— Зачем мне эта картина, если ты решил бросить меня?! — Я никогда тебя не брошу, — он зло уставился мне в глаза. — И не смей говорить обо мне так, будто я уже мертв. От злости и избытка эмоций уже наворачивались слезы. Я ударила его по руке, выбивая палитру, второй шлепнула по щеке. Он попытался меня схватить, но кисть в руках помешала, я смогла вывернуться, убежала в свою комнату и заперлась. Прислонившись спиной к двери, я наконец дала волю слезам. На моей ладони отпечаталась черная краска с палитры, словно черная кровь. Я стала яростно тереть ее, пытаясь избавиться, но добилась лишь того, что чернота расползлась мне по обеим рукам, будто захватила новую территорию. Черная кровь прилипла ко мне и не желала отпускать. Именно в этот момент, глядя сквозь слезы на черные ладони, я приняла свое решение. — Вероника! — брат ударил в дверь ладонью. — Открой немедленно! Я провела ладонями по лицу, стирая слезы, и только после этого распахнула дверь. — Ну чего тебе?! — рявкнула я на него. Он окинул меня внимательным взглядом и резко шагнул вперед. Я рефлекторно отшатнулась, а он схватил меня и прижал к себе, сдавил в объятиях: — Я не умру, Вероника, потому что мне есть ради кого жить. Я получу силу и уничтожу гхаттитов и всех темных тварей. Верь в меня. Он погладил меня по волосам, и от этого стало так тепло на душе, что я снова всхлипнула и, обняв его в ответ, пробормотала: — Я очень боюсь тебя потерять… Именно сейчас, сказав мысль вслух, я осознала, насколько сильно боюсь, и слезы снова потекли в два ручья. Я оплакивала то, что еще не случилось, и наслаждалась заботой и чувством защищенности, которые он мне давал. Я не мыслила своей жизни без него. Он еще долго стоял так со мной и гладил по голове, ожидая, пока я выплесну эмоции и приду в себя. Когда рыдания стихли, он отстранил меня и большим пальцем провел по влажной щеке. — У тебя по всему лицу черная краска, — сказал он, словно извиняясь за это, и улыбнулся. Он редко улыбался, и всегда только мне. И я улыбнулась в ответ. Я посмотрела на его лицо в красной краске и провела влажными от слез пальцами, оставляя на щеке темно-красные разводы: — У тебя тоже. Только красная. А теперь еще и черная. Он усмехнулся и тыльной стороной руки провел себе по щеке, посмотрел на руку и, убедившись в моей правоте, покосился на меня: — Все из-за тебя. А я не выдержала и рассмеялась, отпуская скопившееся напряжение. Я тоже люблю тебя, Влад, и не пущу по этому пути одного. Ты узнаешь об этом, но не сейчас. Мы с тобой оба получим эту силу. И снова все станет как прежде, мы будем вместе. Мы оба станем лучшими агентами в истории Отдела. Вот мое решение. Боль. Тупая боль рвала голову. Я металась по кровати в полубреду и стонала, не в силах сдерживаться. Запястья ради моей же безопасности удерживались плотными кожаными ремнями, прикрепленными к койке на коротких цепях. Белый потолок белоснежной комнаты. Белые простыни и подушка. Тумбочка у кровати. Ковер на полу. Даже больничная сорочка на мне белая. И тупая боль в висках. Ненавижу эту комнату. Это длилось уже три дня, и мне яростно хотелось выбросить из себя эту боль, выплеснуть куда угодно, лишь бы избавиться от нее. Мы оба сделали это месяц назад. Он тогда не сказал мне ничего, но я и так поняла, слишком хорошо его знала, слишком внимательно следила. На следующий же день это сделала и я. Моим единственным условием согласия на эксперимент было сокрытие этого факта от брата, по крайней мере до того, как все случится. Мы были единственными подопытными, поэтому выбора у руководства не осталось, и они согласились на мои условия. Поначалу после инъекции никаких изменений не наблюдалось. Все началось лишь через три недели. Брату стали сниться кошмары. Я слышала, как он стонал во сне по ночам и приходила к нему, чтобы разбудить и успокоить, но он неизменно прогонял меня, не любил выглядеть уязвимым. А потом у него стала темнеть кровь. Все вены, артерии и даже капилляры стали отлично видны сквозь кожу, которая приобрела бледный, как у гхаттитов, оттенок. И тогда химики посоветовали Отделу забрать его из дома под их постоянный надзор. Со мной ничего подобного не происходило, и я даже решила, что на меня черная кровь не сработала, пока однажды через пару дней после госпитализации Влада не свалилась без сознания прямо в здании Отдела. Моя кровь потемнела, а кожа побледнела за считанные минуты, процессы хоть и начались позже, но шли значительно быстрее, чем у брата. В больничную койку меня отправили сразу. С момента прихода в сознание я все время испытывала боль в голове. Она то накатывала волнами, то ненадолго успокаивалась, но лишь для того, чтобы ударить по мне с новой силой, и никакие обезболивающие не помогали. Я так устала от этой боли, что начала кусать себе руки, лишь бы приглушить одну боль другой. На все увещевания со стороны наблюдавших меня врачей и химиков я наплевала, поэтому они приняли решение приковать меня к кровати этими кожаными наручниками. Боль в очередной раз стихла, и я перестала стонать, расслабилась, в ужасе ожидая новую волну. Я не могла больше это выносить. Не могла и не хотела. Уж лучше наложить на себя руки. — Отпустите меня! — закричала я, срываясь на хрип, голосовые связки не выдерживали постоянных криков. — Я хочу уйти! Отпустите! Никакого ответа не последовало. Мир вокруг будто вымер. И вновь накатила волна боли. Нет-нет-нет, только не опять! Не надо! МНЕ БОЛЬНО! Кажется, я прокричала это. А может и нет, потому что мое горло не издало ни звука. Но я уверена, что прокричала. Боль бьет в виски тупым молотком. Внимание цепляется за странные вещи. Белый потолок. Белые стены. Тумбочка у кровати. Ковер на полу. Статическое электричество потрескивает рядом с ухом. Внезапно пришло осознание, что меня услышали. Пять человек, все в разных местах. Один — около моей комнаты, но снаружи. Охранник. Еще двое — поодаль, их головы забиты формулами и спором, желанием отстоять свою точку зрения. Химики? Еще один охранник около другой комнаты. И брат. Мой брат был совсем рядом, через одну комнату от меня. Я не слышала его и не могла слышать, звукоизоляция здесь отменная, но я уверена, что он близко, и он слышал меня. ВЛАД! Я звала его так сильно, как не звала никогда. Хотелось, как в детстве, свернуться калачиком у него в руках, слушая сказку, и спокойно уснуть под его голос. Хотелось так сильно, что из глаз потекли слезы. Черные слезы. Боль снова ненадолго отступила, оставив меня бессильно шевелить скованными конечностями. Снаружи донесся шум и грохот. — Прочь с дороги! — я услышала грозный рев своего брата. Настоящий рык зверя, способного на все. Он рядом. Он стремится ко мне. Он идет. И сметет все преграды на своем пути. Кому-то он причинил боль. Кого-то лишил сознания. Я знала это. Ощущала. И наконец дверь распахнулась. Он ворвался внутрь в такой же, как у меня, белой больничной сорочке. Встретившись со мной взглядом, он на мгновение замер. У нас одинаковые глаза — некогда синие, но теперь черные, испещренные проступившими черными капиллярами. На его лице кровь. Кровь тех, кто пытался его остановить. Красная кровь, так похожая на краску. — Вероника! Он был невероятно зол, что я тоже тоже рискнула жизнью и приняла черную кровь. Потому что боялся за меня. А еще я ощущала, как его раздирает физическая боль, которую он, словно берсерк, в данный момент игнорирует. А вот моя рядом с ним утихла. Или мне так показалось. Влад бросился к моей койке и в пару рывков оторвал наручники, словно они крепились тонкими нитками, а не металлом. Вокруг его рук витал черный дым, но я не обратила внимания. Брат поднял меня на руки и прижал к себе. Я обняла его и всхлипнула, уткнувшись в шею. — Почему ты здесь? — спросил он обеспокоенно, а затем повторил свой вопрос зло. — Почему ты здесь?! Отвечай! — Я не брошу тебя, — прохрипела я шепотом сорванного голоса. — Не брошу. Что бы ты ни сделал. Куда бы ни пошел. Я буду с тобой. Я не брошу. Мои черные слезы намочили его белую в брызгах крови сорочку. Он устало сел на кровать, продолжая прижимать меня к себе. Опустил губы мне в волосы. Я ощутила, как боль, что раздирала его тело, стихает, и улыбнулась этому. Мне тоже было хорошо и спокойно рядом с ним, и никакой боли. Он, продолжая одной рукой обнимать меня, второй приподнял подбородок и заглянул в глаза. — Выпороть бы тебя, как неразумного ребенка, кем ты и являешься. Я ощущала во Владе огромную усталость и моральную боль за меня. Он не хотел, чтобы я сделала то, что сделала, и злился на меня за это, но сейчас было не время об этом говорить. И он не стал. — Ты сказал, что я уже взрослая. И я приняла решение. Мы либо вместе получим силу, либо оба умрем, — прохрипела я. Он усмехнулся и провел мне большим пальцем по щеке, стирая слезы: — У тебя по всему лицу черная краска. И я не смогла не улыбнуться. Я посмотрела на его лицо в крови и провела влажными от слез пальцами, оставляя на его щеке темно-красные разводы: — У тебя тоже. Только красная. А теперь еще и черная. — Все из-за тебя. И я рассмеялась от переживаний и поднимавшегося во мне ликования. Я знала: он был готов убить их всех, лишь бы добраться до меня. И знала, что будь я на его месте, поступила бы так же. СЕЙЧАС. Светлана Из-за двери раздался громкий вой, выдернув меня из воспоминаний и заставив вздрогнуть. Я все еще стояла посередине этой небольшой белой комнатки, утопая туфельками в ковре. Снаружи донесся новый вой, переросший на этот раз в хрип и затем стихший. Я подошла к двери и прислушалась, любопытство невовремя высунуло свой нос. Помнится, пару недель назад ночью меня разбудил очень похожий звук. Муж, конечно, уверил, что это дикая собака, и спорить я тогда не стала, вот только я знала, как воют собаки и даже волки. Этот звук был другим. Человеческим. Уже через пару минут зашел Евгений. Я еле успела отпрянуть от двери и принять невозмутимое выражение лица. Он успел надеть чистый белый халат и теперь выглядел вполне пристойно — У вас тут, будто в лесу, — я не удержалась от ехидства. — Простите? — он растерянно посмотрел на меня. — Говорю, волки воют. Как в лесу. — А… да, конечно… — он замялся, но быстро взял себя в руки и достал из кармана шприц, снял крышечку, в левой руке он уже держал вату. — Если вы не против, я бы хотел поскорее закончить с вашими делами на сегодня и отправить вас домой. — Делайте свое дело, — я отодвинула рукав платья и протянула руку. Домой я возвращалась в смешанных чувствах. С одной стороны, хотелось понять, что же случилось, а с другой — меня это все уже не касается. Немного поразмыслив, я решила, что мирная жизнь мне нравится и лезть в дела Отдела нет никакого резона, так что остальной путь я обдумывала, как объяснить мужу, почему меня так долго не было. Пожалуй, скажу, что решила прогуляться и шла пешком. Натянуто, конечно, но он не должен ничего заподозрить, я действительно иногда так поступаю. Добравшись до дома, я выяснила, что опасалась зря. На столе лежала записка от моего благоверного с его росписью в конце: Забегал домой днем. Сегодня вечером у нас собрание по случаю дня рождения одного из моих коллег, поэтому сегодня вернусь поздно. Целую, не скучай, дорогая. Что ж, оно и к лучшему. Спокойно вздохнув, я легла спать в одиночестве. Мы с Еленой ждали на месте встречи вот уже пятнадцать лишних минут, но ни Светланы, ни Кристины не было. — Ну как можно быть такими безалаберными! — распиналась Елена, ожидание и бездействие всегда раздражали ее. — Неужели нельзя было выйти из дома пораньше, чтобы не опаздывать? Надеюсь, у них уважительная причина, например, колесо у экипажа отвалилось или конь сдох, иначе какой пример они показывают детям! — Кстати, как у тебя с этим? — я решила сменить тему, потому что ее недовольное нытье мне за эти пятнадцать минут уже надоело.