– Ты уверена, что выключила его перед уходом? – Я всегда его выключаю. Но и это не все. Мне почудился запах мерзкого одеколона Руди. Слабенький, едва различимый. Я стала бегать по квартире и принюхиваться, на секунду показалось, что опять пахнет. – Она раздраженно выдохнула. – Понимаете? Я сама не своя. Кому-то мерещатся видения. А мне вот запахи. Несколько миль они проехали молча. Вновь пошла морось, и Ким включила дворники. После каждого взмаха они противно скрипели. Но Ким, казалось, этого не замечала. Гурни рассматривал ее. Одета аккуратно, неброско. Правильные черты лица, темные глаза, очаровательный рот. Блестящие каштановые волосы. Гладкая кожа отдавала средиземноморским золотом. Красивая молодая женщина – полна идей и стремлений, не зацикливается на себе. И умная. Это Гурни в ней нравилось больше всего. Но вот что странно: при ее уме связаться с таким подозрительным типом, как Робби. – Расскажи еще что-нибудь об этом Мизе. Он подумал было, что Ким не расслышала: так долго она не отвечала. – Как я уже сказала, у него дома была нездоровая ситуация, он рос в нескольких приемных семьях. Для некоторых это оканчивается нормально, но для большинства – нет. Я так и не узнала подробностей. Просто он казался другим. Глубоким. Даже чуть-чуть опасным. – Она задумалась. – А еще, я думаю, меня привлекало то, что Конни его терпеть не могла. – Поэтому он тебе понравился? – Думаю, что она его терпеть не могла, а мне он понравился по одной и той же причине: нам обеим он напоминал моего отца. Папа был по-своему сумасброд, и у него было безумное прошлое. Папа. Временами это слово поднимало в Гурни волну грусти. Он испытывал к отцу сложные чувства – большей частью подавленные. То же самое он чувствовал, думая о себе как об отце двух сыновей, одного живого и одного покойного. Когда волна грусти пошла на спад, Гурни поспешил отвлечься – перешел к другому вопросу, связанному с проектом Ким. – По телефону ты начала рассказывать о Максе Клинтере, он показался тебе странным. Кажется, так ты сказала? – Очень эмоциональный. Более чем эмоциональный. – Более чем? – О да. Он говорил, как параноик. – Почему тебе так показалось? – Его взгляд. Такой “я знаю ужасные тайны”. Все твердил, что я не понимаю, во что ввязываюсь, что я рискую жизнью, что Добрый Пастырь – само зло. – Кажется, он тебя напугал. – Еще как. “Само зло” звучит избито. Но он говорил это так, что воспринималось всерьез. Через несколько миль навигатор Ким направил их с трассы 28 на съезд в Буасвиль. Они ехали вдоль белого порожистого потока, бурного из-за талой воды, потом выехали на Маунтинсайд-драйв – головокружительный серпантин среди хвойного леса. Затем свернули на улицу Фэлконс-Нест. Таблички с номерами домов здесь располагались у подъездных дорожек, а сами дома прятались за густой живой изгородью или высокими каменными стенами. Дорожки встречались нечасто: по прикидкам Гурни, не меньше четверти мили от соседа до соседа. Последним номером был “Двенадцать” – слово выгравировано рукописным шрифтом на медной табличке, прикрепленной к одной из двух каменных колонн по бокам дорожки. Каждую из колонн венчал каменный шар размером с баскетбольный мяч, а на шарах свирепо растопырили когти и крылья каменные орлы. Ким свернула на ухоженную мощеную дорожку и медленно поехала сквозь аллею из густых рододендронов. На выезде из аллеи дорожка стала шире: они подъехали к дому Руди Гетца – угловатому сооружению из стекла и бетона, мало похожему на жилой дом. – Ну вот, – проговорила Ким нервно и возбужденно, останавливаясь у бетонных консольных ступеней, которые вели к металлической двери. Они вышли из машины, поднялись по ступеням и уже собирались постучать, как вдруг дверь отворилась. Навстречу им вышел невысокий коренастый человек с бледной кожей, жидкими седыми волосами и нависшими веками. Он был одет в черные джинсы, черную футболку и почти белый льняной пиджак. В руках у него был небольшой толстый стакан с бесцветной жидкостью. Гурни подумал, что он похож на продюсера порнофильмов. – Привет, рад видеть, – обратился он к Ким с дружелюбием ленивого ящера. Потом смерил взглядом Гурни и изобразил пресную улыбку. – Вы, наверно, знаменитый детектив-консультант. Очень приятно. Входите. – Он пропустил их, стаканом указывая на вход. Затем бросил взгляд на серое небо. – Погодка-то дерьмовая. Внутри дом оказался столь же резко современным и угловатым, как и снаружи: кожа, метал, стекло, холодные цвета, полы из белого дуба. – Что будете пить, детектив? – Ничего. – Ничего. Хорошо. А вы, мисс Корасон? – Он произнес эту фамилию с таким подчеркнуто испанским акцентом, что вместе с ухмылкой это смахивало на приставание. – Можно просто воды? – Воды. – Он кивнул и повторил это слово, словно то была не просьба, а интересное наблюдение. – Хорошо. Входите, садитесь. – Он указал стаканом в сторону огромного, как в соборе, окна. В эту минуту в просторную комнату на удивление бесшумно въехала молодая женщина на роликах в обтягивающем черном трико – въехала и тут же исчезла за дальней дверью. Гетц подвел их к шести креслам из матового алюминия, расставленных у овального акрилового кофейного столика. Рот его расплылся в подобии улыбки, ошеломляюще неприветливом. Когда они уселись, через комнату вновь пронеслась девушка на роликах – и вновь скрылась за дверью. – Клаудия, – объявил Гетц и подмигнул, словно раскрывая секрет. – Симпатичная, а? – Кто это? – спросила Ким. Похоже, этот спектакль ее ошарашил. – Моя племянница. Приехала в гости. Любит кататься. – Он помолчал. – Но к делу, да? – Улыбка мгновенно исчезла – видимо, время для болтовни прошло. – У меня для вас отличные новости. “Осиротевшие” заняли первое место в зрительском голосовании. Ким, казалось, больше смутилась, чем обрадовалась. – В голосовании? Но как вы… Гетц ее перебил. – У нас есть собственная система оценки предложенных программ. Мы делаем репрезентативную нарезку по материалам шоу, показываем подкаст достаточно широкой аудитории и получаем обратную связь. И суперточные прогнозы. – Но какой материал вы использовали? Мои интервью с Рут и Джими? – Фрагменты. Репрезентативные фрагменты. Плюс немного дополнительной информации, обозначить контекст. – Но эти интервью я снимала на любительскую камеру. Они не предназначены… Гетц перегнулся через стол навстречу Ким. – Этот вот “любительский” эффект в данном случае как нельзя кстати. Иногда необработанные записи – то что нужно. Они говорят зрителю: здесь честность. И ваш вид говорит то же самое. Вдумчивая. Открытая. Молодая. Невинная. Вот что сообщили нам зрители пробного ролика. Я не должен был вам этого говорить, но скажу. Ведь я хочу, чтобы вы мне доверяли. Они в вас влюбились. Просто влюбились! Нас с вами ждет большое будущее. Что скажете? Ким уставилась на него, приоткрыв рот. – Не знаю. Я… то есть они видели просто отрывок интервью? – Ну, кое-где мы упаковали его в объяснения, чтобы обозначить контекст, – мы и в передаче так сделаем. Если вам интересно, наш тестовый ролик представляет собой часовое шоу, составленное из презентаций четырех программ, по тринадцать минут каждая. То есть в него вошло ваше интервью и три другие записи. Такого рода тестовые ролики называются “В эфир или в сортир?”. Некоторым это название кажется грубым. Но мы его взяли не просто так – оно пробуждает инстинкты. Слово “инстинкты” Гетц произнес задушевным, чуть ли не благоговейным голосом. Хотите знать, в чем секрет успеха наших новостей? Он прост. Мы будим инстинкты. Когда-то телекомпании думали, будто новости есть новости, а развлечения есть развлечения. Ну и разорялись на новостных программах. Не подозревали, какой клад тут зарыт. Воображали, что новости – это голые факты, изложенные как можно скучнее. Гетц снисходительно покачал головой, дивясь человеческой склонности впадать в иллюзии. – И конечно, заблуждались, – улыбнулся Гурни. Гетц одобрительно указал на него пальцем, словно учитель на верно ответившего ученика. – Именно! Новости – они про жизнь, жизнь – про эмоции, а эмоции – это инстинкты. Страсть, кровь, слезы, восторг. А не сухие факты для чопорных маразматиков. Новости – это всегда конфликт. Отвали к едрене фене, понял? Сам отвали! Что ты сказал? Бамц! Бамц! Бамц! Простите за мой французский. Ясно ведь, о чем я?.. – Яснее некуда, – бесстрастно отозвался Гурни. – Поэтому мы и назвали тестовую программу “В эфир или в сортир?”. Людям такое надо. Чтоб выбирать одно из двух. Чувствовать свою силу. Как император на гладиаторском бою. Лайк – пощадить. Дислайк – добить. Люди любят черно-белое. От серого одна морока. От нюансов всех тошнит. Ким заморгала и сглотнула слюну. – Так “Осиротевшие” получили лайк? – Огромнейший лайк! – Ким хотела было еще что-то спросить, но Гетц ее перебил и продолжил: – Огромнейший лайк! Что мне лично особенно приятно. Вот что значит карма! Ведь это благодаря новостям о преступлениях Доброго Пастыря “РАМ-Ньюс” взлетели в топ. Это наши истоки. Вернуться к той же теме теперь, ровно через десять лет – как это метко! Кожей чую, это то что надо. А теперь предлагаю вам восхитительный ланч. По сигналу Гетца в комнату вновь вкатилась Клаудия, на этот раз с подносом в руках и поставила его на кофейный столик. Ее уложенные гелем волосы оказались при ближайшем рассмотрении не черными, а густо-синими – лишь самую малость темнее глаз, на мгновение уставившихся прямо на Гурни с диковатой непосредственностью. Похоже, ей еще нет и двадцати, подумал Гурни. Она сделала пируэт на одном коньке, затем проскользила через комнату, обернулась и исчезла. На подносе стояли три тарелки. На каждой, как экспонаты, были аккуратно разложены суши. Замысловатой формы, красивых тонов. Все сплошь из незнакомых ингредиентов – незнакомых Гурни и, по видимости, Ким: она разглядывала эту экспозицию с явной тревогой. – Очередной шедевр от Тоширо, – сказал Гетц. – А кто такой Тоширо? – спросила Ким. У Гетца загорелись глаза. – Моя добыча. Я его увел из одного крутого суши-ресторана. – Гетц взял с тарелки яркий ломтик и отправил в рот. Гурни последовал его примеру. Было непонятно, из чего сделано блюдо, но на удивление вкусно. Ким собралась с духом, попробовала кусочек и уже через пару секунд заметно успокоилась. – Изумительно, – сказала она. – Значит, теперь он ваш личный шеф-повар? – Один из моих бонусов. – Должно быть, вы мастер своего дела, – сказал Гурни. – Я мастер распознавать, на что люди клюнут. – Гетц на секунду замолк, словно эта мысль озарила его только сейчас. – У меня талант распознавать таланты. Гурни вежливо кивнул, зачарованный столь беззастенчивым позерством. Ким хотелось вернуть разговор к “Осиротевшим”.