Если честно, то мне не было их жалко. Они знали, что такое дурь, и сами сделали свой выбор сознательно. Информации о наркоте везде предостаточно. Я испытывал к ним чувство брезгливости. И в соцсетях, и просто в интернете сайты, каналы о том, что наркотик — смерть. И куча их сверстников погубила себя этой дрянью. Они прекрасно знали к чему приводит употребление, и все равно упорно шли к этому. Один из моих сослуживцев сторчался и умер пару лет назад от передоза. Незадолго до смерти, мы с ребятами пытались его вытащить со дна, но, к сожалению, ничего не вышло. Он отказался от помощи, говорил, что ему «с дурью хорошо». Если сам наркоман не захочет завязать, то ничего не поможет. Я шел и уже начал думать о другом, хотя троица все еще была в поле моего зрения. Но тут произошло неожиданное. Девица выхватила закладку и угрожала ее растоптать. — Маш, отдай. Ты не понимаешь. Мне нужно вставиться, — сказал один из них, а потом почти зарычал, — отдай сучка! Он был крупным и широкоплечим. Но она никак не отреагировала на призыв. — Ты обещал мне прекратить. Ты слово давал, что завяжешь! Двое переглянулись и без слов стали надвигаться на нее. Она пыталась вскрыть цилиндр, видимо, чтобы высыпать содержимое, но ее руки тряслись и ей это не удавалось. Тогда она рванула мимо, изловчилась проскочить рядом с выставленными руками своих спутников, но как-то неудачно споткнулась и упала. Спутники накинулись на нее, и в попытке отобрать цилиндр, начали избивать ее руками и ногами. Мимо такого я пройти не мог. Еще чуть-чуть, и они или покалечили бы ее, или забили бы насмерть. Я хотел остановить их и побежал в их направлении. — Ребят, стойте! Не бейте! Забьете подругу свою. Тормозните. Мои слова не возымели эффекта. Один из них, тот, который был более рослый, завидев меня, развернулся мне на встречу. Он широко и по-колхозному замахнулся, и мне пришлось его вырубить правым прямым в подбородок. Я бил не сильно, соотнося силы. Мне самому неохота было потом доказывать в суде, что есть предел необходимой самообороны. В следующую секунду, мой противник мягко сел на попу, на траву, потеряв ориентацию в пространстве секунд на десять. Я давно уже не боксировал и мысленно похвалил себя за хорошую форму. Все-таки уже пятый десяток разменял. Хотя все ещё чувствовал себя тридцатилетним мужчиной. Второй отступил на несколько шагов, опасаясь меня. Он уже перестал бить девушку, вырвав из ее ослабевших рук цилиндр. На длинном подскоке я припечатал ему слева в челюсть. Он тоже пошатнулся и рухнул лицом вперед на карачки. Посмотрев на девушку, я подступил к ней, достал платок, присел на корточки и протянул его. Из ее разбитого носа и губы текла кровь. — Цела? — спросил ее я, но в следующее мгновение почувствовал удар лезвием ножа, входившим в левую часть спины между ребрами. Тело пронзила острейшая боль. Я заскрежетал зубами, когда нападавший извлек клинок из моей спины. Я встал на пошатывающихся ногах, обернулся к наркоману с ножом, смотревшим на меня обезумевшим взглядом. Он наскочил на меня еще раз. Я парировал первую атаку, превозмогая боль и нахлынувшую слабость. Плохо, что я слабею. Заметив это, наркоман начал напирать с удвоенной энергией. Мне было трудно отбиваться, потому что он наносил частые удары в разных плоскостях и один из его ударов угодил мне в печень. Я рухнул на одно колено. — Ты что, совсем придурок? — девушка кричала на своего приятеля, стоящего с ножом в руке. Она уже встала и побежала прочь на подгибающихся ногах, не оглядываясь. Второй помог подняться третьему, и они тоже начали сваливать. Я все еще стоял на одном колене и смотрел вслед удирающей троице, пока не почувствовал себя обессиленным. По одежде растекалась теплая кровь. Я больше не пытался зажимать раны рукой. Мне захотелось прилечь. Я лег и прислонился пылающей щекой к прохладному асфальту. Я уже ничего слышал, все происходящее вокруг потускнело и затихло будто в немом кино. Я лишь видел, как ко мне подступают мужчины и женщины. Некоторые из них стояли с открывающимися ртами. Видимо, что-то кричали. Я совсем не слышал слов. Мне захотелось покоя. Я почувствовал жгучее желание закрыть глаза и не стал ему противиться. * * * — Молодой человек, очнитесь! Вы меня слышите, молодой человек? — чей-то голос гулким эхом отдавался где-то вдалеке. Сначала в нос ударил резкий запах нашатыря. Он был настолько сильным, что я инстинктивно дернул головой назад. Первой мыслью было удивление. Неужели я выжил? Я помнил, что лежал и умирал. После такой кровопотери не выживают. Тот ублюдок бил со знанием дела. Он целил сначала в сердце со спины, а затем в печень. Чтобы наверняка замочить. Сколько ударов в печень я получил? Пять? Шесть? Не меньше. Как же я мог так расслабиться? Подставил спину. Хотя я понимал, что моя вина в том, что просто не ожидал от той мрази такого коварства. Я попытался открыть глаза. Я все еще лежал щекой на асфальте. Вторым забавным обстоятельством оказалось то, что я увидел перед своим лицом коричневые сандалии, надетые на бежевые носки. Это явно была ретро модель обуви, их обладатель имел странный вкус. Не, ну я слышал, что есть девчонки, пищащие от винтажных, то есть старых, старинных вещей и украшений. Но чтобы таким увлекался мужик, я встречал первый раз. Вряд ли он носил эти сандалии из-за низкого уровня дохода. Сейчас врачи на скорой получают более-менее нормальные деньги. Во всяком случае они в состоянии себе позволить пару китайских кроссовок или тех же кроксов(* универсальная резиновая обувь, типа калош-тапочек без задника) так любимых медицинским персоналом в нашей стране. Я попытался разглядеть врача скорой, который оказывал мне первую медицинскую помощь. Это был рыжий веснушчатый молодой человек, видимо, только окончивший медицинский ВУЗ. Толпа, собравшаяся вокруг, не давала разглядеть куда свалили нападавшие и девушка. За их спинами виднелись кроны парковых деревьев. — Ты открыл глаза! И это замечательно. Ты помнишь, что с тобой случилось? Меня покоробило обращение на «ты». Сопляк! Принял меня за бездомного или алкоголика. Определенно, воспитанием молодежи должна заниматься и семья, и школа. А вот когда они предоставлены сами себе, вот такое хамло и вырастает. — Не «ты», а «вы». Я с тобой детей не крестил, чтобы мне тыкать. Врач рассмеялся, он сидел передо мной на одном колене с фонендоскопом на шее. — Капец, какой борзый! Ну хорошо, — он говорил мне тоном, делающим одолжение, — вы помните, что с вами произошло? Вы помните, как вас зовут? Я уже начал понимать, что что-то тут не то. Доктор был одет не в синий медицинский костюм врача скорой: верх с треугольным вырезом и штанами. А в какие-то затрапезные короткие шорты и светлую клетчатую рубашку. Поверх этой одежды был накинут обычный белый халат. — Фельдшер, что ли? — Чегоооо? — затянул парнишка. — Ты медбрат спрашиваю? Медицинский работник мне не ответил, он доставал допотопный ртутный тонометр для измерения давления и секундомер. И тут я обратил внимание на карету скорой помощи. Она блестела свежей краской, выглядела, как новенькая. Но это была странная модель с необычной расцветкой. Белая с красной полосой, но крест в другой стилистике. Я не мог точно сформулировать что именно не так. Я покопался в памяти, пытаясь вспомнить марку автомобиля. Я посмотрел на номера. Они были черного цвета. — Доктор, вы военные? — я непонимающим взглядом оглядывался на людей, которые стояли рядом. Он поцокал языком и потребовал, что бы я лежал смирно пока он меряет давление. — Значит, что было, мы не помним, как нас зовут, мы тоже не помним. Зато присутствует проявление бреда и бессвязного мышления. Вдруг из-за спины одного из зевак выступила хорошенькая молоденькая девушка лет семнадцати-восемнадцати и обратилась к врачу: — Доктор, да это Макс Бодров, Максим его зовут. Он с этими подрался… С дружками Медведя. Они на него за толпой тут в парке навалили, после кино. — Какого Медведя?