— Родне сообщили? — Детдомовская она. — Что же ее в Питер-то понесло? — удивился Антон. — А что ее держало? — пожал плечами Белкин. — Раз нет семьи, то любое место сгодится! — Это Питер-то — любое? — Оставим философские споры! — вмешалась Алла. — Но вопрос интересный: почему Дробыш приехала именно к нам? — Ничего удивительного, — ответил Дамир. — У нее подруга здесь. — Тоже детдомовская? — Верно, но у нее, кажется, родная бабка имеется. Вроде девица неплохо устроилась, вот Евгения и решила к ней податься, когда на родине не сложилось. — С подругой удалось поболтать? — Нет пока, но я поговорил с соседкой Дробыш. Они снимали квартиру на двоих. — Она в курсе, от кого была беременна Евгения? — Говорит, та не рассказывала. — Может, мужик женат? — спросил Шеин. — Так обычно и бывает! — Ольга не в курсе. Она любовника не видела, но, когда поняла, что Евгения беременна, начала спрашивать. Дробыш напустила на себя загадочности, но проговорилась, что скоро, дескать, все изменится и она заживет наконец по-человечески. Может, сказала, даже дело свое откроет. — То есть мужик ей что-то пообещал, когда узнал о ребенке? — уточнил Антон. — Похоже на то. — Вдруг подруга, из-за которой она приехала, знает, кто наш таинственный папаша? — задала вопрос Алла. — Ольга передала мне записную книжку жертвы. Известно, что подругу зовут Эля, но надо изучить контакты. Саня, займешься? — Ладно, — вяло отозвался Белкин. С одной стороны, он понимал, что возня с данными — неотъемлемая часть оперативной работы, но ему гораздо больше нравилось «топтать землю», нежели сидеть, уткнув нос в бумажки. — Получается, мы можем заключить, что пока ничего общего между жертвами не найдено, — подытожила Алла. — Кроме того, что все они были беременны. Ну и еще одно: Гуревич и Иродова найдены в двух кварталах друг от друга. Зато остальные — в противоположных концах города, так что вряд ли территориальный признак здесь основной! Либо мы плохо искали, либо искали не там. Насчет Дробыш: надо во что бы то ни стало встретиться с этой Элей! Четыркина: необходимо найти ее бойфренда, который любит распускать руки. Насчет приюта «Дочки-матери» я еще подумаю — здесь необходим тонкий подход. — Этот ваш Мономах, Алла Гурьевна, занятный мужик! — хохотнул Шеин. — Надо же, собственное расследование провел! — И, что интересно, с успехом, — вставил Дамир. — Он наш конкурент, Алла Гурьевна. Как насчет взять его в команду? — Плохая идея, — поморщилась Алла. — Каждый хорош в своем деле. Князев — отличный врач, но он не сталкивался с по-настоящему опасными людьми. А мы имеем дело именно с такими: кто, по-вашему, может запросто угробить нескольких беременных женщин? — А что, если связи между преступлениями не существует? — неожиданно спросил Белкин. — Что, если женщин убили по разным причинам? — Вот потому-то мы и должны побольше узнать об их ближнем круге, — согласилась Алла. — Начальство только обрадуется, если оправдаются ваши предположения, Александр, ведь никому не нужен маньяк, разгуливающий по городу и уничтожающий будущих матерей! — Две женщины делали аборты, — задумчиво произнес Дамир. — Если это все-таки маньяк, вдруг он мстит? — За нерожденных детей? — недоверчиво изогнула бровь Алла. — А способ убийства для него неважен, вы хотите сказать? Ахметов кивнул. — И такое возможно, — согласилась она. — Но как быть с тремя другими? — А вдруг они тоже намеревались? — И это не исключено. Давайте искать гинеколога, но не забываем и о других задачах. Пока что у нас — поле непаханое! * * * Мономах еще не поднялся на крыльцо, когда дверь его дома распахнулась и оттуда выскочил Жук, гигантское лохматое чудовище породы ирландский волкодав. Пепельно-серый, с огромной головой, Жук доходил Мономаху до пояса, когда стоял на всех четырех лапах. Вид он имел угрожающий, и никому не пришло бы в голову покуситься на хозяина в присутствии столь пугающего существа — да даже просто приблизиться! Между тем Жук был нежнейшим псом, который, однако, мог запросто повалить на землю любого, кто только подумает о том, чтобы причинить вред Мономаху. Строго говоря, Жук принадлежал его сыну. Артем принес щенка, когда тот был не больше плюшевого медвежонка, но из-за постоянных разъездов и сборов сын бывал дома так редко, что вырастил Жука Мономах. И именно он стал его настоящим хозяином. Когда Артем приезжал, пес дежурно радовался, с удовольствием позволял себя ласкать и гладить, но подчинялся он только одному Мономаху. Артем не ревновал, признавая, что это справедливо. То, что собака на свободе, говорило о присутствии домработницы. Дом, построенный на «олимпийские» деньги Артема, располагался в поселке Пудость, что недалеко от города Гатчины, в часе езды от Питера. Гатчина главным образом знаменита тем, что там находится замок императора Павла Первого, русского Гамлета, как его называли из-за жизни под постоянным давлением великой матери, Екатерины Второй, и трагической безвременной кончины в результате заговора придворных. Пудость представляет собой сборную солянку из таунхаусов, частных деревянных домов и коттеджей, выросших там за последнее время как грибы после дождя. Мария Семеновна Боткина жила по соседству, в той части, которая не относилась к элитной территории. Она была одинокой, активной пенсионеркой, и ей не мешал небольшой приработок, получаемый от Мономаха. Мария Семеновна прибирала, стирала белье и иногда готовила еду для своего вечно занятого подопечного. Брала недорого, зато имела возможность в любое время пользоваться услугами дипломированного врача и его связями, если приходилось ложиться в больницу. Распахнув дверь, Мономах вошел, спотыкаясь о крутящегося под ногами Жука. — Вернулись? — раздался голос из ванной комнаты на первом этаже. Через минуту показалась и сама домработница. — А я тут стирку затеяла, вещей накопилась тьма. И откуда столько, ведь один живете-то! Мария Семеновна выросла в сельской местности, а потому ей невдомек, зачем одинокому мужчине каждый день менять носки, рубашки и футболки, а также раз в неделю постельное белье. Несмотря на свои взгляды, она не возражала стирать все это в новой стиральной машине, а потом гладить. Добрая душа, жалеющая человека, вынужденного обходиться без женской руки. Единственным, что раздражало Мономаха в домработнице, были ее намеки на необходимость вступить в повторный брак «с какой-нибудь хорошей женщиной», потому что «негоже еще молодому, солидному врачу болтаться в одиночестве, как «цветок» в проруби». — Кстати, вы в курсе, что у вас крыша течет? — задала она новый вопрос, не дождавшись ответа на первый. — Как это, ведь… — Да-да, новая крыша, но — течет, я вам говорю! — Придется рабочих вызывать, — обреченно вздохнул Мономах: вот как раз сейчас ему только бытовых проблем и не хватало! — Я позвоню… — Зачем звонить? — перебила Мария Семеновна. — Вон, у соседей бригада дом строит. Из Таджикистана. Или Узбекистана… Или они из Казахстана? Короче, не важно, но ребятишки хорошие. — Откуда вы знаете, что хорошие? — поинтересовался Мономах. — Вас сутками дома нет, и вы ни с кем не общаетесь, а один паренек мне несколько раз помогал и даже денег не взял! Сархатом его звать. Надо дать мальчику подработать, а то бригадир у них — зверь, платит копейки и дерет три шкуры! — Это вам ваш гастарбайтер поведал? — Да что, у меня глаз нет? Я сама вижу — и как он их гоняет, и как на обеденный перерыв времени не дает, до темноты пахать заставляет. Когда Сархатик мне помогал, бригадира тут не было, а то бы он его живьем слопал! — Ну у них же есть выбор, — пожал плечами Мономах. — Можно в Таджикистан вернуться. — Так нету там работы-то! — развела руками Мария Семеновна. — Иначе бы ребята не приезжали, им у нас плохо. Платят мало, да и к погоде нашей они непривычные! Так я позову Сархатика? Обрадовавшись, что разговор о крыше окончен, Мономах разделся и прошел в гостиную. На журнальном столике он увидел ворох каких-то бумажек и карточек. — Я вытащила это из ваших карманов, — пояснила домработница, следующая за ним по пятам. — Гляньте, что там вам нужно — вдруг важное? Мономах слишком устал, чтобы копаться в мусоре. Скорее всего, это рекламки и напоминалки, которые он сам себе писал, чтобы что-то не забыть. Сын надарил ему кучу шикарных ежедневников в кожаных переплетах, но Мономах не привык ими пользоваться. Он писал записки на стикерах и рассовывал по карманам или наклеивал на экран компьютера. Еще агенты приходили из фармацевтических фирм или компаний, занимающихся медицинским оборудованием. Мономах брал визитки, а потом выбрасывал — странные люди, неужели они думают, что заведующий отделением сам решает, что и у кого покупать? Сгребя ворох макулатуры со стеклянной поверхности, Мономах собрался выкинуть все скопом в мусорный бачок, как вдруг одна бумажка привлекла его внимание. Не стикер, а обрывок листка из школьной тетрадки в линеечку. Мономах развернул его и застыл — ярким фломастером там было написано одно только слово: «Помогите!» * * * Эля, в миру Елизавета Топтыжкина, согласилась встретиться со скрипом. Следы Топтыжкиной обнаружились в базе: в прошлом она задерживалась за проституцию, проходила по делу об организации борделя, и каждый раз ей чудом удавалось выкрутиться. С тех пор прошло лет пять, и об Эле не было слышно. Однако Белкин нарыл информацию о том, что нынче она владеет банными комплексами в разных концах города, и что-то подсказывало Дамиру, что мужики туда ходят не только попариться. Это хорошо, потому что ему требовались факты, чтобы прижать дамочку, буде она станет отказываться от беседы. Сработало, и Эля пообещала навестить его в Комитете, чтобы уладить любые недоразумения. Топтыжкина оказалась невысокой, плотной молодой женщиной. Ее одежда, хоть и представляла собой безвкусную эклектику, прямо-таки кричала о том, что куплена в дорогих бутиках. Макияж был под стать — кроваво-красные губы, «египетские» стрелки и наклеенные ресницы, обильно политые синей тушью. Да, интересная подруга у покойницы Дробыш — что, черт подери, могло их объединять?! — Только то, что мы из одного города, — передернула плечами Эля, отвечая на вопрос опера. — Никакая она мне не подруга — так, время вместе проводили в детдоме… Я обалдела, когда она вдруг ко мне завалилась! С котомками, банками какими-то с соленьями — типа, сама навертела… Как из колхоза, честное слово! — Женя знала, чем вы на жизнь зарабатываете? — А у нас, знаете ли, всякий труд в почете! — огрызнулась бандерша. — И особенно ваш труд ценится в нашей правоохранительной системе — от ста до пятисот тысяч рублей. Или до трех лет. — Да-да, я в курсе, — поморщилась Эля. — Я ведь пришла, зачем меня запугивать? — И в мыслях не было! — развел руками Дамир. — Так мой вопрос… — Сначала Женька ни о чем не догадывалась. Она думала, я замуж вышла. Дура набитая! Кому мы тут нужны, в Северной, едрить ее, столице? Это я бабке так писала… — Когда Женя узнала? — Да быстро, такое ведь скрыть трудно!