Надо было выглянуть раньше – он ведь даже собирался, но передумал. Знал, что увидит ее на прежнем месте, и испугается. Если ему хватит смелости начать разговор, надо будет еще раз уточнить, почему она не хочет идти домой. Глава 2. Грейс Как ни крути, Кертис Шенфельд был редкостным придурком, и Грейс всегда об этом знала. Непонятно, с чего она вдруг прислушалась к его словам и позволила себя задеть. Зачем вообще поверила такому? Поверила же, вот в чем подвох. Иногда даже самый добрый человек может взять и накричать на тебя, если ты слишком много болтаешь, а он в это время думает о своем или переживает из-за чего-то – ну, знаете, всякое случается. А с придурками все наоборот. Бывает, ляпнут какую-нибудь гадость, а она вдруг окажется правдой. Был вечер субботы, и они пришли на собрание в церковь. Не на службу, а просто в церковь. Там была специальная комната, где проводили уроки рукоделия, совместные ужины и занятия воскресной школы, – но до воскресной школы оставался еще целый день. Некоторые называли это «собранием с детьми», потому что к программе присоединилось много новичков, которым было не с кем оставить малышей. Услуги няни стоили слишком дорого, и детей брали с собой. Комната была большая и длинная, поэтому взрослые устраивали собрание в одной половине, а дети занимались своими делами в другой. Детям надлежало вести себя тихо. Взрослым позволялось шуметь. На собрании выступал парень, который любил повсюду вворачивать словечко на букву «б». Грейс он не нравился. Злой какой-то, вечно срывался на всех без разбору – даже на тех, кого видел в первый раз. И постоянно вставлял это самое слово, которое начиналось на букву «б» (Грейс такие дурные слова старалась не повторять). – Нет, правда, – жаловалась она маме. – Заладил, как попугай! Купил бы уже словарь, что ли. Не то чтобы Грейс это задевало, слово на букву «б» она знала и слышала много раз. Но звучало грубо. Короче говоря, Грейс сидела в противоположном конце комнаты вместе с Кертисом Шенфельдом, Анной и Ривер Ли. Анна и Ривер Ли играли в микадо; Кертис в игре не участвовал, потому что сидел в инвалидной коляске и не мог дотянуться до пола. У него была какая-то болезнь позвоночника, «спина-что-то-там». Когда Кертис говорил про свою болезнь, он всегда ставил ударение на «и» – «спИна». Однако Грейс твердо знала, что в слове «спина» ударение ставится на «а», а Кертис просто лентяй или совсем дурак. Он был старше Грейс – наверное, лет двенадцать. В двенадцать лет полагается знать такие простые вещи. Грейс тоже не стала играть в микадо, чтобы Кертису было не так обидно. Великодушный поступок, правда? А Кертис повел себя как самый настоящий вонючка – удачно выбрал время, ничего не скажешь, возмущенно думала Грейс. Она так и заявила. И ни секундочки не жалела об этом. В общем, Кертис наклонился к Грейс (голова у него была огромная, а лицо красное) и сказал: – Я слышал, твоя мама уже не с нами. – Балда ты, Кертис. Мама с нами, вон там сидит. – Грейс указала в сторону взрослых. Он расхохотался – каким-то неестественным смехом, как у дурака или клоуна. Сначала вонючка тоненько захихикал – такой звук получается, если надуть воздушный шар, а потом оттянуть резиновый хвостик и медленно выпустить воздух. Через некоторое время хихиканье переросло в настоящий ослиный рев. С людьми в инвалидных колясках полагается вести себя очень вежливо, и Грейс обычно старалась не говорить Кертису, что он вонючка, но в этот раз Шенфельд перегнул палку. Грейс была твердо убеждена, что в жизни случаются такие ситуации, когда вонючку надо назвать вонючкой. И неважно, на чем он там сидит. – Я не про собрание, – ответил Кертис, – а про программу. Твоя мама сорвалась. Снова подсела. Неужели ты не заметила? На секунду комната поплыла у Грейс перед глазами; стало слышно, как изо рта сердитого парня разлетаются плохие слова на букву «б», словно пульки из игрушечного ружья или звонкие петарды. Грейс вспомнила, что в последнее время мама и вправду была какой-то сонной, но тут же одернула себя и решила, что Кертис все это выдумал. Она вскочила, расправила плечи и заявила ему в лицо: – Кертис Шенфельд, ты такая козявка, каких свет не видывал! Поток слов на букву «б» резко прекратился. Все, кто находился в комнате, замолчали. «Ой, громковато вышло», – подумала Грейс. Такое случалось часто. Голос у нее от природы был оглушительный, и говорить тихо получалось с большим трудом. Мама встала из-за стола и направилась в детский угол. Приятели покосились на Грейс с глубокомысленным выражением на лицах. Будто хотели сказать: «Ну и влетит же тебе!» Мама взяла Грейс за руку и вывела наружу. На улице стемнело и похолодало. Почему-то принято считать, что в Лос-Анджелесе всегда жарко, хотя на самом деле холода тут не редкость. Да и район был не очень хороший, в таких местах лучше не высовываться наружу лишний раз. Однако Грейс решила, что бояться нечего, ведь в церкви полно людей, и они стоят совсем рядом. А если к ним кто-нибудь подойдет, она завопит изо всех сил и побежит внутрь за помощью. Судя по всему, мама тоже ни о чем таком не беспокоилась: она закурила и села прямо на холодный асфальт, прислонившись к церковной стене. Потом запустила пальцы в волосы и глубоко-глубоко вздохнула. Грейс заметила у нее на джинсах дырку. – Ох, Грейс, Грейс… – сказала мама. Девочка ждала взбучки, но голос у мамы был спокойный. Даже слишком. – Неужели ты не можешь посидеть тихонько хотя бы пару минут? – Я стараюсь не шуметь, честное слово. Мама снова глубоко вздохнула и затянулась сигаретой; все ее движения были медленными и неторопливыми. Грейс собралась с духом и выпалила: – Ты опять на наркотиках? Она сжалась, опасаясь вспышки гнева, но ничего не произошло. Мама просто выпустила длинную струйку дыма и проводила ее взглядом, будто серые клубы могли пуститься в пляс или устроить представление прямо у нее под носом. Грейс снова подумала, что раньше она двигалась гораздо быстрее. Наконец, мама заговорила: – Я ведь хожу на собрания. Вот сегодня, к примеру. И каждый день звоню Иоланде. Я жилы себе рву, деточка. Чего еще ты от меня хочешь? – Ничего, – быстро откликнулась Грейс. – Мне больше ничего не надо. Извини, что получилось громко. Я старалась сидеть тихо, но Кертис Шенфельд начал говорить всякие гадости. Врет как дышит!.. Не хочу больше на собрания с Кертисом. Давай будем ходить на другие? Мама долго не отвечала. – Какие еще другие? С детьми не везде пускают, знаешь ли. – А в реабилитационном центре? Для анонимных алкоголиков. – Сейчас мне нужны собрания анонимных наркоманов. – А-а… – Просто поиграй с Анной. Или с той другой девочкой со странным именем. – Ривер Ли. – Ага. – Я не играла с Кертисом! Он просто начал говорить гадости, ни с того ни с сего. Ведет себя, как козявка. Мама потушила окурок и посмотрела на часы, почти уткнувшись носом в циферблат – в темноте иначе не разглядишь. – Потерпи еще двадцать пять минут, ладно? Грейс вздохнула погромче, чтобы мама точно услышала. – Ладно, – сказала она. Прозвучало это, как у того сердитого парня: фразу «приятно познакомиться» он произносил так, что всем становилось ясно – ничего приятного в знакомстве нет. Друзья встретили Грейс выжидающими взглядами. Ривер Ли спросила шепотом: – Она устроила тебе взбучку? – Не-а. Вообще не ругалась. Ни чуточки. Грейс немножко задирала нос перед Кертисом и не пыталась этого скрыть. Почему-то ребята не сразу вернулись к игре. Заняться было нечем, и оставалось только слушать, что рассказывают на собрании. Выступала женщина. Страшно потрепанная – так выглядят бездомные, которые ночуют под открытым небом. Она помогла своему парню ограбить банк, поэтому ее посадили в тюрьму, а детей забрали в приют. Но началось все с наркотиков. Она была готова душу продать, лишь бы раздобыть себе новую дозу. Унылая история. Потом выступали другие. Их жизнь тоже сложилась невесело. Собрания не всегда нагоняли на Грейс такую тоску. Встречи в реабилитационном центре были куда лучше: восстановительная программа для анонимных алкоголиков длилась дольше, и от их историй не хотелось повеситься. После собрания к Грейс подошла Иоланда. Она улыбнулась девочке, и Грейс улыбнулась в ответ. – Привет, Грейс! У тебя есть мой номер телефона? Грейс помотала головой. – Нет, зачем он мне? Это мама должна вам звонить, не я. – Мало ли, вдруг пригодится. Она протянула Грейс клочок бумажки с цифрами, и Грейс прочитала их про себя. Будто ее вызвали к доске, и Иоланда спросила: «Вот, посмотри-ка! Знаешь эти цифры?»