметы по пальцам? — Каждый работник знает в общих деталях, что включает в себя готская коллекция, но назвать каждый предмет… Нет, этого не сделает никто, даже я, — заключил он. Один из генералов, показавшийся Мартинято самым молодым — не более сорока, — провел указательным пальцем по длинному хрящеватому носу. — Отлично. Вы должны понимать, почему Иван Васильевич задал вам такой вопрос, товарищ Мартинято. Сейчас мы составим опись, уложим все в этот чемодан, опломбируем и отправим в Тамань. У этой описи не будет копии. Юрий Юрьевич кивнул. Только шесть человек посвящаются в тайну сокровищ царицы Федеи — так музейные работники иногда называли коллекцию. И никакая копия тут не нужна: она может затеряться, остаться в музее и попасть в руки немцам. — А еще вы должны понимать, что отныне храните государственную тайну, — продолжал вещать генерал. — Это будет спецгруз под номером пятнадцать. — Последняя фраза прозвучала зловеще, и Мартинято поежился. Он вспомнил черные «воронки», которых так боялись в тридцатые годы. — Разумеется, вы всецело можете доверять мне, — сказал Юрий Юрьевич как можно убедительнее. — Товарищи, не будем терять время, — вмешался Яблоков. И они приступили к делу. Каждая монета, каждая цепочка были осмотрены, записаны и уложены в чемодан. Гости не спускали глаз с золотых бляшек с изображением воинов, пьющих вино, с золотых масок, бус, поясов из золотых и серебряных пластин, серег, колец, перстней с изображением грифонов и прекрасной диадемы, украшенной гранатами, словно каплями крови, головного убора царицы Федеи. Коллекция произвела на них впечатление — это было ясно как день. Тучный Горевой поминутно вытирал платком потный лоб, все дружно отказались от чая, когда Мартинято предложил им передохнуть. Враг наступал, где-то, может быть совсем недалеко, шли кровопролитные бои. И надо было успеть… Когда последняя золотая вещица нашла свое место в недрах огромного фанерного чемодана, обитого черным дерматином, мужчины положили туда опись, перетянули ремнями, опломбировали и облегченно вздохнули. — На сегодня все, Юрий Юрьевич. — Молодой генерал с хрящеватым носом подошел к окну. — Надо же, я и не заметил, как наступила ночь. Славно поработали. — Но от чая все равно отказываемся, — встрял Горевой. — Завтра у вас, Юрий Юрьевич, тяжелый день. В пять утра за вами придет машина, и вы отправитесь в керченский порт. Для черного чемодана приготовлен специальный катер. Сопровождать груз до Тамани и даже, возможно, до Армавира и там передать коллегам придется вам. Мартинято ни одним мускулом не выдал охватившее его сильное волнение. Возможно, завтра ему суждено погибнуть. Но это будет красивая смерть, хоть и не на полях сражений. Он погибнет, спасая народное достояние, которое не должно достаться фашистам. Выпустив из кабинета гостей, унесших черный чемодан, получивший название «Спецгруз № 15», он запер кабинет и поплелся домой, думая о том, что жена ни в коем случае не должна ничего знать. У нее больное сердце. Зачем заранее пугать человека? Вдруг все обойдется? — Юрий Юрьевич, так что же решили с коллекцией? — Лепке вынырнул из темного коридора, как тень отца Гамлета, и у Мартинято возникло подозрение, что тщедушный человечек подслушивал за дверью. Он уже хотел отбрить коллегу, буркнуть что-то грубое, но сдержался. Даже если Николай подслушивал, толстая дверь надежно сохранила секреты. Если подслушивал… А может, и нет. Нельзя плохо думать о человеке только потому, что он не вызывает у тебя симпатии. Мартинято махнул рукой и выдавил жалкую улыбку: — С ней все будет нормально. Мы ее спасем. Лепке вернул ему улыбку и снова растворился в пыльной темноте музея. Юрий Юрьевич вздрогнул и приложил руку к груди: внезапно забилось, как подстреленная птица, заболело сердце. Все будет хорошо, успокаивал он себя. «Древнее золото не достанется врагам». Он мельком взглянул в огромное зеркало в коридоре, отметив синюшную бледность лица. Впрочем, может быть, это виновато освещение? — Все будет хорошо, — произнес директор и, тяжело ступая, поплелся домой. Глава 4 Белогорск, наши дни Второе отделение находилось километрах в двух от дома Воронцова. Виталий никогда не работал там, но порой пересекался с местными сотрудниками, никогда не отказывавшими в просьбах. Вот и сейчас один из трех следователей отдела, капитан Григорий Панин, по иронии судьбы, внешне напоминавший покойного артиста Андрея Панина, прекрасно сыгравшего роль следователя Журова, обстоятельно и доброжелательно отвечал на его вопросы. — Машину мы действительно нашли у ресторана, — он постучал по черной, с бриллиантовой крошкой, задней части джипа Леонида. — Труп находился на сиденье водителя. Эксперт подтвердил отравление большой дозой наркотика. Впрочем, я вижу, ты сомневаешься, — он похлопал Громова по спине и кивнул Воронцову, белому, как простыня, стоявшему рядом со скрещенными на груди руками в сильном волнении. — Вы можете пройти в морг, посмотреть труп… Процедура опознания потребуется, хочешь ты того или нет. Вадим Сергеевич с готовностью кивнул, на минуту выйдя из оцепенения: — Да, пойдемте. Мужчины пошли за Паниным по ступенькам вниз, потом по длинному коридору, пахнувшему хлоркой, пока не оказались у неестественно-белой двери с ужасной надписью. Следователь дернул ручку, и дверь распахнулась. Сидевший за столом полный мужчина в белом халате что-то писал. — Коля, это родственники Леонида Воронцова, — пояснил Григорий и смущенно отвел глаза. Громов понял, что Панин, как и он когда-то, ненавидел подобные процедуры. Ненавидел сообщать о гибели близких. Что может быть страшнее этого? Толстый встал, стараясь не глядеть на родственников, бочком прошел к другой двери, поменьше, и вскоре послышался скрип каталки. Воронцов снова съежился, и Виталий обнял его за плечи. — Нашатырь нужен? — шепнул в его ухо Панин, и Громов отрицательно покачал головой. Судмедэксперт с каким-то испугом откинул простыню, и мужчины увидели синее лицо Лени Воронцова. — Вы узнаете его? — спросил следователь как можно мягче, но Воронцов молчал, и Виталий ответил за него: — Да, к сожалению, вы не ошиблись. Это действительно Леонид Воронцов. Вадим Сергеевич пошатнулся и чуть не упал на гладкие кафельные плиты. Панин и Громов подхватили его и усадили на стул. Полный патологоанатом поспешил убрать каталку. — Если вам лучше, давайте пройдем в мой кабинет, — предложил Григорий. — Следует выяснить некоторые обстоятельства. Вадим Сергеевич не возражал. Ему помогли встать, и он, враз превратившись в старика, покорно зашагал вслед за Паниным. В просторном кабинете следователь распахнул окно, но Воронцов все равно задыхался, раздирая ворот белоснежной рубашки. Громов усадил его на стул, поближе к окну. — Итак, — Панин достал бланк протокола, — вы узнаете своего сына Воронцова Леонида Вадимовича? — Узнаю, — промолвил Воронцов одними губами. — Как это произошло? Вы не могли ошибиться в диагнозе? — Он хотел еще что-то добавить, но силы покинули его, и Вадим Сергеевич уронил голову на стол. — Действительно, диагноз вызывает сомнения, — вмешался Виталий. — Тебе известно, что мне приходилось работать с наркоманами. Если бы мой двоюродный брат даже нюхал травку, я все равно бы раскусил его. Но колоться… Этого никогда не было… — А я с тобой согласен, — кивнул Панин. — У твоего брата обнаружен след всего от одного укола — свежего, сегодняшнего. До этого он не принимал наркотики, по крайней мере внутривенно. Может быть, кто-то уговорил его попробовать новые ощущения и он решился? Это и объясняет передоз. Опытный наркоман, как ни странно, редко до такого доводит. А новички… — Он постучал пальцами по столу. Пальцы у него были тонкие и маленькие, как у женщины, с ухоженными ногтями. — Да и наркотик попался сильный. В последнее время наркодилеры распространяют такие виды этой дряни, от которых, во-первых, сразу наступает привыкание, во-вторых, человек часто отдает Богу душу. Ну, что ты на это скажешь?