Ее нарисованные брови полезли вверх: — Девушку? Какую девушку? Виталий достал из кошелька сто рублей и положил на стойку. — С ним была девушка, это мне доподлинно известно. Она косо посмотрела на купюру, однако деньги взяла. — Да вы не подумайте, что я сейчас раскручу вас на бабки, — сказала девица примиряюще. — Ну, хоть убей, не помню, с кем был этот парень. Хотя постойте… — Она стала наматывать на палец конский хвост и радостно стукнула кулачком: — Была девушка… Но если вы попросите ее описать, я не смогу этого сделать. Помню, что блондинка… Этакая серая мышь. — Почему серая мышь? — Громов пытался ухватиться за соломинку. — В сером платье, что ли? — Да нет, — девица хихикнула. — Просто незапоминающаяся. Белые волосы — кстати, не спрашивайте, крашеные или нет, — вот и все ее достоинство. Остальное не бросается в глаза. Значит, обычная, каких миллион. Вот так пройдешь по улице и не заметишь. Виталий положил на стойку еще одну сотню. — Зря вы, — девушка снова взяла деньги, несмотря на то, что на лице читалась брезгливость. — Кстати, в соседнем доме отделение банка, вот там наверняка есть работающие камеры. Кто знает, вдруг эта парочка на них засветилась? Это была очень ценная информация. Виталий поблагодарил официантку и поспешил выйти из ресторана, раскрывавшего свои объятия для публики, желавшей недорого поужинать и — главное — дешево выпить. Дама не ошиблась. Над филиалом банка «Прогресс» действительно мигала камера. Охранник, к большому сожалению Громова, не оказался столь любезным, как официантка, но за тысячу рублей согласился просмотреть записи вместе с Виталием. Частному детективу повезло. На одном из кадров было видно, как машина молодого Воронцова припарковалась возле ресторана, как Леонид, выскочив из салона, помог даме чинно выйти и, взяв ее под руку, направился в «Нарцисс», по дороге что-то шепча ей на ухо. Охранник по просьбе Виталия увеличивал кадр, однако незнакомку не удалось хорошо разглядеть. Она была в традиционной одежде учительниц в частных школах или продавщиц — черная юбка, подчеркивавшая стройность бедер, и белая кофта, не скрывавшая пышности груди. Очень светлые волосы густым каскадом спадали на плечи. Это украшение и помешало разглядеть незнакомку. Когда она обернулась назад, прядь волос упала на лицо, скрыв его лучше вуали, и Виталий с досадой фыркнул. — Скажите, а здесь есть другие камеры? Охранник ответил, что, к сожалению, только одна, расположенная над банкоматом, однако молодые люди вряд ли попали в поле ее зрения. Вот если бы требовалась марка машины или ее номер… Получив информацию, Громов задумался. Чтобы найти таинственную блондинку, нужно было потратить много времени и сил. Он вышел из банка расстроенный, и фамилия Панина, высветившаяся на бесновавшемся дисплее телефона, не улучшила настроения. — Я знаю, что ты будешь рыть землю, чтобы докопаться до правды, — начал следователь, — и поэтому решил признаться, что видел заключение о смерти, показывал его нашему полковнику, и вместе с ним мы решили утаить факт о клофелине. Ну, подумай сам, кому это надо? К тому же мне известно, что камер слежения в ресторане «Нарцисс» нет и никогда и не было. — Что ты предлагаешь? — буркнул Виталий. В эту минуту он ненавидел Панина, словно тот имел какое-то отношение к убийству его любимого брата. — Я предлагаю вообще не предавать огласке убийство или несчастный случай, — пояснил следователь. — Меня уже атаковали журналисты. Сам понимаешь, в отделе всегда находятся «кроты», которые за полушку продадут инфу писакам. Так вот, я ничего не комментировал. Но в следующий раз собираюсь сказать, что сын предпринимателя Воронцова скончался от сердечного приступа, выйдя из ресторана. Поверь, речь получится очень убедительная. Я пожурю наш равнодушный люд за то, что не подошли к машине и не вызвали «Скорую», хотя могли спасти человека. — А если я отыщу эту девицу и выясню причину убийства? — парировал Громов. — Учти, я буду стараться сделать это в кратчайшие сроки. Мне необходимо установить настоящую причину смерти брата. Леонида не ограбили, просто убили таким способом, чтобы полиция замяла дело. — Тогда возобновим по вновь открывшимся обстоятельствам, — обреченно произнес следователь и вздохнул: — Как бы мне этого ни хотелось, твой дядя не позволит убийце уйти безнаказанным. Ну, если только вы сами не сведете с ним счеты, — добавил он ехидно. — Я звонил Вадиму Сергеевичу. — Как и чувствовал Виталий, главный козырь Панин утаил в рукаве. — Он со мной согласен. Ты берешься за дело как частный детектив, а мы оказываем тебе всестороннюю помощь, если потребуется. Воронцов хочет скорее похоронить сына. Так он и сказал. Поэтому забирай машину Леонида и действуй. — Ну, раз дядя так решил… — Виталию было непонятно, почему такой борец, как Вадим Сергеевич, сдался. Наверное, аргумент с журналистами возымел действие. — Готовьте машину, я приеду. Когда в трубке раздались гудки, возвестившие о конце неприятного для обоих разговора, Виталий залез в автомобиль, решив доехать до стоянки возле полиции и на время оставить его там. Если дядя разрешит, он будет использовать джип брата в своих расследованиях — машина более быстроходная. Громов не успел нажать педаль газа, как дремавший на сиденье Воронцов будто очнулся. — Все, что сказал тебе Панин, — правда, — начал он с места в карьер, не переводя дух, будто боясь передумать. — Мне хочется поскорее предать тело Леонида земле без лишней волокиты и нервотрепки. Мой помощник Санек уже занимается похоронами и сейчас заберет тело моего мальчика. Пусть официальной версией станет сердечный приступ, как предложил Григорий. — Дядя, воля твоя, — Виталий понимал и не понимал чувства Воронцова. — Но я могу сказать лишь одно — твоего сына убили. И убили не с целью ограбления. Пока причина неясна, но я обязательно докопаюсь до истины. Леонид был мне как родной брат. — Мужчина лишь сопел. — Панин скрыл от нас, что незнакомая девица сначала опоила его клофелином, а потом, выведя из ресторана и усадив в машину, сделала укол наркотика, — продолжал частный детектив. — Она знала, что полиция страсть как не любит проводить расследование по такому поводу и закроет дело, несмотря на то, что Леонид был сыном известного в городе человека. — Ты думаешь, я хочу обо всем забыть? — встрепенулся Вадим Сергеевич. В его голосе слышались боль и отчаяние. — Так вот, мой мальчик, разумеется, ты продолжишь расследование, а я покараю преступника. Клянусь тебе памятью моих родителей. — Его голос взлетел ввысь и оборвался. Виталий почувствовал, что дядя еле сдерживает рыдания. — Ладно, поехали, — примирительно сказал Громов. — Извини, если был с тобой груб. Мужчина ничего не ответил. Глава 7 Краснодарский край, июль 1942 года Мартинято уже не знал, что «Спецгруз № 15» не залежался и в Краснодаре. Через пять месяцев драгоценности готов под усиленной охраной повезли в Армавир. Теперь чемодан решили спрятать в здании горисполкома, имевшего прочные большие подвалы, во всяком случае на время, и, составив акт о передаче, инструктор секретного отдела горисполкома Мирра Яковлевна Авдеева спрятала ценности в комнате подвала, хранившей наиболее важные документы. — Мы его перепрячем, Мирра, — заверил ее начальник горисполкома, представительный Павел Николаевич. — Сама понимаешь, сейчас некому этим заниматься — немцы на подходе. Пусть полежит у нас до лучших времен, а потом отправится в музей. Я понимаю, что там ему самое место. Мирра Яковлевна хотела возразить, но не стала. С утра она очень плохо себя чувствовала, ее знобило, тошнило, от любого, даже незначительного движения бросало в пот, черные большие глаза покраснели и ввалились, нос заострился, и Павел Николаевич, с сочувствием поглядев на свою сотрудницу, произнес: — Да ты больна, голубушка. Ступай-ка домой, отлежись и завтра возвращайся здоровой. Да, да, завтра, работы невпроворот. В другое время Авдеева принялась бы спорить и доказывать, что способна работать и в таком состоянии, но сейчас не могла вымолвить и слова. Казалось, язык распух, заполнил рот, мешая говорить, и она лишь кивнула. — Вот и отлично, — сказал на прощание директор. — Увидимся. Если бы Мирра знала, что они долго не увидятся! Но сейчас она об этом не подумала и поплелась домой, еле передвигая ватные ноги. Добравшись до небольшого домика, в котором она жила вместе с матерью, женщина с трудом открыла калитку, не ответила на вопрос матери, даже не услышала его, доползла до кровати и свалилась в беспамятстве. Месяц она не приходила в себя, блуждая между жизнью и смертью, а вызванный Анной Яковлевной врач, считавшийся лучшим терапевтом в Армавире, только разводил длинными жердеобразными руками с коричневыми пятнами и сокрушенно вздыхал: — Тиф у нее, голубушка. Ничего не гарантирую. Давайте ей это лекарство… Не знала Мирра и того, что бедная мать достала старую икону Божьей Матери и молилась по вечерам, прося вернуть ей дочь. И молитвы старушки были услышаны. Через две недели ненадолго Мирра пришла в себя, попросила пить, а потом опять впала в забытье. Остальные две недели она постепенно приходила в себя, то зовя Анну Яковлевну и прося воды, то лежа на кровати без сознания. Доктор успокоил женщину: кризис миновал. Дочь пошла на поправку. Еще пару-тройку деньков — и она встанет. Мать, тоже исхудавшая за эти беспокойные дни, с волнением ожидала ее выздоровления и, когда Мирра попросила пить уже бодрым голосом, принесла ей ковшик с холодной колодезной водой. — Пей, доченька. Доктор сказал, кризис миновал. Теперь на поправку пойдешь. Молодая женщина жадно приникла к пахнувшей свежестью воде, отведя от лица влажные от пота вьющиеся черные волосы. — Мама, сколько я была в бессознательном состоянии? Помню пробуждения, а дальше опять как в тумане. — Да долгонько, донюшка, — отозвалась старушка. — Уж ни я, ни доктор Иван Тимофеевич не чаяли тебя в чувство привести. — И, приникнув к ее маленькому уху, прикрытому черными вьющимися, влажными от пота волосами, прошептала: — Это Богородица тебя с того света вытащила. Уж я ей молилась! Она сама мать, понимает, каково потерять единственное дитятко. Мирра поморщилась. Она была убежденной атеисткой и часто ругала старушку за то, что она тайком прячет почерневшие иконы в старом сундуке и молится. — Ну что за глупость вы говорите, мама! Разве все от тифа умирают? — Она собиралась добавить еще что-то колкое, но вдруг, прижав руку к потному лбу, спохватилась: — Значит, почти месяц… А на работе меня ждали. Павел Николаевич не заходил? — Мать отвела взгляд, и женщина почувствовала неладное. — Мама, я еще раз спрашиваю: мой начальник не заходил? — Она вскочила с постели и, почувствовав сильное головокружение, снова села. — Мне нужно на работу. — Да куда ты пойдешь? — запричитала старушка. — Посмотри на себя. Худющая, как журавель колодезный, и слабая такая. Но Мирра опять поднялась и принялась стаскивать с себя пропахшую потом белую ночную сорочку. — Нет, нет, и не уговаривай. Лучше чаю крепкого сделай. Есть не хочется. Я ненадолго. Меня Павел Николаевич и держать в таком состоянии не станет. Но я там нужна, понимаешь?