Вчера сидели в шезлонгах, созерцая цветение сакуры и полёт воздушных шаров (мы правда так проводим время, и не только мы, на высоком берегу Нерис, где цветут сакуры, посаженные в честь японского дипломата Сугихары, спасшего много тысяч людей[1], и скоро зацветут яблони, посаженные просто так, для радости, понаставили шезлонги, надувные кресла и положили пледы для желающих там сидеть; желающих, теоретически, толпы, а на практике никто никому не мешает), сидели и говорили, что всё-таки Вильнюс так хорошо получился, что когда этот мир закончится, надо бы сохранить его в вечности, в качестве специального рая для особо понимающих праведников, пусть болтается где-нибудь в космосе вместе со своими храмами, дикими сливами, толстыми утками, вечеринками по любому поводу и без него, красными самокатами, весёлыми псами и всем остальным, что у нас есть. И море, – сразу думаю я, – висящий в космосе Вильнюс запросто можно окружить морем, вот тут-то мне карта и пойдёт. Но тут же понимаю, что нет, не надо, пусть наше море остаётся невидимым, а то что это за рай такой, где не о чем сокрушаться и мечтать. Д Два способа Есть два основных способа взаимодействовать с т. н. «чудом» (необъяснимым, над-человеческим и т. п.); по уму, надо уметь оба, иначе беда. Всё, что лишает нас сил, добавляет страха и недоверия к миру, следует анализировать и объяснять рационально (не обязательно правильно, важен сам процесс). А всё, что даёт нам силы, радость и ощущение налаженного диалога со Всем-Миром-Сразу, следует принимать на веру, романтизировать и не поддаваться искушению почувствовать себя «умным и честным» (тем более, что рационализация чудесного не имеет отношения ни к честности, ни к уму). Важно, конечно, отличать одно от другого и иметь достаточно внутренней дисциплины, чтобы легко и естественно переключаться из одного режима в другой, но тут ничего не поделаешь, во всяком деле без технической подготовки никуда. День рождения мира Друг рассказал, что, оказывается, в семнадцатом веке некий архиепископ каким-то образом высчитал, что сотворение мира было завершено 23 октября 4004 года до нашей эры в 9 утра. Из чего следуют два вывода: – Во-первых, Господь работал по ночам. Только настоящие «совы» заканчивают срочную работу к девяти утра. Ч.т.д. – Во-вторых, поскольку мир был сотворён за 7 дней, ясно, что Господь взялся за работу во второй половине октября. И это так по-человечески понятно! Осень перевалила за половину, погода испортилась, похолодало, зарядили дожди, надо было придумать какое-нибудь приятное рукоделие, чтобы засесть с ним дома. Лучше бы Он вышивал. Джармуш и март Удивительно всё же, как режиссёру Джиму Джармушу удаётся совершенно нечеловеческий безоценочный взгляд на происходящее. Я так (почти) не умею, но тоже хочу. В рамках акции «хочу уметь как Джармуш» хожу по городу, иногда говорю (про себя, но чётко, как будто вслух; на самом деле, лучше всё-таки вслух, но на улице это не всегда удобно): «Дорогой бог, пожалуйста, посмотри на всё вокруг моими глазами», – и тогда сразу получается в точности как у Джармуша, даже наверное круче, но ненадолго, на пару минут. Это такое невероятное… в общем, такое. Не знаю, как это назвать. Просто очень долгий, очень спокойный безоценочный взгляд. Но долго его не выдержать, всё-таки глядящий гораздо больше и сложнее меня. Ну это нормально вообще: весна. Я в этом смысле, как дворовый котик: чуть оттепель, сразу принимаюсь истошно орать под окном Господним всякую романтическую ерунду. Надеюсь, Ему хотя бы смешно, а не просто ужасно шумно. С другой стороны, не закрывает же окно. Для настоящих героев На пакетиках сахара в пиццерии имени Юргиса и Дракона написано: «Для настоящих героев». Ещё бы! Даже не знаю, кто из них больше герой – Юргис, которому надо побеждать дракона, или дракон, которому вот прямо с утра придётся жрать сырого, неочищенного Юргиса, подозрительно святого на вид. «Ну хоть сахарком потом закушу эту неприятность», – думают оба, собираясь на бой. Договор У нас с Вселенной договор: я говорю её голосом, прикидываясь, будто это не заслуживающая внимания беллетристика, а она за это даёт мне в глаз, как только скажу херню. Очень удобно с такой обратной связью: молнией не разразило? – значит я опять молодец. Разразило? Соберись, тряпка, восстань из пепла и больше херню не неси. Е Ещё не конец Вчера шли по ярмарке уже в темноте, под колокольный звон, больше похожий на бурю, как будто звонарь кафедрала мало того, что сам напился, так ещё и привёл на колокольню пьяных друзей. Сквозь этот штормовой звон и ярмарочный гомон до нас донёсся далёкий звук трубы, такой чарующий, что мы решили: наконец-то Гаврюшенька нашёл продолбанную трубу, и сейчас всем покажет (а мы поглядим). Сегодня при свете дня давешний архангел Гавриил оказался немолодой тётенькой в розовом спортивном костюме. Я не пророк, мне лень восходить на гору, поэтому просто запишу: этот мир в очередной раз спасён (неизвестным для меня способом, а как ещё). Ж Живу Я сейчас живу, как будто иду по канату, по которому не умею ходить, поэтому прежде, чем сделать очередной шаг, проснуться в новый день, приходится своей волей (больше нечем) превращать канат как минимум в доску, а лучше – в твёрдую землю, а ещё лучше – в широкий пирс, такой длинный, что его конец сливается с горизонтом, а горизонт, как мы знаем из учебников, недостижим.