Не думая ни секунды, она бросилась к пожарной лестнице. «Высоковато», — подумала девушка. Она оглянулась по сторонам, проверяя не видит ли ее кто-то и подпрыгнула, цепляясь за первый прут. Ее вес был легким и, без особого труда, она подтянула свое тело и быстро забралась по лестнице. Дальше было самое тяжелое: карниз был очень узким. Ступив на него, первым делом она посмотрела в окно, проверяя есть ли там кто-то, все еще держась за железные прутья лестницы. Убедившись, что кабинет пуст, она вжалась в углубление окна и засеменила к своей цели, плотно прижимаясь к стене. Энди смотрела лишь себе под ноги, боясь оступиться, сердце бешено колотилось, грозясь выпрыгнуть из груди. Достигнув цели, она, даже не проверив кабинет на наличие хозяина, нырнула в открытое окно. Разумеется, никого в кабинете не было. Секретарша сказала, что тот придет лишь к трем, но, кто знает, может и раньше - времени было в обрез. Несмотря на этот факт, Энди дала себе пару секунд перевести дыхание и успокоиться. Высвободившийся адреналин разливался по конечностям приятным теплом, отдавая слабой пульсацией в висках. У Энди не было времени думать, что она только что сделала. Назад дороги не было, она видела перед собой одну лишь цель — найти дневник. Как говорится, цель оправдывает средства. В первую очередь надо было убедиться, что она попала в нужную комнату и Энди огляделась. Стол стоял совсем рядом с окном, так, что сидящий за ним был обращен спиной к свету и лицом к двери, ведущей в приемную. Слева от стола во всю стену стоял стеллаж, сверху донизу заполненный различными книгами, на одной из полок стояли спортивные награды. Справа же стена была увешана картинами, изображающими, в основном, пейзажи, и диплом в красивой рамке, в котором говорилось, что Эрик Гейл Фрилинг получил степень доктора наук. «E.G.F.» Значит «E» - это все-таки Эрик. *** …Из-за шума собственного сердца она не услышала, как ключ повернулся и дверь открылась. В кабинет кто-то вошел, но Энди все также продолжала свои поиски, уже добравшись до нижнего ящика, присев на корточки. Дверь закрылась с тихим щелчком, который она на сей раз услышала. Вздрогнув, она быстро перевела взгляд, увидев длинные ноги в темных штанах и черных туфлях на шнурках. С ее нынешнего положения стол не давал возможности видеть что-либо выше линии ремня. Но для неё уже и так было понятно, кто сейчас стоит перед ней. Кровь отхлынула от лица, Энди инстинктивно задержала дыхание, словно это могло бы сделать её невидимой. Мужчина тем временем не двигался. В кабинете повисла напряженная тишина: девушка была готова поклясться, что она слышит тиканье его наручных часов. Она думала, что прошла вечность, потому что перед её глазами вспыхнула вся её жизнь в виде самых ярких воспоминаний. В груди больно защемило, от нехватки воздуха в глазах начало темнеть. Она шумно выдохнула, разрывая эту гнетущую тишину и одним резким движением встала в полный, пусть и невысокий рост, полностью открывая себя своему «палачу». Чувствуя, что он смотрит на нее, её щеки покраснели, но она не смела поднять глаз. Энди так и продолжала бы гипнотизировать край стола, на который смотрела, если бы до боли глубокий знакомый голос не вывел ее из ее оцепенения, заставив поднять глаза и посмотреть прямо на него: — Мисс Донован? Мужчина смотрел на нее, в недоумении нахмурив брови. В руках он держал несколько папок, а через его плечо был перекинут рюкзак. Язык Энди присох к нёбу, ее самые страшные опасения сбылись: он поймал ее с поличным, копающуюся в его столе. Гейл повернул замок, закрывая дверь изнутри, и медленно двинулся к ней навстречу, чеканя слова: — Что-ты-здесь-делаешь? — Глаза мужчины сверкнули злобой. В два счёта он оказался около противоположного конца стола, нависая над ней горой, готовый излить на девушку свой гнев точно лаву. Она невольно опустилась на его кресло. Он бросил все свои папки на стол, отчего она вздрогнула, а его рюкзак полетел на пол. Мужчина уперся костяшками пальцев в дерево, приближая свое лицо, и спросил с ехидной усмешкой: — Удобно? На секунду у девушки мелькнула мысль выброситься в окно. С такой высоты она возможно сломает себе шею или позвоночник. Эта перспектива казалась соблазнительной, потому что сейчас взгляд профессора её откровенно пугал, она нервно сглотнула. — Что ты искала здесь? — Задал вопрос мужчина, сверля ее взглядом. Андреа впала в состояние, которое психиатры называют кататоническим, она не могла пошевелиться и отвести взгляд от его потемневших глаз. Мужчина с ловкостью обошел стол, оказываясь совсем близко к ней, и силой вздернул ее с кресла, встряхивая. — Отвечай мне! — прошипел он в самые ее губы, — Кто послал тебя шпионить за мной? Эта встряска подействовала, Энди пришла в себя, почувствовав, как огромные руки больно стискивают ее плечи. При желании мужчина мог сломать ее пополам, от этого осознания ее губы задрожали, а все ее тело наполнилось животным страхом. — Н-н-никто, — заикаясь вымолвила она, — я не шпионила за вами, к-клянусь. — Лжешь, — проговорил мужчина почти шепотом. Он сделал шаг в сторону девушки, все так же крепко держа за плечи, заставляя ее пятиться в сторону книжного стеллажа подальше от окна. Только когда она почувствовала своими лопатками книжную полку, он отпустил ее, не разрывая расстояния между ними. — Итак, — начал мужчина уже ровно, — у нас есть два варианта, — с этими словами он чуть отстранился от Энди, проводя рукой по своим снокшибательным волосам. — Первый: ты мне рассказываешь, кто тебя послал шпионить за мной, и что конкретно ты тут искала, и я сообщаю о произошедшем только в дисциплинарную комиссию. Второй: ты можешь мне ничего не рассказывать, и я не только сообщу в дисциплинарную комиссию, но и вызову полицию. За незаконное проникновение на тебя заведут уголовное дело, а это пятно на всю жизнь. У Энди потемнело в глазах от таких перспектив, обрисованных профессором. Она глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки и спросила его, смело встречая его взгляд: — А третий вариант? — Не будьте дурочкой мисс Донован, — на его лице опять появилась эта противная усмешка, — советую вам, рассказать мне все сейчас. Она зажмурилась и произнесла на одном дыхании: — Я-искала-тут-свой-дневник-который-вы-забрали-вчера-боясь-что-вы-его-прочтете. Мужчина выгнул бровь, в его взгляде вновь проскользнули признаки недоумения, он повторил: — Твой дневник, что я забрал вчера? Рисунки? Она кивнула. На что мужчина разразился почти сатанинским смехом. Когда его отпустило, он спросил: — То есть ты хочешь сказать, что пробралась в мой кабинет, рискуя быть пойманной, из-за какой-то маленькой книжки? — Он повернулся обратно к столу, и вытащил заветный дневник из папки. Повернувшись обратно, он затряс дневником прямо перед её лицом, приговаривая: — Рискуя быть исключенной из MIT, рискуя получить судимость, из-за какой-то книжки? — В его голосе звучала ирония, — ты думаешь я идиот и поверю в это? — Но это правда. — Резковато произнесла девушка. — Просто скажи, кто послал тебя шпионить за мной, пока я не передумал и не вызвал полицию. — Голос мужчины снова стал устрашающим. В горле Энди встал горький ком, а к глазам подступили слезы обиды. Ей было больно от того, что он ее несправедливо обвиняет. Да, она пробралась в его кабинет без его ведома, но она не шпионка, не воровка и тем более не лгунья. И она ему это докажет, все равно ей уже нечего было терять. — Просто откройте его, — спокойно произнесла девушка, — и скажите мне после этого сами, говорю ли я правду. Фрилинг ухмыльнулся, но сделал так, как она сказала: его определенно забавляла эта ситуация. Он открыл черную книжку, предположительно на середине, и пробежался по строчкам глазами. Резко захлопнув дневник, мужчина протянул его Энди. Ухмылка исчезла, а его лицо вытянулось, глаза же не выражали ничего, кроме растерянности, он резко отвернулся. Девушка готова была поклясться, что его щеки порозовели. Она прижала дневник к своей груди глубоко дыша, её ладони вспотели, а сердце отбивало чечетку. Она нашла в себе силы отступить немного вглубь кабинета, на что Гейл повернулся к окну, скрывая свое лицо, и завел руки за спину сжимая кулаки. 16 Никто не любил его просто так. Все женщины, что были в его жизни, чего-то от него хотели, будь то его происхождение, семейные деньги или его тело. Девчонки в школе встречались с ним из-за того, что он играл в хоккей и был сплошной грудой мышц. В университете они липли к нему, зная, что у его семьи есть деньги, и кто его мать. Никто не хотел любить в нем простого человека со своими недостатками. Все вокруг видели в нем, в первую очередь, деньги и положение его матери, но никто не хотел видеть в нём личность. Именно по этой причине он сменил свою фамилию Картер на девичью фамилию бабушки. Чтобы люди не знали, что он сын сенатора Лилиан Гордон-Картер. Его семье принадлежала инвестиционная компания, основанная еще его дедом. Семья Гордон определенно принадлежала к интеллигенции Филадельфийского общества — истеблишменту. Его бабушка, в девичестве Фрилинг, принадлежала древнему дворянскому, но, увы, обедневшему роду и, в свое время, вышла замуж за дедушку, который не имел внушительной родословной, но, был представителем «новых денег». Они переехали в США из Европы в начале двадцатого века. Его дядя Арт решил отдать свою жизнь служению Истории и избрал академический путь, в отличие от матери, которая стала правой рукой деда во всех делах фирмы. Она всегда отличалась напористостью и желанием все контролировать. Для Эрика по сей день было непонятно, как она вообще вышла замуж за его отца. Они ведь были такими разными, как и по характерам, так и по социальному статусу. Он склонялся к гипотезе, что его матери, выросшей в роскошных условиях, вдруг стало скучно, поэтому она сбежала со своим дальнобойщиком в Чикаго, так как ее семья была против такого брака. В итоге, те смирились с этим фактом, и дед дал ей управлять Чикагским филиалом своей фирмы, но Лилиан больше интересовала политика. Его отцу в этом союзе было особенно тяжело, он — простой дальнобойщик не привык к всяким светским раутам и фальшивым улыбкам высшего общества, которое над ним откровенно посмеивалось. Он так и не смог себя приучить к кричащей роскоши их дома в Чикаго. Проводивший много лет в дороге, и привыкший к приключениям и чувству опасности, тот быстро захирел от ничегонеделания. Мать уходила все глубже в политику, а после того как ее выбрали в Сенат США, отец ушел из семьи. В жизни Лилиан ему больше не было места, но официально они так и не развелись. Эрик тяжело переживал уход отца, хотя тот исправно навещал его в дни рождения и на Рождество, даже писал письма, но все равно он так и не смог простить ему его уход. Войдя в стадию переходного возраста, он и вовсе перестал общаться с отцом из-за юношеского максимализма, и с того момента требовал называть его вторым именем - Гейлом, так как Эриком звали его деда со стороны отца. Но, даже уже будучи взрослым, так и не помирился с родителем из-за своей гордыни, хотя понимал отца и причину его поступка. Поэтому он очень удивился, когда Патрик позвонил ему в тот октябрьский день, заявившись сюда. Гейл так и не понял, по какой причине тот оказался в MIT, и как узнал, что он занял место дяди. Лилиан настояла на том, чтобы он шел учить политологию или поступал в высшую школу бизнеса, чтобы встать во главе семейного дела, которым до сих пор управляет совет директоров, во главе которого сидит его мать и контролирующие акционеры. По этой причине он поступил в Государственный университет Черные Холмы в Южной Дакоте, самый лучший университет для политологов. Там же он познакомился с Фоксом - тогда еще молодым преподавателем, который вёл у него одну из дисциплин. Гейл практически сразу возненавидел его. Фокс был очень умен и хитер как лиса, превосходный стратег, но, увы, беспринципный человек, для которого нет ничего святого. Он бы свою родную мать продал, если бы это принесло ему ощутимую пользу. Фокс славился тем, что задабривал или наоборот, шантажировал студентов, которые хоть как-то могли помочь ему продвинуться в политической карьере. Естественно, тот связал имя Картер с сенатором Лилиан Гордон-Картер и поначалу пытался сдружиться с Гейлом. Но, поняв, что дружба с сыном сенатора ему не светит, также пытался собрать на него компромат, только ничего у него не вышло, потому что он забрал документы из того университета по окончании первого года. Многие преподаватели были готовы поставить ему зачеты автоматом, надеясь, что сенатор не останется в долгу за своего сына, но его откровенно тошнило от этой системы и лицемерия. Так что он доучился лишь до конца первого года и покинул то прогнившее место, заодно сменив имя. Он хотел, чтобы приемная комиссия Стэнфорда оценивала лишь его знания, а не его происхождение. Поначалу он не хотел принимать предложение Фокса, который определенно что-то задумал, а Гейл не желал быть пешкой в его игре. Он не был удивлен, что тот в таком еще довольно молодом возрасте тот уже занимает пост декана, и был уверен, что он добился этого путем подкупа и шантажа. Но сам факт того, что он предложил ему занять место его дяди Артура Гордона, заставил Гейла согласиться. С тех пор как он сам стал частью академического мира, он стал откровенно презирать своего дядю, за его квадратность и упрямство. Артур был словно постовой Истории, в свое время выучив и узнав определенные факты, он продолжал их отстаивать с ослиным упрямством, не желая принимать во внимание новые доводы. Гейла очень бесило то, что он не желал открывать свой разум чему-то новому, а продолжал твердить старые истины. При любой семейной встрече дядя и племянник пускались в жаркие споры, в которых ортодоксальный старик продолжал твердить свое, не желая слушать оппонента. Обычно спор заканчивался банальной фразой: «Я доктор наук по Истории и Философии, а ты всего лишь бакалавр (магистр) и не можешь судить с высоты своего образования». Он не желал принимать даже тот факт, что Гейл защитил докторскую диссертацию и лишь сказал на это: «Как тебе вообще выдали диплом», на что он перестал с ним разговаривать. Он, как и Арт, выбрал путь академии и жаждал от него, как ни от кого другого, одобрения и поддержки, но получил лишь плевок в лицо. Так что да, ему определенно льстило, что он занял место, которое дядя зарабатывал годами преподавания. Теперь же он понимал, что Фокс лишь сыграл на его тщеславии, тем самым сделав первый ход. А потом в его жизни появилась эта девчонка и все этические устои, которые он в свое время учил, а теперь преподавал, покатились к чертям. Помниться, он невольно залюбовался ее юным личиком, на котором не было и следа порочности, когда поднимал ее с пола в тот памятный день. Прикоснувшись к ней впервые, он почувствовал, как по его телу пробежала дрожь, пробуждавшая в нем низменные инстинкты. Разумеется, его как молодого мужчину привлекла красота юной девушки, но это было нечто большее, чем простое вожделение: от одной ее робкой улыбки пульс мужчины учащался. Андреа была одной из немногих девушек в университете, кто не пытался его соблазнить. Повышенное женское внимание стало для него настоящим испытанием на новой должности. Женщины окружали его везде, откровенно намекая ему на секс, но он делал вид, что ничего не замечал и вел себя чисто профессионально. Некоторые студентки отличались особой напористостью и даже позволяли себе непристойные прикосновения, но Гейл пригрозил им дисциплинарной комиссией и иском о сексуальных домогательствах. Их встреча на обочине стала переломным моментом. Она удивила его своим умением менять колеса и уже не казалась такой хрупкой девушкой после того, как откровенно заставила его сомневаться в своей мужественности. Было в этом еще кое-что: она сделала это просто так, не требуя ничего взамен, мужчина пытался припомнить, когда последний раз в его жизни кто-то что-то делал для него просто так. Она была так прекрасна во время работы над его машиной, что он почувствовал острую необходимость узнать ее получше и пригласил на встречу. Он убеждал себя, что это лишь обычная вежливость до того момента пока не увидел ее в том синем платье. Он понимал, что это непрофессионально и неэтично с его стороны, но в этот вечер он позволил себе забыть о том, кем для нее является до внезапного появления декана Фокса. Это мгновенно отрезвило его, показав ему, насколько опасной может быть эта связь: он ни в коем случае не желал подставлять ее под удар. После их памятного свидания, о котором Гейл вспоминал чуть ли не каждый день, он решил для себя сократить общение с девушкой насколько это возможно, ограничиваясь лишь короткими приветствиями вне урока. Его сердце разрывалось на части, когда он замечал, как она на него смотрит. В такие моменты он чувствовал себя уродом, но убеждал себя, что так будет лучше для них обоих. 17