Аннотация Когда-то она была влюблена в друга своего старшего брата, но он женился на другой, чем разбил ей сердце. Узнав о его разводе, она возвращается в город детства, чтобы показать, чего он лишился, заставить пожалеть о своем решении, кусать локти. Она еще не подозревает, чем закончится для них это лето. В книге есть: – адекватный, но не идеальный герой. – ну очень настойчивая героиня. – всеобъемлющий ХЭ Пролог Крупная дрожь пробегала по телу, зуб не попадал на зуб, взгляд сосредоточенно смотрел вперед, где свет фар разрезал перед капотом непроглядную темень ночи. Струи дождя, как из пожарного брандспойта, с остервенением лупили по кузову внедорожника и лобовому стеклу. Спину колол холод, растекался по всему телу, заставляя рвано дышать, а сердце – колотиться, как расшатанный двигатель. Глеб на секунду перевёл взгляд на собственные руки, державшие руль. Костяшки пальцев побелели от напряжения. Покосился на пассажирское сидение, скрипнул раздраженно зубами. Злость мгновенно разлилась по венам, как чернила каракатицы в прозрачной морской воде. Последний месяц жизнь Глеба превратилась в экстремальный аттракцион с отсутствующей системой безопасности. Он не просто потерял покой, сон, аппетит – это ерунда по сравнению с мегатоннами потерянных нервов, – похоже, он безвозвратно терял собственную благоустроенную, спокойную жизнь. Какой-то жалкий летний месяц – быстротечный, который обещал промелькнуть традиционно незаметно, несмотря на свалившиеся проблемы, – и размеренное существование полетело в тартарары. Глеб, всегда казавшийся себе и окружающим невозмутимым, готов был лопнуть от бушующих эмоций. А прямо сейчас – сожрать руль собственного внедорожника. Несчастный месяц, каких-то тридцать дней, и вот уже Глеб несётся под ливнем, под оглушающим громом, раскаты которого прошивали тело насквозь. По ночной размытой дороге, рискуя скатиться в пропасть. Остановиться хоть на миг, отвлечься, дать волю эмоциям, значило потерять управление. Пиши пропало, хоронить будет некого: сначала машина сомнётся как фантик, ударяясь о каменные глыбы, остатки же искорёженного металла сожрёт ненасытное жерло горной реки. Ливень усиливался, словно в небе прорвало дыру, и осадки, которых ждали с апреля, решили обрушиться именно в эту ночь, на этот, и без того опасный, перевал. Автомобиль нещадно вело, протектор месил бурлящую, несущуюся с гор грязь. Глеб, стиснув зубы, продолжал пробираться к безопасности. Умирать в расцвете сил, на пике финансового благополучия и здоровья, он не собирался, тем более не мог позволить сгинуть на этом перевале той, что сидела рядом. Придушить её потом, когда довезёт живой и невредимой, – мечтал, а позволить бездарно погибнуть по причине собственной глупости – не мог. Ниже, через несколько километров, перевал становился более пологим, дорога расширялась, вскоре начинались отбойники по краю дороги, асфальт, просторные смотровые площадки. Именно туда, а потом ещё дальше – в тепло и безопасность – рвался внедорожник, с чертыхающимся водителей за рулём и перепуганной пассажиркой, которая вцепилась для пущей надёжности в ремень безопасности, словно кусок ленты спасёт от падения на дно пропасти. – А-а-а-а-а! – послышался женский визг вместе с ударом о левый борт автомобиля скатившего с горы камня. Отлично, просто отлично! – А-а-а-а-а! – продолжала верещать та, благодаря которой они оказались в этой ситуации. Камни сыпались на дорогу, спереди, сзади, по борту и на крышу автомобиля. Несколько, благо небольших, отлетело в лобовое стекло. Россыпь булыжников, перемешанных с грязью, скатилась под колёса, заставляя протектор скользить, как по льду. Камни продолжали падать, предупреждая, что через несколько секунд обвал снесёт автомобиль с дороги, как игрушечную машинку с подоконника. Глеб в ужасе оглянулся, крупная дрожь прошла по телу, перехватил руль, краем сознания отмечая, насколько онемели руки. Не оставалось и доли секунды на принятие решения, выручала лишь мышечная память. – Держись, – отдал он короткий приказ. Стиснул зубы, поддал газа и рванул вперед выворачивая руль для крутого поворота почти под сто восемьдесят градусов, за которым, один бог знает, что их ждало. Оставаться на месте было нельзя. Ехать осторожно, медленно, как обычно здесь передвигаются – невозможно. Впереди – неизвестность. В итоге Глеб проскочил злосчастный поворот, увернулся от грязевой кучи, которая превращалась в скользкую жижу под колёсами, поймал боковым стеклом несколько камней и едва не оглох от женского визга. От нечеловеческого напряжения сводило мышцы, сеткой выступили вены на кистях рук, на лбу проступила испарина. Кажется не дышал, однако вывел внедорожник на асфальтированную дорогу рядом с просторной смотровой площадкой. Глеб медленно, всё ещё не веря себе, сдал правее, остановил машину. Фары все еще взрезали темень южной ночи, дворники без устали скатывали потёки непрекращающегося дождя, вдали слышались раскаты грома, которые отзывались в бездонных ущельях ужасающим эхом. Он повернул голову направо, впился взглядом в ту, что умудрилась за какой-то жалкий месяц превратить его жизнь в броуновское движение, а после едва не угробила их обоих! Красивой, какой же красивой она была! А ещё до умопомрачения желанной, до стёсанных от злости зубов идиоткой. Абсолютно невыносимой, несносной, упрямой, как сотня бестолковых ослов. И любимой, вопреки всем и вся, в первую очередь себе самому, – любимой. Глеб отцепил руки от руля, потянул горловину футболки, пытаясь избавиться от удушья, распахнул дверь, выпрыгнул прямо под ливень, в надежде немного прийти в себя. Не придушить эту ненормальную и себя заодно, вспомнить каким женщинам не место в его жизни. Именно таким, как та, что смотрела на него из салона внедорожника, пока Глеб стоял под струями ливня, в свете фар. Голова кружилась от адреналиновой встряски, нервному напряжению требовался выход, хотелось орать на всю непроглядную ночь, на весь мир! Перекричать ливень хотелось! Глеб обошёл машину, рванул пассажирскую дверь на себя, уставился на явившуюся в его жизнь проблему. Проблема глубоко дышала, смотрела широко распахнутыми глазами, нервно облизывала губы. Белая блузка промокла и больше показывала, чем скрывала. Грудь во всей своей красе проступала сквозь ткань и призывно вздымалась. Лёгкая юбчонка задралась, демонстрируя стройные загорелые ноги. Колени провокационно разошлись в сторону, показывая край кружевных трусов. Глебу хотелось наорать, обматерить с ног до головы, но он лишь потянул девушку за руку из машины, пресекая слабенькие попытки сопротивления. – Испугалась? – спросил Глеб, тяжело дыша в всклокоченную, промокшую макушку, пахнущую летом, ливнем, инжиром. – Нет, – услышал он в ответ и невольно улыбнулся, одновременно злясь на это «нет». Струи воды падали с неба, одежда промокала насквозь, Глеб прижимал к себе ту, которую хотел несколькими минутами раньше придушить. Водил ладонями по женским изгибам, скользил под промокшую, прилипшую к ногам юбку и сходил с ума. Она была рядом, живая, тёплая, несмотря на прохладный ливень. Обнимала его в ответ, тянулась, вставала на цыпочки, терлась грудью, тяжело дышала, делила с ним на двоих одно желание. Глеб обхватил тонкую талию одной рукой, приподнял, прижал к себе, впился в губы наглым, настойчивым поцелуем, тут же ворвался в сладкий рот, тот самый, что злил его, сводил с ума, заставлял кровь закипать в доли секунды, вопреки всем законам физики и физиологии. От явственного, жадного ответа Глеб окончательно потерял самообладание, если оно и оставалось в его крови. Руки подрагивали, но не от того, что держали на весу женское тело, а от неистового, умопомрачительного желания, с которым он не мог, а сейчас не хотел бороться. Поверх недоумения, злости, всего напускного, лишнего, как шелуха, всплывало единственная и истинная потребность – обладать этой ненормальной женщиной. Здесь, сейчас, безотлагательно, позабыв о собственном терпении. Глеб углубил поцелуй, всё так же на весу прижимая к себе тоненькое тело, второй рукой подхватил под ягодицы, заставив обхватить ногами себя за талию. Он беспорядочно обрушивал жадные губы на красивое до одури лицо, шею, ключицы, скользил по плечам, превращая поцелуи в лёгкие укусы, дурея от вкуса, запаха, страстного ответа. Всего лишь несколько шагов к левой двери автомобиля, всё с той же ношей в объятиях, быстрое движение руки: в бардачке были презервативы, абсолютно точно были. Иначе он взорвётся, как водородная бомба, оставив после себя бесконечные разрушения. Память не подвела, защита нашлась быстро. Остальное лишь дело техники и охватившего двоих безумия. Прямо на опасном перевале, под ливневым дождём. Она крепко цеплялась за плечи, исступленно царапалась, стонала, как обезумевшая, пока Глеб расправлялся с латексом, одновременно держа на весу женщину, которую желал до помутнения рассудка, белых мушек в глазах. Ту, из которой хотелось выбить всю дурь. Хотел. Сейчас. Всегда. Бесконечно. Безумно. Бешено. Кружево он стаскивать не стал, не смог пересилить себя, выпустить из рук. Не мог напиться поцелуями, вкусом, запахом, страстным, безумным ответом. Лишь отодвинул в сторону, отмечая полную готовность, жажду, такую же снедающую, невыносимую, как и у него. С алчной жадностью вкусил громкий стон женщины, которая захлёбывалась в адреналине, нечеловеческом, истовом желании. Слизывал слёзы, перемешанные с ливнем с красивого лица и продолжал, продолжал, продолжал – ещё и ещё, целую вечность… Глеб не помнил, когда и куда отбросил презерватив, он сосредоточился на обмякшей в его руках женщине. Осторожно усадил на пассажирское сидение, кое-как, максимально быстро привёл себя в порядок, потом вернулся к ней. Красивая, какая же она красивая… Невыносимо желанная, даже сейчас, сразу после безумной, ненормальной близости, посредине дороги, между отбойником и капотом внедорожника. Видимо, всё должно было завершиться именно так, а может быть… начаться? Глава 1. Ирина Кто решил, что сделать глянцевый натяжной потолок в жилой комнате отличная идея? Я таращилась на лакированную поверхность, и чувствовала себя, как на операционном столе или столе для вивисекции. По моим представлениям, конечно, как на операционном столе, двадцать пять лет жизни я обходилась без врачебных манипуляций, и «вивисекция» – слово в моём лексиконе чужеродное. Раздраженно перевернулась на бок, уставилась в стену с обоями, попыталась смириться с жёлтыми цветами на размытом грязно-голубом фоне. Я до сих пор помнила, как эти обои покупали, и что они мне категорически не нравились. Зато продавались со скидкой, потому выбор пал на жёлтые кляксы, мутный голубой фон, а обои помнили меня. Как я лежала здесь почти семь лет назад и глотала слёзы обиды, отчаяния и любви. Самой первой, самой настоящей, на всю оставшуюся жизнь! Благо хоть недолгую. В двадцать пять лет я собиралась постареть, а в тридцать превратиться в страдающую старческим слабоумием бабку. И вот, спустя семь лет, я находилась в той же комнате, смотрела на те же обои, глядела в нелепый, на фоне старых стен, глянцевый потолок, и стареть не собиралась. Поумнеть бы к тридцати годам. Ведь то, что я делала прямо сейчас, и за несколько часов до этого абсолютно точно не признак ума. У меня была благоустроенная жизнь, приличный заработок, хорошая квартира в центре города, который любила всей душой. Последнее, о чём я мечтала, – рвануть в южный, приморский поселок собственного детства, раздражённо взбивать подушку, страдать от духоты летней ночи, пытаться уснуть, слушая пьяные разговоры, несущиеся в окно – источник моей бессонницы. Стоило встать, закрыть окно, включить сплит-систему, перестать подслушивать, изображая мёртвого опоссума, но тогда бы я не слышала голос любви всей моей жизни. Той самой – первой, настоящей, которая навсегда. – Мне сразу твоя Лийка не понравилась, – повторил примерно двухсотый раз за вечер Коля – мой родной брат, лучший друг любви всей моей жизни, а прямо сейчас – пьяный, тридцатипятилетний подводник в отпуске. – Цыпе, кстати, тоже, а дети, они как звери: плохого человека сразу чуют! – это про меня. В одном предложении назвать и ребёнком, и животным двадцатипятилетнюю обладательницу длинных ног, упругой задницы и груди третьего размера мог только Колян.