Она похолодела, когда ручка дверцы начала поворачиваться у нее под пальцами. Не может кукла быть сильнее ее, просто не может! Амелия усилила хватку. «Умоляю!» Виском она ударилась о край чемодана, лежащего на полке. Ее осенило. Удерживая дверцу правой рукой, она неловко вскинула левую. Замки чемодана оказались открыты. Внезапным рывком она повернула ручку и со всей силы распахнула дверь. Послышался удар о стену и об пол. Амелия быстро стянула с полки чемодан и, откинув крышку, упала на колени, держа чемодан, словно раскрытую книгу корешком к себе. Она напрягла все свое внимание, глаза широко раскрыты, зубы стиснуты. Руки ощутили удар – кукла врезалась на бегу в дно чемодана. В тот же миг Амелия захлопнула крышку и швырнула чемодан на пол. Навалившись всем телом, она давила на крышку, пока трясущиеся пальцы не застегнули замки. Когда защелкнулся последний, она зарыдала от облегчения. Амелия оттолкнула чемодан. Он проехал по полу и стукнулся о стену. Амелия с трудом встала на ноги, стараясь не слушать безумные удары и скрежет внутри чемодана. Она включила в прихожей свет и снова попыталась отодвинуть засов. Тот безнадежно заклинило. Амелия развернулась и пробежала через гостиную, глядя себе под ноги. Повязки на лодыжках сползли. Обе ноги были в запекшейся крови, некоторые порезы еще кровоточили. Она провела рукой по шее. Рана все еще сочилась кровью. Амелия сжала трясущиеся губы. Надо как можно скорее попасть к врачу. Вынув из ящика кухонного стола нож для колки льда, она вернулась в прихожую. Пилящий скрежет заставил ее взглянуть на чемодан. У нее перехватило дыхание. Из бока чемодана высовывалось лезвие ножа, которое двигалось вверх-вниз, пропиливая дыру. Амелия смотрела на него не отрываясь. Ей показалось, что все ее тело превратилось в камень. Она бросилась к чемодану и упала рядом с ним на колени, глядя в оцепенении на мелькающее лезвие. Оно было испачкано кровью. Амелия попыталась схватить его левой рукой, чтобы выдернуть. Лезвие вырвалось, ушло вниз, и она вскрикнула, отдергивая руку. На большом пальце остался глубокий порез. Кровь потекла по ладони. Амелия прижала палец к халату. Из разума будто начисто стерли все мысли. Рывком встав на ноги, она доковыляла до двери и принялась дергать засов. Но он так и не поддавался. Большой палец саднил. Она вставила нож для колки льда под засов и попыталась отжать его. Кончик ножа сломался. Амелия пошатнулась и едва не упала. Она отскочила, заливаясь слезами. Нет времени, совсем нет времени. Она в отчаянии озиралась по сторонам. Окно! Можно ведь выбросить чемодан в окно! Она представила, как он падает в темноте. Амелия поспешно отбросила нож, повернулась к чемодану. И застыла. Из дыры в чемодане показались голова и плечи. Амелия наблюдала, как охотник силится выскочить наружу. Она не могла пошевелиться. Дергающаяся кукла уставилась на нее. «Нет, – думала она, – это неправда». Кукла высвободила ноги и спрыгнула на пол. Амелия отскочила в сторону и вбежала в гостиную. Правая нога угодила на осколок статуэтки. Она почувствовала, как тот глубоко впивается в плоть, и лишилась равновесия. Упав на бок, огляделась. Кукла прыжками неслась к ней. Амелия видела, как сверкает лезвие ножа. Амелия бешено дернула ногой, отшвырнув куклу назад. Задыхаясь, вскочила на ноги, забежала в кухню, развернулась и начала закрывать дверь. Что-то мешало ее закрыть. Амелии показалось, будто в голове раздался крик. Посмотрев вниз, она увидела нож и крошечную деревянную руку. Это рука куклы вклинилась между дверью и косяком! Амелия навалилась на дверь всей своей тяжестью, поражаясь той силе, с какой на дверь нажимали с другой стороны. Раздался треск. Крик в голове сделался громче, он перекрывал треск ломающегося дерева. Зазвенел упавший нож. Амелия опустилась на колени и потянула его к себе. Она взяла нож, отломанная деревянная кисть с запястьем соскользнула с рукояти. Борясь с дурнотой, Амелия с трудом поднялась на ноги и кинула нож в раковину. Дверь больно ударила ее в бок, охотник ворвался в кухню. Амелия отпрянула от него. Схватив стул, она запустила им в куклу. Та отпрыгнула в сторону, затем обогнула упавший стул. Амелия схватила с плиты кастрюлю и швырнула ее на пол. Кастрюля с грохотом приземлилась, заливая куклу водой. Амелия посмотрела на куклу. Та больше не наступала на нее. Охотник хотел забраться в раковину: он подпрыгивал, пытаясь схватиться за край стола одной рукой. «Он хочет получить обратно нож, – поняла она. – Он хочет добраться до своего оружия». И вдруг она придумала, что делать. Шагнув к плите, она откинула дверцу духовки и до упора повернула газовый кран. Она услышала, как шумно вспыхнул огонь, когда разворачивалась, чтобы схватить куклу. Амелия закричала, когда кукла начала выворачиваться и брыкаться, от бешеных рывков охотника ее мотало по всей кухне. Крик снова заполнил ее разум, и она внезапно поняла, что это кричит дух, заточенный в кукле. Она поскользнулась и ударилась о стол, обогнула его, упала на колени рядом с духовкой и зашвырнула куклу внутрь. Захлопнула дверцу и навалилась на нее. Дверцу едва не вынесло. Амелия давила плечом, затем спиной, уперлась ногами в стену. Она старалась не обращать внимания на то, как кукла бьется в духовке. Видно было, как алая кровь толчками вырывается из стопы. Амелия почувствовала запах горящего дерева и закрыла глаза. Дверца духовки становилась все горячее. Она осторожно пошевелилась. Грохот и толчки отдавались в ушах. Крик заполнял сознание. Она понимала, что на спине будет ожог, но не могла ослабить нажим. Запах горелого дерева сделался сильнее. Ноги ужасно болели. Амелия взглянула на настенные часы. Без четырех минут семь. Она наблюдала, как красная секундная стрелка медленно передвигается по кругу. Прошла минута. Крик в голове постепенно затихал. Она неловко заерзала, стискивая зубы от жжения в спине. Еще минута. Грохот и толчки прекратились. Крик становился все слабее. Запах гари наполнял кухню. По воздуху расползался серый дым. «Вот теперь они появятся, – подумала Амелия. – Теперь, когда все кончено, кто-нибудь придет на помощь. Так всегда бывает». Она начала понемногу отодвигаться от дверцы духовки, готовая, если что, тут же навалиться на нее снова. Амелия развернулась и встала на колени. От вони горелого дерева ее мутило. Но она все равно должна была проверить. Протянув руку, Амелия открыла дверцу духовки. Что-то черное и удушливое метнулось к ней, она снова услышала в голове крик, когда жар охватил ее снаружи и изнутри. Только на сей раз это был победный крик. Амелия встала и выключила духовку. Взяла из ящика щипцы для льда и вынула почерневшую искореженную деревяшку. Кинула ее в раковину и пустила воду, дожидаясь, пока перестанет валить пар. Затем она прошла в спальню, подняла телефон и прижала рычажки. Через минуту отпустила их и набрала номер матери. – Это Амелия, мама, – сказала она. – Прости, что я так себя вела. Я хочу встретиться с тобой сегодня. Правда, уже немного поздно. Может, ты приедешь ко мне и мы пойдем прямо отсюда? Прекрасно. Жду тебя. Повесив трубку, она вернулась на кухню, где вынула из держателя для ножей самый длинный из них. Подошла к входной двери и отодвинула засов, который теперь двигался совершенно свободно. Она пошла с ножом в гостиную, скинула халат и протанцевала танец охотника – танец радости охоты, радости предстоящего убийства. Затем она села в углу, скрестив ноги. Тот, Который Убивает сел в углу, скрестив ноги, дожидаясь в темноте, когда появится добыча. Перевод Е. Королевой Ведьмы на тропе войны Семь хорошеньких миниатюрных девушек сидят рядком. За окном ночь, проливной дождь – самая погода для войны. В комнате уютное тепло. Семь девушек в халатиках болтают. На настенной металлической пластине значится: ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ СИСТЕМОЙ НАВЕДЕНИЯ. Небеса прочищают глотку раскатом грома, примеряя на бескрайние плечи и сбрасывая разветвленную молнию. Дождь заставил мир затихнуть, он гнет деревья и испещряет точками землю. Дом квадратный, приземистый, одна стена у него из пластика. В доме щебечут семь хорошеньких миниатюрных девушек: – Так вот, я ему говорю: «Этого мне не надо, мистер Зазнайка». А он говорит: «О, неужели?» А я ему: «Именно так!» – Честное слово, я так буду рада, когда все это закончится. Я видела такую милую шляпку, когда ходила в последнее увольнение. О, чего бы я не отдала за нее! – И ты тоже? Ну я даже не знаю! И волосы-то толком уложить невозможно. Только не в такую погоду. Почему нам не позволяют покончить со всем этим? – Мужчины! Меня от них просто тошнит. Семь пар машущих рук, семь поз, семь голосов тоненько звенят на фоне грома. Зубы сверкают, когда девушки хохочут. Руки без устали рисуют в воздухе узоры. Центр управления системой наведения. Девушки. Семь девушек. Хорошенькие. Нет ни одной старше шестнадцати. Кудряшки. Конские хвосты. Челки. Пухлые губки – улыбающиеся, кривящиеся, выражающие эмоцию за эмоцией. Искрящиеся молодые глаза – блестящие, подмигивающие, прищуривающиеся, холодные или теплые. Семь здоровых молодых тел покоятся на деревянных стульях. Гладкие девичьи конечности. Девочки – хорошенькие девочки – целых семь. Армия уродливых мешковатых мужчин, увязая в грязи, с трудом бредет по кромешно-темной грязной дороге. Дождь льет потоками. Обрушивается как из ведра на изможденных людей. Громадные сапоги чавкают, погружаясь в жидкую желто-коричневую грязь и вытягиваясь из нее. Грязь стекает с носков и подметок. Медленно шагающие люди – сотни людей, – промокшие насквозь, жалкие, истощенные. Молодые сгорбились, как старики. Нижние челюсти отвисли, рты хватают черный сырой воздух, языки высунуты, запавшие глаза глядят в пустоту, не выражают ничего. Привал. Люди валятся в грязь, падают на свои вещмешки. Головы откинуты назад, рты раскрыты, дождь хлещет по желтым зубам. Руки замерли неподвижно – жалкие кучки из кожи и костей. Ноги не движутся – обтянутые хаки деревяшки, изъеденные червями. Сотни бесполезных конечностей, прикрепленных к сотням бесполезных тел. Позади них, впереди, по бокам рычат грузовики, танки и маленькие машинки. Толстые шины расплескивают грязь. Покрышки тонут, засосанные липкой жижей. Дождь барабанит мокрыми пальцами по металлу и брезенту. Лампочки молний вспыхивают, но не горят. Мимолетные сполохи света. Лик войны мелькает лишь на мгновение – собранный из ржавых ружей, вращающихся колес и окаменелых лиц. Темнота. Рука ночи закрашивает краткие проблески в буре. Погоняемый ветром дождь хлещет по полям и дорогам, сечет деревья и грузовики. Потоки пузырящейся воды оставляют на земле шрамы. Гром, молнии. Свисток. Покойники восстают. Сапоги снова чавкают по грязи – глубже, ближе, теснее. Подходят к городу, который преграждает путь к городу, который преграждает путь к… Военный сидел в комнате для переговоров в Центре управления. Он внимательно следил за связистом, который, скорчившись над приборной панелью, с наушниками на голове, записывал сообщение. Офицер наблюдал за связистом. «Они приближаются, – думал он. – Замерзшие, промокшие, испуганные, они идут на нас маршем». Он передернулся и закрыл глаза. Тут же снова открыл. Видения наполнили сузившиеся зрачки – клубящийся дым, объятые пламенем люди, непостижимые ужасы, которые воплощаются сами собой без слов и образов. – Сэр, – произнес связист, – сообщение с наблюдательного поста. Вражеские силы на подходе. Офицер поднялся, подошел к связисту и взял сообщение. Прочитал, и лицо его побелело, рот искривился. – Да, – подтвердил он. Развернулся на каблуках и пошел к двери. Открыл ее и вошел в смежную комнату. Семь девушек прекратили болтать. Комната погрузилась в тишину. Офицер встал спиной к пластиковой стене: – Прямо по курсу. В трех километрах отсюда. Вопросы? Одна девушка хихикнула. – Техника есть? – спросила другая. – Да. Пять грузовиков, пять командирских легковушек, два танка. – Это слишком просто, – засмеялась девушка, взбивая волосы тонкими пальцами. – Тем не менее это все, – сказал офицер. Он пошел к двери. – Приступайте! – приказал он и прибавил себе под нос: – Чудовища! Он вышел. – О господи, – вздохнула одна из девушек, – опять все то же. – Какая скука! – отозвалась другая.